– Я когда-нибудь расскажу, – проговорил Яр, стараясь, чтобы голос звучал искренне. – Если не всё, то… самое важное. Дай мне время, ладно? Я… может быть, подумаю, как… Определюсь, что делать дальше.

– Долго определяться будешь? Лет до сорока успеешь?

Яр болезненным усилием воли прогнал вспыхнувшее раздражение. Её трудно винить. Она не знает того, что известно ему; ей не понять…

А если бы знала – поняла бы?

– Постараюсь уложиться до осени, – он натянуто улыбнулся. Приблизился, бережно коснулся девичьей щеки. Катя не стала отстраняться. – Я всё устрою. Ладно?

– Можешь хотя бы сказать, что ты там собрался устраивать? – девушка устало прикрыла глаза и потянулась к его ладони, будто ищущий ласки зверёк. Она не против прямо сейчас прекратить скандалить, но на деле ничего не решено. И не может быть решено. – Я, знаешь… хочу представлять, что меня ждёт.

Разлука. Такая же неизбежная, как дожди по весне. Рано или поздно ему придётся вновь уйти через границу – если не из собственного желания, то по зову долга. А ей даже нельзя будет знать, что на самом деле случилось.

Яру впервые пришло в голову, что связавшая их хрупкая нить не так дорога ему, как казалось до этой ночи.

Стопку истрёпанных бумаг венчала сложенная на середине газета. Толстосум Оленин, хозяин нескольких колдовских цехов и сети аптек в столице и близлежащих регионах, грозно взирал с фотографии на угрюмых безопасников, словно вопрошая взглядом: доколе? Статья, со всех сторон обтекавшая благородный лик, обрушивала хлёсткую критику на Управу, на Магсовет и на действующий закон. Оленин развешивал собак торжественно и педантично, не обходя вниманием ни рядовых исполнителей, ни начальников, ни депутатов. И ещё он требовал. Пересмотреть статьи о секретности. Ввести чётко определённое понятие самозащиты. Освободить граждан от неусыпного контроля… Полностью осознавая бессмысленность своего поступка, Верховский перевернул газету наглой рожей вниз.

– Ты чего? – хмуро спросил Витька. Карандаш в его руке тревожно замер.

– Сил нет смотреть на морды эти брехливые.

– Так он ж правильные вещи говорит. Кто его знает, как бы обернулось, если б люди не боялись…

– Вещи-то, может, и правильные. Только с какого перепугу он вдруг так запел? Раньше ведь за прямо противоположное выступал, – Верховский неприязненно поморщился. – Выгоду какую-то чует.

Щукин вздохнул.

– Ну, нам-то разницы никакой, – резонно заметил он. – Наше дело – до причин докопаться. У меня уже, честно говоря, мыслей нету. Ерунда какая-то…

– Раз ерунда, значит, за нос нас водят, – Верховский придвинул к себе папку с фотографиями. – Давай ещё раз. Что мы знаем точно и что – чьи-то додумки?

– Место знаем, – Витька потянулся к папке и безошибочно вытянул оттуда фото входа в маленький безымянный парк. – И… ну… количество жертв.

– И то, что нежить в деле так или иначе поучаствовала.

– Так само собой. Её время же.

– Нет, не само собой, – упрямо возразил Верховский. – Мы так рискуем выкинуть важные варианты и ничего не понять.

– Как скажешь, – легко согласился Щукин. – Так… Свидетелей у нас нет…

– Живых свидетелей, – жёстко поправил Верховский. Витька укоризненно на него покосился, будто произнесённое вслух слово могло на что-нибудь повлиять. – Это тоже информация. Судя по всему, дело было примерно так… – он неторопливо выложил фотографии в ряд, помогая себе соображать. – Ребята отправились в парк в тёмное время суток, то есть не раньше десяти вечера. Среди них был как минимум один из наших – тот, кто подал сигнал, – Верховский нахмурился: дальше начинались догадки. – Предположительно маг. Эти, конечно, уже раззвонили, что точно маг, и не из последних, – он, поморщившись, кивнул на газету. – Но до опознания мы тут ничего точно не скажем.

– Я в толк не возьму, где они такую нежить нашли, – печально проговорил Щукин. – Она же… того… точно не местная.

