Он нехотя привинулся на полшага – формально исполнил указание. Лидия вздохнула и, расстегнув шёлковую манжету, протянула ему руку.

– Я до сих пор ни разу не брала себе ученика, – доверительно поделилась она, изобразив на лице подобие улыбки. – Поэтому, если что-то пойдёт не так, не судите меня слишком строго. Ну же, не бойтесь!

Яр демонстративно спрятал руки за спину.

– У меня есть уже наставник. Другого не надо.

– У вас больше нет наставника, – тихо ответила Лидия. Сморгнула набежавшие вдруг слёзы. – Прекратите упрямиться, юноша. Если вы до сих пор не поняли, я желаю вам исключительно добра.

Он, помедлив, неуверенно взялся за её запястье. Клятва чем-то сродни передаче жизненной силы: тоже действует только через прямое прикосновение и тоже требует, хоть на миг, абсолютного доверия. Взглянув подопечному в лицо, Лидия слегка улыбнулась и неторопливо заговорила:

– С этого дня беру вас, Яр Зарецкий, в ученики и обязуюсь передать вам все необходимые и положенные по закону знания в области теоретической и прикладной магии. Принимаю на себя ответственность за все ваши деяния, связанные с магическим даром, до ближайшего из событий: получение вами удостоверения об уровне способностей, добровольное расторжение клятвы, ваша смерть либо моя смерть.

Она намеренно не стала упоминать о волшбе. Пусть будет у них эта лазейка, тем более что тестирования на этот случай магконтроль ещё не изобрёл. Едва Лидия замолчала, Яр выпустил её руку и отвёл взгляд. С ним чудовищно трудно – и в то же время очень легко, если вдруг их стремления совпадают… Что ж, самое важное сделано; пусть погорюет об утраченной свободе, а она пока займётся организацией легенды.

– Как зовут вашего отца?

Яр вскинул голову, непонимающе на неё воззрился.

– То ещё зачем?

– У нас в ходу отчества, – спокойно напомнила Лидия. – Лучше будет, если мы подберём что-то похожее на… настоящее.

Он бы наверняка заспорил, будь у него на то настроение. Сейчас же лишь зыркнул на неё исподлобья и проронил безо всякого выражения:

– Ладмир.

Лидия задумчиво закусила губу. Почти как Владимир. Мужа Ниночки звали Владиславом… А сына – Васей, и он был постарше на пару лет. То есть был бы… Впрочем, кто из бумагомарак станет разбираться? Достаточно будет скормить им трогательную историю о племяннике, который чудом спасся из пожара и случайно нашёлся в захолустном детском доме, уже привыкший к данному там имени. Для въедливых паспортисток есть ментальная магия, для любопытствующих знакомцев – выдуманные душещипательные подробности. Правда, придётся дурить голову ещё и управской канцелярии: ни в коем случае нельзя, чтобы в карточку внесли первую категорию по потенциалу. Единица подразумевает умение слышать зов по имени, это готовое разоблачение. Что ж, допотопные детекторы, которые следовало заменить лет двадцать тому назад, обмануть несложно. Хуже будет потом, в момент присяги…

– Завтра займусь документами, – вслух сказала Лидия, застёгивая манжету. – Хорошо бы успеть до праздников… Пойдёмте, юноша, на кухню, – вздохнула она и на миг устало прикрыла глаза. – Попьём чаю с конфетами, поговорим о чём-нибудь интересном. Хотите, я вам расскажу, как устроены звёзды?

Позабытый атлас, повинуясь её жесту, неторопливо взмыл в воздух, раскрылся на странице с созвездием Дракона и аккуратно лёг на журнальный столик. Яр рассеянно проследил за ним, понуро качнул головой.

– Не хочу. Скажите лучше, что дальше будет.

– Пока не знаю, – Лидия слабо улыбнулась и поднялась на ноги. – Разберёмся по ходу дела. Чёрный или зелёный?

Яр ничего не ответил, но покорно поплёлся на кухню. Лидия поспешила следом. Сколько у них времени? Что случится, когда именно и в каком масштабе? Каков шанс, что правда однажды выплывет на поверхность?.. Авилов в случае фиаско не станет за неё вступаться. Одно дело – в своих и его интересах тихонько таскать через государственную границу всякие нужные для дела артефакты, и совсем другое – открыто и нагло идти против его драгоценных законов…

В одном можно не сомневаться: брать её под стражу совершенно точно будет не Верховский.

