– Вить, – торопливо сказал Верховский вместо приветствия, – съездишь со мной кое-куда? Нужна подстраховка.

– Куда ехать? – деловито осведомился Щукин. Ему и в голову не пришло усомниться в чистоте намерений сослуживца.

Перехватив такси на ближайшей улице, Верховский назвал адрес назначенного Витьке места встречи и принялся прикидывать варианты. Если они застанут на месте Феликса с его шайкой, может получиться некрасиво. Дежурный отряд вызывать нельзя, иначе всё насмарку. Значит, лучше вовсе не лезть в драку. Только проверить тайник, ничего больше. Если вдруг Феликс засел поблизости караулить, они попросту уйдут, чтобы вернуться как-нибудь в другой раз. Если же нет… Всё равно с Витькой спокойнее.

Щукин, упакованный в лёгкую лыжную куртку и краснощёкий от крепко вцепившегося в столицу морозца, ждал приятеля у неприметного продуктового магазинчика. При виде сослуживца он заулыбался: то ли замучился ждать, то ли в самом деле обрадовался. Пожав могучую Витькину лапу, Верховский кивнул в ту сторону, где за жилой застройкой скрывался пустырь, и коротко сказал:

– Надо проверить одну нычку. Можем на нелегала налететь.

– Это тот, который тебя поймал в декабре? – проницательно уточнил Щукин. – Ты его в одно жало ловить собрался?

– Не в одно. Тебя вот позвал.

Витька довольно гоготнул.

– Ну, я-то прикрою, только ты потом замучаешься объяснительные писать.

– Переживу как-нибудь.

Щукин серьёзно кивнул и без дальнейших расспросов зашагал рядом с приятелем. Дядькина рекомендация раз и навсегда определила для него отношение к Верховскому: что бы ни говорили коллеги и начальство, Витька упрямо причислял бывшего надзорщика к категории хороших людей, весьма, впрочем, многочисленной. Зря он так верит всем подряд… Но это его дело: бывалый оперативник – не наивная одинокая бабуся, как-нибудь справится с последствиями своих решений.

– Нету никого, – неуверенно предположил Витька, окидывая взглядом заснеженный пустырь. – Свалили? Или засели где-нибудь?

– Всё может быть, – буркнул Верховский себе под нос. – Стой тут, если вдруг что – просигналю через амулет. Ну, или буду орать.

Щукин ухмыльнулся.

– Прям так? Орать?

– Ага. Смысл изобретать что-то ещё?

Держа наготове почти оформленный сгусток силы, Верховский неторопливо двинулся вдоль труб. Здесь негде прятаться: в былые времена бродяг укрывали от цивилов не столько материальные приграды, сколько крепостные валы равнодушия. Прежде чем приближаться к тайнику, Верховский придирчиво ощупал окружающее пространство в поисках чужих чар. Ничего. Как будто Феликсу разом стало всё равно… Или как будто сигнальную цепь потревожил не Феликс. Настороженно озираясь, Верховский нашарил под металлической обшивкой свёрнутую бумажку. Сторублёвую купюру – одну из тех, что он когда-то дал Типуну в тёмном переулке. Поверх Аполлоновой квадриги, испятнанной мелкими буроватыми крапинами, размашистым почерком значилось: «Совесть себе купи».

Верховский зло выругался. Шальной морозный ветер мгновенно унёс его голос.

Льдины неторопливо ползли вдаль по тёмной воде. В наливающихся чернотой сумерках на беспокойной речной глади дрожали очерченные светом контуры вечно живого города. Машины то и дело проносились вдоль набережной и чиркали лучами фар по стеклянному куполу над мостом; гул моторов и шуршание шин почти не слышались здесь, посередине между берегами, высоко над разбуженной от зимнего сна рекой. Всё это – и одетые огнями величавые здания, и мчащиеся по своим делам автомобили, и несомые ленивым течением льдины – казалось мороком. Умиротворяющим сном, готовым прерваться в любое мгновение.

Опершись локтями на металлический парапет, Яр обвёл взглядом заснеженный парк, пустующие гранитные пристани и набережную, вычерченную в вечернем полусвете цепями электрических звёзд. Наставница может говорить что угодно, но его право быть здесь не прочнее полупрозрачных речных льдин. Однако больше и податься-то некуда. Яр почти наяву чувствовал, как утекает сквозь пальцы неторопливое здешнее время, и знал, что тратить его следовало бы с куда большей пользой, но наблюдать за ледоходом было приятнее, чем грызть твёрдый орешек знания. Глупо. И ничего с собой не поделать. Будто канула в чёрные речные воды его хвалёная сила воли.

