– Подлечил – это, конечно, хорошо, – осторожно заговорил Верховский, на ходу нащупывая смысл того, что требовалось выяснить о сидящем перед ним человеке. – Но память-то людям не подправить. Они запомнят боль и страх. Это свершившийся факт. Его не отменишь.

Зарецкий нахмурился было, словно собираясь возразить, но тут же снова сник.

– Вы правы, – негромко сказал он. – Не отменишь.

– В нашем сейфе не хранится ничего такого, что стоило бы человеческой жизни, – произнёс Верховский, чеканя каждое слово.

Зарецкий промолчал. Леший побери, он пару минут назад сказал буквально то же самое… Витька смотрел поочерёдно то на стажёра, то на начальника; он, кажется, сам не знал, на что надеяться. Все уши летом прожужжал про злосчастного полтергейста в метро. С редкостным рвением ручался за своего протеже. У Щукина тонкое, почти сверхъестественное чутьё на людей…

– С явкой с повинной мы пока повременим, – решившись, сказал Верховский. Оба подчинённых встрепенулись и уставились на него: Зарецкий – недоверчиво, Щукин – с надеждой. – И с увольнением тоже. Но заруби себе на носу: обо всех подобных происшествиях следует немедленно сообщать мне и Виктору Сергеевичу. Витя, покажи сегодня молодому человеку, как работают чары личной связки.

Щукин покладисто закивал. Зарецкий долго молчал, неподвижно сидя с растерянным видом, а потом тихо сказал:

– Спасибо.

– Это аванс, – строго предупредил Верховский. – Ещё один серьёзный проступок, и я без колебаний подпишу тебе по собственному.

Стажёр серьёзно кивнул. Он, без сомнений, отлично умел понимать намёки.

– Есть ещё что сказать? – осведомился Верховский, опускаясь в кресло.

– Есть, – подумав, отозвался Зарецкий и перевёл взгляд на Витьку. – Насчёт утреннего разговора. Липатов знал об аварии.

Прекрасно: значит, утром был разговор, и Липатов в нём отличился. Щукин озадаченно поскрёб в затылке и нахмурил брови. Он понимал, о чём речь, но концы явно не сходились с концами.

– Нет, не мог он, – Витька наконец пришёл к выводу и решительно помотал головой. – Сам подумай: зачем ему среди ночи сюда вламываться? Он и днём в сейфе пошуровать может…

– А я и не говорю, что он сюда вломился, – возразил Зарецкий. – Я имею в виду ровно то, что сказал. Липатов знал об аварии.

Щукин плотно сжал губы. Ему, как всегда, больно слушать про разборки внутри отдела.

– Что из этого следует? – спросил Верховский. Он не слышал пресловутого разговора, ему позволительно проявлять неосведомлённость. Витька благодарно на него взглянул.

– Напрямую – почти ничего, – ответил Зарецкий. – Денис Григорьевич мог быть среди свидетелей или услышать от кого-то… И мы с ним не то чтобы в тёплых отношениях, – честно прибавил стажёр. – Всё может быть совпадением.

– Или нет, – подсказал Верховский, поощряя подчинённого говорить дальше.

– Или нет, – стажёр кивнул. – Он очень вовремя потерял карточку. Обязательно окажется, что в пятницу в кабинет прошли именно по ней…

– Да зачем оно всё? – не вытерпел Щукин. Верховский едва сдержался, чтобы не выбранить друга: сейчас надо было слушать, а не говорить. – На кой чёрт Денису лезть в наш сейф?

– Не знаю, – спокойно сказал Зарецкий. – Мне кажется, очень уж удачно там были разложены эти бланки с печатями. Почти готовая ловушка.

– Так всё равно следы снять нечем, – понуро напомнил Щукин.

– И бумаги теперь все перепутаны, – кивнул Зарецкий. – Этот человек, кем бы он ни был, позаботился, чтобы мы не поняли, что именно он искал.

Верховский растерянно скользнул взглядом по столу, наткнулся на служебку. Вот, значит, за каким лешим стажёру понадобились треклятые записи. Но ему в самом деле не следует знать о прегрешениях отдела обеспечения безопасности. Молод ещё, не поймёт. Терехов прав: информации им не получить ни при каком исходе, а портить отношения на ровном месте точно не стоит.

– Возвращайся на рабочее место, – велел Верховский, избегая смотреть в глаза стажёру. – Занимайся своими задачами. С техслужбой я сам разберусь.

