Мощный толчок в плечо отшвырнул Яра к пролому. Леший побери! Сил у него, может, и больше, но он по-прежнему легче коренастого противника – и тот об этом прекрасно помнит. Доски, надломленные упавшей балкой, охотно осыпа́лись вниз влажноватой трухой. В два удара сердца Яр вскочил на ноги и отпрыгнул от расширяющейся пасти пролома. Липатов налетел на него, как бойцовый петух, но на сей раз врасплох не поймал. Оба увязли в глухом противостоянии; один тянул к зияющей пропасти, второй – прочь от ненадёжной кромки. Опыта Липатову хватало: он не позволял Яру ни толком высвободить руки, ни сосредоточиться на заклятии. Казалось, он сам не против провалиться в клыкастую тьму, лишь бы утащить с собой и врага тоже.

Но Яр не мог позволить ему погибнуть.

Негаснущее волшебное пламя прокатилось волной по напряжённым мышцам. Совсем немного, малая частица того, дремлющего… Достаточно, чтобы оттолкнуть противника в глубь укоротившегося коридора; слишком мало, чтобы навредить. Сама наставница не нашла бы, к чему придраться. Яр взмахнул ладонью, накрывая Липатова сетью. Тут же, пользуясь передышкой, прижал к уху телефон. Страшась худшего, вслушался в сквозящие пустотой гудки.

Нет. Всё в порядке. Всё хорошо. Очередная прогулка над пропастью волей случая не закончилась падением.

Что ж, здесь тоже всё кончено. Бывший волхв не сумеет стряхнуть крепкие нити чар. С ним теперь справится даже самый неумелый оперативник…

Леший, нет! Ни в коем случае нельзя вызывать оперативников!

Яр механически шагнул к стреноженному противнику. Казалось, пол осыпается прямо под ногами. Липатова нельзя ни сдавать правосудию, ни вовсе подпускать к сообществу. Здешние маги не знают, как можно лишиться дара. Предъявить им угасшего волхва значит разбить вдребезги хрупкую тайну, оберегающую царящий среди одарённых зыбкий покой. Не выйдет даже исполнить данное Верховскому обещание…

– Ну, давай, – сипло каркнул Липатов. Лицо его, озарённое слабым золотистым сиянием, казалось мертвенно-бледным. – Спроси ещё разок. Заставь меня говорить.

– Нет, – Яр качнул головой. Слова срывались с губ летучим белёсым паром. – Ты клялся молчать.

– Умный щенок, – выдохнул Липатов и хрипло рассмеялся. – Если меня убьёт клятва, ты рук не запачкаешь. Ну, хочешь что-нибудь узнать?

Яр молчал. Секунды вязко растягивались в вечность. Ледяной сквозняк хлестал по спине мокрой снеговой плетью. Сердце гулко колотилось в груди, сбивая с ритма и без того беспорядочные мысли.

– Испугался, а? – с фальшивым сочувствием спросил Липатов. – Чистюля… Сам-то понял, чего боишься?

Слова с трудом достигали разума, словно им приходилось продираться сквозь пургу. Медленно и неотвратимо вызревало решение. Дурное, лживое, опрокидывающее казавшиеся незыблемыми принципы. Да что уж там – не впервой ими поступаться…

– Ты моё место займёшь, – презрительно выплюнул Липатов. – Уже почти и занял – вон как рвался… Тогда носик морщить не получится. Будешь людское дерьмо разгребать, как я разгребал. Научишься всех любить и прощать… Сломаешься – сдохнешь. Не сломаешься – тоже сдохнешь, только больнее будет. И не денешься никуда, Стажёр, потому что больше некому…

– Есть кому. Всегда есть, – Яр покачал головой. Как объяснить ослеплённому блеском волшебного пламени, что отнюдь не тайный дар возвышает человека среди себе подобных? – Отвечай мне правдиво, если это не запрещено клятвой. Зачем ты убил Щукина?

– Он тебе верил, – просто сказал Липатов. В его широко раскрытых глазах отражались бледные искры снегопада. – И тогда поверил бы. А мне нужна была моя свобода.

– Почему Лев Субботин?

– Крутился поблизости. Я принимал у него гражданские клятвы, я же их ему и вернул. Он и без внушения готов был на многое… Лишь бы поперёк папкиной воли…

– Где он сейчас?

– Не знаю. Собирался домой за каким-то хреном.

Домой. Мишка поехал именно туда… Ладонь непроизвольно скользнула в карман за телефоном. Нет, Старов сказал, что всё в порядке… Нет резонов ему не верить…

Здесь ещё осталось дело. Тяжкое. Невыносимое. Необходимое.