– Молодой человек!

Оклик заставил его обернуться. Опасно оскальзываясь на смёрзшемся снеге, по открытой галерее моста неуклюже бежала девушка; щёки её, едва видимые над краем пушистого розового шарфа, раскраснелись от мороза и спешки, а тёмные кудри в беспорядке разметались по плечам.

– Не прыгайте! – крикнула она с десятка шагов. – Оно того не стоит! Не надо!

Яр усмехнулся. Приди ему в голову мысль расстаться с жизнью, он выбрал бы способ понадёжнее.

– Сами не свалитесь, – сказал он, наблюдая за незадачливой спасительницей. – У меня и в мыслях не было купаться.

– Правда? – растерянно переспросила девушка. Она сбавила шаг, но всё же осторожно подошла ближе. – Вы так стояли…

– Рассматривал своё отражение, – хмыкнул Яр. Судя по непонимающему взгляду, насмешку девушка не оценила. – Честное слово, я не собираюсь топиться. Речка и без меня грязная.

– Ну… – она окинула подозрительным взглядом его куртку, слишком лёгкую для здешней суровой зимы. – А вам тут не холодно?

– Не переживайте так, – стараясь не выказывать раздражения, посоветовал Яр. Успел то ли привыкнуть к подозрительности ильгодчан, то ли отвыкнуть от беззаботности москвичей. – Неужели вы никуда не торопитесь?

Девушка пытливо сощурилась, но, похоже, сочла, что он в достаточно здравом уме.

– Вообще-то тороплюсь, но… – она отступила на пару шагов. – Вы точно не будете прыгать?

– Абсолютно. Спасибо за беспокойство.

Чтобы отвязаться от назойливой благодетельницы, Яр зашагал в сторону правого берега. Кружок по парку – и назад, штудировать законы здешнего сообщества или корпеть над очередным учебником. Наставница то ли навёрстывала упущенные полтора месяца, то ли слишком хорошо понимала, что творится на душе у ученика. Позволив Яру выспаться и вспомнить, на каком он свете, она по уши загрузила его умственной работой, не оставляющей простора непрошенным мыслям. Лидия Николаевна заставила домового разыскать в книжном шкафу добрую дюжину томов, от университетского курса физики до монографии о поведенческих особенностях сухопутной нежити, и прибавила к внушительной стопке тонкую брошюрку с гербом и флагом на обложке. Всё это – и в особенности Магический свод – надлежало изучить, а затем отчитаться о проделанной работе, отвечая на каверзные вопросы, на которые наставница была мастерица. Законы – нерушимые природные и лукавые человеческие – причудливо сплетались в сплошную материю, пугавшую своей податливостью. Где-то на середине статьи о причинении вреда при помощи дара Яр сдался и, не спрашивая разрешения, отправился проветриться. Хотя бы для того, чтобы не обнаружить за порогом заснеженные сады Эни-Сары или тесные улочки Гориславля.

Парк горел тысячами цветных огней. Фальшивые звёзды реяли над расчищенными от снега аллеями и путались в обнажённых древесных ветвях. Со стороны катка доносились отзвуки музыки и весёлый многоголосый шум. Раньше, бывало, Яра порядком злило то, что город круглый год пребывает в безмятежном праздничном настроении; сейчас он, скорее, был рад за живущих здесь людей. По широкой пешеходной набережной фланировали многочисленные стайки беспечных подростков и шумные компании постарше. Были здесь и пары – пожилые и молодые, неизменно умиротворённые и счастливые мгновением, несмотря на трескучий мороз. Каково оно – вот так запросто, не думая ни о чём сумрачном, неторопливо шагать вдоль нарядных аллей и знать, что кто-то идёт рядом, и будет идти, что бы ни случилось? Наставница, может быть, и не лукавила, но говорила она о себе – не о нём. Давным-давно, когда всё могло ещё пойти по-другому, мать обронила в сердцах слова, цены которым Яр тогда не знал, да и не мог знать. «На что та великая судьба? – говорила она, бесстрашно возражая отцу. – Где великость, а где счастье…» Теперь же выходило, что сыну её не досталось ни того, ни другого, и судьбы, на которую надеялся отец, вовсе нет. А что есть – леший его пойми.