Зарецкий не посмел возражать – поднялся и молча вышел, прикрыв за собой дверь. Верховский взял со стола служебку и порвал надвое. Затем ещё раз, и ещё, и ещё. Щукин недоумённо охнул.

– Сань, ты чего?

– Ничего. Дипломатию навожу, – Верховский бросил обрывки в мусорную корзину. – Записи мы всё равно не получим. Системы наблюдения неисправны.

– Как это? – Витька возмущённо выпучил глаза. – Это что, диверсия такая?

– Надо будет выяснить на досуге, – Верховский невесело усмехнулся. – Либо диверсия, либо руки у кого-то из задницы. Но Терехов в любом случае это дело проспал.

– Н-да-а-а, – протянул Щукин и протяжно вздохнул. – Удивил ты меня. Я думал, того – вышвырнешь к лешему…

– Я тоже думал, но не стал, – честно сказал Верховский и, откинувшись в кресле, прикрыл глаза. У него была веская причина поступить именно так. – У каждого должно быть право на шанс.

Позолоченные стрелки антикварных часов показывали половину двенадцатого. Кое-кто из гостей отчаянно скрывал сонливость: дневные птахи изо всех сил пытались спрятать под изысканными нарядами подлинное серенькое оперение. Всего две-три дамы до сих пор сохраняли свежесть и способность улыбаться, не вызывая приступов брезгливой жалости. Мужчины держались лучше, но и среди них попадались те, кто готов был вот-вот запросить пощады. Немудрено, если какой-то эфемерный долг велит вставать ни свет ни заря и тащиться на работу. Зачем им это? Состояний, сколоченных на перепродаже артефактов, хватит на три жизни вперёд. Есть, правда, оригиналы вроде Вяземского, которых почему-то подкармливает государство… Но таких в обществе терпят исключительно по привычке.

Маргарита оглядела комнату, прозванную с её подачи салоном, и небрежным жестом подозвала служившего в доме молодого мага.

– Предложите гостям напитки, – велела она.

Молодой человек коротко кивнул и щелчком пальцев заставил нагруженный бокалами поднос подняться в воздух. Милая шалость, ничего не стоящая талантливому юноше, но неизменно восхищающая пресыщенную публику. Маргарита удовлетворённо пронаблюдала, как оживившиеся гости охотно разбирают бокалы, отвешивая комплименты мастерству мага. Ей следует вернуться к обществу и поддержать беседу там, где интерес к разговору угасает. Вся московская магическая аристократия, и старая, и новая, признаёт, что на вечерах у госпожи Авиловой нет места скуке.

– Риточка, – закудахтал кто-то за спиной. Маргарита торопливо обернулась, продолжая любезно улыбаться. Старуха Вяземская, закутанная в уродливую шерстяную телогрейку, глядела на неё из-под морщинистых век выцветшими подслеповатыми глазёнками. – Спасибо вам большое за вечер. Мы с Колей поедем, ему завтра рано вставать…

– Да, разумеется, – госпожа Авилова величаво кивнула. Они с Колей могут выметаться на все четыре стороны, никто им здесь не рад. Любопытно, эта старая мышь знает, что её благоверный всю жизнь любил гюрзу в человеческом обличье, причём без малейшего шанса на взаимность? – Пойдёмте, я вас провожу.

– Что вы, не стоит…

– Это моя обязанность, – с нажимом произнесла Маргарита, прерывая раздражающее квохтание. – Сейчас зима, на дорожках может быть скользко.

К сожалению, идти молча недопустимо. Пришлось сделать несколько ничего не значащих замечаний по дороге в прихожую. Стареющий кардиохирург, уже одетый для улицы, бестолково топтался в дверях. Маргарита милостиво позволила ему подать ей пальто.

– На удивление холодно для начала зимы, – сказала она, надевая перчатки.

– Правда? – Вяземский искренне изумился. Теперь он помогал одеться супруге. – Мне кажется, всегда было именно так, снежно и морозно. Это в последние годы погода начала меняться…

Старый дурак. Маргарита обворожительно улыбнулась и первой шагнула в безмолвную декабрьскую ночь. Сад стоял заснеженным; хозяйка дала распоряжение не убирать живописные сугробы, укрывшие цветники, яблони и живые изгороди. Ей радовала глаз эта сказочная картина, а Кириллу… Кириллу было всё равно.