– Меня в безопасность не возьмут, – угрюмо сказал он, глядя в сторону. – У меня… всякого в досье хватает.

Щукин захихикал, хитро улыбаясь.

– А ты думаешь, там все без греха, что ли? Всяких берут, лишь бы человек был полезный.

– Да вы-то откуда знаете? – вскинулся Верховский. Каждая чёртова бумажная крыса в Управе считала нужным сунуть нос в его документы. Каждая после их изучения смотрела, как на кучку дерьма, и слова цедила через губу. И это в занюханном надзоре!

– Уж знаю, – дед усмехнулся краем рта. – Сам в безопасности служил. Не в той только, что по вашему ведомству.

Приехали. Вот тебе и деревенский колдун… Щукин, довольный произведённым эффектом, тихонько посмеивался. Верховский запоздало сообразил, что вид имеет донельзя глупый, и разозлился на себя. Сколько можно трястись перед людьми в погонах!

– Лучшим сотрудником, небось, были, – нагло буркнул он. – Снадобья там всякие, амулетики…

Дед ему это спустил.

– Э, Саня, иные методики-то получше любого колдовства работают. Ну, а ты подумай, покуда отлёживаешься, – он, кряхтя, поднялся с табуретки, неуклюже шаркнул ногой в стоптанном ботинке; в этом движении теперь явственно чудилась тщательно выверенная наигранность. – Номерок-то я тебе оставлю. Если вдруг надумаешь – позвони. Витя его зовут, Витя Щукин…

Верховский мысленно послал его к лешему.

Лучинки были все одинаковые – наструганные из одного поленца, неровные, щепастые. Драган взял одну, разломил напополам; Яр попытался её запомнить. Толстенькая, с длинным острым заусенцем… Поди различи среди дюжины таких же! Волхв, посмеиваясь, собрал все лучинки вместе, покатал между ладонями, зажал в кулаке и протянул ученику.

– Ну, выбирай.

Яр честно наморщил лоб, складывая в уме сложные чары. Все прочие, даже самые искусные, он давно навострился видеть, а такие даже на ощупь почуять не мог. Должно, они вплетаются прямиком в полотно судеб, которое беспрестанно ткёт неподкупная Рагела. Волхв хитро щурился; всегда он так: не поймёшь, то ли разгадал уловку, то ли задумал свою. Яр протянул руку и уже почти схватился за одну из щепок, как вдруг приметил на ней тонкий заусенец. Та, что ли? Тогда другую тащить надо… Яр не глядя выбрал лучинку – и вытянул короткую.

– Эх ты, волхв Зарецкий, – Драган с притворным сожалением покачал головой. Он всякий раз так насмешничал, когда Яр зарывался. – Хитрить берёшься – так хоть до конца доводи… Ну-ка, давай ещё разок.

Он опять сунул ученику под нос пучок лучинок. Все целые – одна только сломанная; чтобы вытащить длинную, много удачи не нужно. Яр сам не знал, были то чары или молитва Пряхе, так отличались они что от волшбы, что от обыкновенного чародейства. Он наугад схватил торчавшую сбоку лучинку; волхв ослабил хватку – оказалась длинная.

– То-то же, – старик забрал у ученика добычу, отвернулся. Послышался треск ломаемых щепок. – Вот, теперь посложней станет. А ну…

Яр оглядел палочки, торчащие из Драганова кулака. Лето-другое тому назад ему казалось, что не бывает ничего труднее, чем перешагивать силою чар через далёкие вёрсты. Дурак тогда был. Сколько лучинок Драган сломал? Сколько их всего было? Как тут угадаешь? И впрямь нечего придумать, кроме молитвы.

– Целая нужна, – вслух сказал он сам себе и богине заодно. И опять потянулся за жребием.

– Вот то – дело, – волхв усмехнулся довольно. В пальцах у ученика оказалась длинная щепка. – А ну, ещё, для верности…

Яр угадал. И ещё раз, и ещё, а потом вдруг ошибся. Держал в руках обломанную лучинку и думал, что сделал не так.

– Значит, не судьба, – спокойно сказал Драган и забрал у ученика щепку. – Не всякий раз выходит, как тебе надо. Ну-ка, давай теперь вот так – одна целая, а прочие все ломаные…

Из дюжины раз дважды Яр всё равно вытащил короткую. Старик сказал, так правильно, всё равно хорошо выходит. Потом он отложил лучинки и взял новые; не показал, сколько сломал, и не сказал ничего. С первого раза у Яра ничего не вышло – попалась короткая. И со второго не вышло, и с третьего. Видать, заигрался с удачей, прогневил богиню; он так и сказал наставнику.