Глубоко вдохнув колкий ледяной воздух, Яр заговорил. Слова его, переплетаясь с чарами, необратимо отнимали у Липатова кусочки памяти – все, связанные с волшбой, с совершёнными преступлениями, с загадочным нанимателем. Замещали годы половинчатой службы в отделе контроля случайными обывательскими воспоминаниями. Впечатывали в сознание неприятие самой мысли о том, чтобы причинить кому-то вред. Ненадёжный запрет; его сорвёт первое же глубокое потрясение. Не в силах волхва перекроить на свой лад то, что составляет самый стержень личности, но можно хотя бы поглубже спрятать опасное, защитить от принесённых когда-то клятв… Закончив заклятие, Яр вытащил из кармана бумажник и вложил в ладонь растерянного Липатова туго свёрнутые купюры – все, какие нашлись. Коснулся чужого виска, восполняя отступнику исчерпанные схваткой силы. Перевёл дух. Ещё одна вина в копилку.

– Уезжай куда-нибудь, – устало посоветовал Яр. Дыхание вырывалось из груди прерывисто, будто после долгого бега. – Подальше от Москвы. Найди себе там достойное занятие.

Липатов неуверенно дёрнул головой – должно быть, кивнул. Потерянно огляделся по сторонам. Ах ты, леший, все пути вниз ведь разрушены…

– Дай мне однократное разрешение на применение пространственной магии, – приказал Яр, вновь прибегнув к внушению. – И забудь об этом, как только окажешься на улице.

Он следил за каждым шагом человека, который несколько минут назад был ему страшным противником. Дождался, пока тот скроется в складках снежного полотна, за изгибом заметённой просёлочной дороги. Вьюга стремительно заглаживала отпечатки ног на сплошной белой пелене. Остался всего один след, и Яр знал, как его спрятать.

Прижав ладонь к полусгнившему бревну, он вызвал к жизни язычок пламени – самого обычного, не волшебного. Сырое дерево занималось долго, неохотно. Равнодушная стихия обжигала кожу, не давая забыться. Яр терпеливо ждал, пока огонь целиком охватит руины, не позволял ему угаснуть и следил, чтобы разгулявшийся ветер не перенёс искры на подступающий к усадьбе лес. Окрестные жители не спешили спасать нехороший дом; может, и вовсе ничего не заметили в густом снегопаде. Забытое гибнет в тишине.

Белые хлопья сыпались с неба, и вперемешку с ними опадал мёртвый серый пепел. День догорал в свирепом голодном огне.

– Говорю под персональную ответственность, – мрачно и веско произнёс Ярослав. Он был бледен, но угрюмого взгляда не прятал. – Липатова больше нет. Я вынудил его нарушить клятву.

– Вот как, – отозвался Верховский, чтобы не молчать. За окнами логова утомлённый ветер проносил сквозь пятно искусственного света комковатые снежные хлопья. – Хорошего мало.

– Знаю, – Ярослав отвёл наконец взгляд. Он сидел, ссутулившись и упершись в колени чёрными от сажи локтями; перепачканные золой ладони накрепко сцепил и держал подальше от устилавших стол бумаг. Нервничал. Верховский и сам нервничал, но не показывать же перед подчинённым… – Миша сказал, Субботина взяли живым. Младшего.

Верховский, помедлив, кивнул.

– Верно.

– Можно мне с ним увидеться?

Зачем? Заработать ещё пару синяков для симметрии?.. Верховский волевым усилием отогнал нахлынувшее раздражение. Да, именно так – раздражение, и ничего больше. Слишком устал ужасаться за последние дни.

– Это вряд ли, – спокойным тоном сказал он. – Сейчас не то время, чтобы выпрашивать встречи в обход протокола.

Сказал – и сам себя выругал за лицемерие. Притихший, обвешанный клятвами Терехов перечить не посмеет, только нет никаких сил заниматься прихотью младшего офицера. Верховский битых три часа провёл, вытягивая крупицы сведений из вусмерть перепуганного Громова; ещё час ушёл на инструктаж для оперативников во главе с Ерёменко. Первая на памяти Верховского жертва «дурмана» от такого поворота дел напрочь растерялась, словно получила ещё одну боевую дозу; должно быть, до последнего распоряжения Терехов отдавал диаметрально противоположные приказы. На безопасников даже злиться толком не получалось. Сам таким был: куда сказали – туда побежал, а обо всём остальном уже подумали за него.