Чёрные птицы кружат над белым снегом. Высится над бескрайним пустынным полем обугленный остов маленькой крепости, ветер приносит от него едкий запах гари. Идти тяжело; ноги увязают в высоких, по колено, сугробах, отказываются повиноваться. Конца-края не видно равнодушной белой пустоте. Бросить бы тщетные усилия, упасть в пушистый снег и забыться… Но нельзя. Нельзя, потому что снег густо перемешан с пеплом. Вот небывалый порыв ветра разметает его с пути, и из-под белого покрывала проступает голая бурая земля. Будто бы кровью политая. Будто бы…

Кто-то неласково встряхнул Митара за плечо. Он сел рывком, едва не столкнувшись лбами с наставником. Несмотря на холод, рубаха липла к телу, насквозь мокрая от пота. Гарью тянуло от огонька, пляшущего над быстро прогорающим хворостом; злою зимой, посредь мёрзлого леса, никак без него не обойтись. Митар потянулся к пламени. Сил у него не хватало, чтобы согреться.

– Опять Летица снилась? – глухо спросил Ергол, глядя на него исподлобья.

Митар кивнул, не в силах вымолвить хоть слово. Сколько дней прошло, как осталась позади мёртвая крепость? Гнали их оттуда горожане, гнали, а всё одно степняки, как пришли, разбираться не стали, где чародеи, а где – простой люд… И на помощь-то кликнуть было некого. Молва донесла, что всё Тихоново воинство полегло у стен Белогорода. Только и осталось теперь, что идти заснеженными равнинами к краю мира. Ергол говорил – за чертою лучше. Там никто убивать не станет…

– Пригляди за огнём, – велел волхв, с трудом поднимаясь на ноги. – Пойду посмотрю, не помер ли кто.

Он каждую ночь так делал. Среди тех, кто шёл с ними от Летицы и кто прибился в дороге, мало было дважды живых, а все прочие от невзгод и холодов тяжко болели и, случалось, не просыпались после привала. Одно лишь волшебное пламя и было способно побороть жестокий мороз, разогнать в жилах стынущую кровь, да только на всех его не хватало. Митар давно перестал считать, сколько погибло в пути. Одно он знал точно: до края мира осталось от силы полдня пути. Уж завтра настанет им спасение… Тем, кто дойдёт.

Вернулся Ергол, уселся у огня, ничего не сказав. Добрый знак. Стало быть, все живы; хорошо бы так к утру и осталось. Беззвучно, одними губами Митар принялся шептать молитву. Если боги не пожелали спасти Ильгоду, то, может, хоть над ними сжалятся?

Они двинулись в путь, как только забрезжил рассвет. Шли лесами, обходя открытое всем ветрам поле; впереди – пятеро волхвов, чтоб наверняка не сбиться с верной дороги, следом – немногочисленные одинокие, а уж после – все остальные. Колдуны, ворожеи, чародеи и чародейки; разве вот божьих людей не было. Тем от священных мест уходить не след. Болела раньше за них душа, да давно устала. Митар упрямо месил ногами смёрзшийся снег – точь-в-точь как в недобром сне. Он мог бы одним взмахом руки разметать с дороги и сугробы, и бурелом, и непролазные заросли, но берёг силы. Боялся не дойти. Вот до чего съёжилась прежняя его надежда – что наставник уведёт подальше от беды, от войны, от престольного волхва, дерзнувшего воспротивиться клятве. Сделавшийся с недавних пор немногословным Ергол молча шёл вперёд, словно бы вовсе не замечал, как тяжело даются ученику торопливые шаги. Здесь ещё слишком далеко, чтоб его тянула к себе холодная черта; стало быть, тоже устал, тоже хочет уйти поскорее…

Тоненький вскрик нагнал их в полудюжине вёрст от межи. Митар поспешно оглянулся. Боги, пусть бы только лишь кто-нибудь подвернул ногу или испугался случайного неживого!.. Но боги оставили их: повсюду, сколько хватало глаз, выступали из-за деревьев хищные тени. Ждали… Кто же сказал им о крае мира? Кто надоумил устроить тут засаду?

– Да будьте вы прокляты, – прошипел Ергол. Он был бледен, взгляд его беспомощно рыскал от лица к лицу. – Неужто всё зря…