– И не поднадзорная, – согласился Верховский. С того самого мгновения, как предыдущая смена сдала им это происшествие, его не оставляло нехорошее подозрение. Если объявилась отпущенная на волю мёртвая графиня, дело плохо. Такую тварь поди поймай. – Я как-то раз видел неместную нежить в нехарактерной среде. После тульского было.

– Не-е-е, тульскому сколько лет, – Витька не слишком уверенно мотнул головой. – Да и нам до него всё равно не докопаться.

– Ну, насчёт «не докопаться» я бы поспорил, – из упрямства возразил Верховский. – Сначала надо понять, в какую сторону копать.

Он оглядел поочерёдно все фотографии, пытаясь заметить на них что-то, что до сих пор ускользало от внимания. Не слишком ухоженный крохотный парк – скорее, клочок дикой растительности, огороженный от людей решетчатым забором. Полянка для пикников; на заднем плане виднеется место для костра – но компания не жгла огня, иначе нежить бы к ним не сунулась. Будь тварь местной, вообще бы обходила этот недолесок десятой дорогой: слишком уж часто тамошний покой тревожат суетливые обыватели. Остаётся, правда, ещё поправка на традиционное июньское сумасбродство. Очень соблазнительно всё объяснить обыденным безумием и на том закрыть дело. Если оперативники промешкают, начальство наверняка спустит указание поступить именно так.

– Выпиши мне бумагу, съезжу туда сам, – вздохнул Верховский, откинувшись на спинку стула. Пропавшие из поля зрения фотографии продолжали маячить перед мысленным взором.

– Думаешь, ребята что-нибудь не заметили?

– Ну да. Надеюсь, что на местности поймаю дельную мысль.

Верховский поднялся на ноги и механически поправил узел форменного галстука. Сослуживцы косились на него с любопытством, но с расспросами не приставали: знали, что опальный лейтенант не склонен делиться соображениями с кем-то кроме Щукина. Дожидаясь, пока Витька уладит формальности, Верховский забрал из сейфа табельное, проверил аптечку и сунул в карман сигнальный амулет. Подумав, заранее снял с пальца обручальное кольцо. Чар в тонкой золотой полоске было совсем немного – аккурат на слабенький маячок, подпитываемый чувством привязанности, – но чем чёрт не шутит, вдруг в непримечательном городском скверике обнаружится какая-нибудь аномалия…

В дверях кабинета Верховский нос к носу столкнулся с Сиреной. Дежурно растянул губы в неловкой улыбке: видеть её до сих пор было неприятно и стыдно, хотя она, на удивление, ни разу ничем его не попрекнула. Он определённо переоценил её способность обижаться.

– На выезд? – весело спросила Сирена, отступая в сторону.

– Да. Ничего срочного, просто осмотр.

– Удачи!

Она юркнула в кабинет; почти сразу её звонкий голос наполнил пространство, точь-в-точь как вой сигнализации. Верховский прикрыл за ней дверь и тут же выкинул Сирену из головы. Она не мешала ему жить, в отличие от вылезшей в людный район агрессивной нежити.

Самый короткий путь к пылившимся на парковке служебным машинам лежал через вход для посетителей. В вестибюле ошивалось на удивление мало народу; если учесть, насколько взволновано сообщество, здесь вполне могли кишеть разгневанные граждане, искренне возмущённые или отрабатывающие вознаграждение. Пресса ведь среагировала молниеносно: не успела предыдущая смена оформить происшествие, как «Московское зеркало» включило в номер разгромную статью Оленина…

– Александр Михайлович!

Молодой служащий, пересекавший вестибюль пружинистой деловитой походкой, не выглядел знакомым. Вызывающе бордовый галстук поверх белоснежной рубашки казался кровавым подтёком. Ещё одна алая капелька – оправленная в золото эмблема Магсовета – рдела на сером лацкане пиджака. Парнишка навязчиво напоминал упыря, которого шутки ради причесали, надушили дорогим парфюмом и нарядили в костюм. Зубастая белоснежная улыбка довершала сходство.

– Александр Михайлович Верховский? Я верно понимаю? – осведомился упырёк, сверля оперативника благожелательным взглядом.