– Нет, неверно, – старик покачал головой и раскрыл ладонь. Все до одной щепки были обломанные. – Видишь? Когда уж никак нельзя, чтоб сложилось по-твоему, так и не сложится, сколько чар ни плети.

Яр обиженно насупился.

– Так я ж не знал!

– И никогда знать не будешь. Думай всякий раз трижды по трижды, прежде чем чары удачи в ход пускать, – сурово сказал Драган. Видать, лицо у ученика стало такое несчастное, что старик сжалился и убрал в сторону треклятые щепки. – Ладно уж. Запреты мне назови, и будет с тебя.

Яр сдержал вздох и легко вызвал в памяти набившие оскомину запреты. Дня не проходило, чтоб волхв не спросил с него слов клятвы. Тут уж помирать станешь – не забудешь.

– Не отнимать жизнь человечью, – заговорил он, глядя в глаза наставнику. Так надо было – будто он и впрямь приносил обет. – Не чинить дурного человечьему разуму и телу через свой дар. Не беречь свою жизнь пуще чужой. Не принимать мирской власти. Не отказывать в помощи. Не брать платы за помощь. Не прибегать к дару ради корысти. Не вступать в людские войны. Не называться чужим именем. Всё, все девять…

– Верно говоришь, – похвалил волхв. – Что, погулять неймётся?

Яр смолчал. Неймётся, само собой, так не сознаваться же! Чего доброго, скажешь – а старик посадит писать строчки, или считать, или подсунет скучный свиток про каких-нибудь князей, про которых ученик слыхом не слыхивал. Волхву всё одно, что в своей глуши сидеть, что в Белогороде…

– Беги уж, – посмеиваясь, сказал Драган. – Ко мне нынче гость. Как устанешь, сам возьми поесть да умыться.

Подумаешь, невидаль! Нынче к волхву что ни день, то новый гость. Как прослышали, что Драган из Ясновых лесов выбрался в Белогород, так каждый вечер кто-нибудь на пороге; хозяйка уж с ног сбилась всех их потчевать. Сам-то волхв есть привык нечасто и скромно – никакой радости не видел в застольях. Стянув по пути кусок вчерашнего пирога, Яр выскочил во двор и знакомым путём побежал прочь от блестящих на солнце стен белокаменного детинца. Внутри них стояли величавые княжеские палаты, богатые дома воевод, надворных чародеев и самого престольного волхва; ученику Драгана Белогородского разрешалось здесь ходить, но всё одно было ему чуждо на мощёных булыжником улицах. Всякий раз, как выпадал случай, Яр сбегал в посады, в Нижний город или на Купецкую сторону. Там никто его не знал, люд ходил пёстрый, разный; среди бревенчатых домиков спокойней было, чем меж громадных каменных стен.

Нынче вздумалось свернуть к высокому берегу Брая: вдоль ручья, одного из многих, и в сторону Сенного торжища. Драган говорил, когда-то здесь и впрямь продавали одно только сено, но с тех пор торжок разросся, дотянулся одним краем до Бронницкой слободы, другим – почти до самой реки, и теперь весь стольный город здесь собирался побродить меж рядов и поглазеть на диковинки со всего божьего света. Так вышло, что впервые Яр попал сюда всего-то лето тому назад, уже навидавшись чудес в долгих странствиях; не будь так, он бы, наверно, глазам своим не поверил, что бывают такие люди и такие вещи. Незаметный для всех, пробирался он меж пёстрых лавок, когда поглядывая на разложенное там добро, когда во все глаза рассматривая мимохожих. Вот купец из южных стран завернулся в тяжёлую вышитую накидку – в здешнее ласковое лето ему всё одно отчего-то холодно. Вот суровый лицом поморянин медленно шагает вдоль рядов, оглаживая ладонью костяную рукоять длинного ножа. Вот горожанка, уперев руки в бока, шумно торгуется с красномордым лавочником… Здесь, на берегах изобильного Брая, горяче́е и солнце, и нравы; подумать нельзя, чтоб в родных северных краях баба на мужика посмела так подымать голос. Ильгода большая, разная. В Вихоре одно, в Черне другое; только боги едины надо всей землёй, от Журавлиных степей и до Льдистого моря.