– Пойду.

Волхв величаво ему кивнул. Бросил взгляд Пройде за спину, туда, где, безмолвные, остались стоять родичи.

– Ладмир, – старик слегка согнул в поклоне гордую спину, – вот оно как сложилось: было дело, я в твоём доме одну жизнь сберёг, а теперь, выходит, другую забираю. Не серчай. О сыне твоём позабочусь, как о своём. Возьми вот – не в плату, в дар.

Он отстегнул с пояса богато расшитый кошель. Послышались тяжёлые шаги; отец спустился с крыльца, низко склонился перед волхвом. Опустил ладонь Яру на плечо, строго взглянул в лицо.

– Не оплошай, сын. Боги тебе в помощь.

Торопливо подбежала мать, дала в руки туго набитую котомку. Ничего не сказала, только поцеловала в макушку и отступила, стыдливо пряча за спину распущенные волосы. В голос заревела Забавка. Захотелось, как всегда, подойти к ней, утешить, пообещать, что обидчику не поздоровится – а что сделаешь, когда он сам её обидел? Шагни только назад – и всё, уже не найдётся сил пойти за волхвом. Легла под ноги пыльная дорога; через улицу из-за забора зло глазела на Пройду кузнечиха. Да что там кузнечиха – вся деревня, почитай, собралась поглядеть, как волхв уходить станет.

– Золото, – послышался позади изумлённый тёткин голос. – Боги милостивые, взаправду золото!..

У самого частокола Яр не вытерпел – оглянулся. Смотрели на него, кто удивлённо, кто сердито, кто с жалостью. Пройда насупил брови, чтоб неповадно было его жалеть. Он большой уже, нельзя ему реветь! Да и чего реветь-то – пройдёт лето, пройдёт другое, и вернётся он в родное Заречье…

Пусть Забавка ревёт, а он нипочём не станет.

Коробка с учётными бирками при каждом шаге глухо побрякивала в рюкзаке. Поначалу это ужасно раздражало, но понемногу надоедливый монотонный звук смешался с другими такими же – гулом людской толпы, перестуком железных колёс по рельсам, надсадным фырчанием мотора старенького «пазика» и теперь вот оглушительным стрёкотом кузнечиков. Верховский прошёлся ладонью по коротко стриженным волосам, мокрым от пота. Три километра пешком, в самый солнцепёк, по разбитой грунтовке окончательно его вымотали. Ценных сотрудников в такие командировки, понятное дело, не отправляют – для этого есть расходный материал вроде вчерашних профанов, пусть и с завидной цифрой шесть в удостоверении.

Он, впрочем, нашёл бы предлог отбрыкаться от малоприятной поездки, если бы не две вещи, связанные с одной и той же женщиной. Во-первых, выбирать себе задания попроще было попросту малодушно, а малодушия она не прощала. Во-вторых, кроме злосчастной коробки, в рюкзаке лежал ещё бережно упакованный приборчик из тех, какими научники замеряют уровень активности магического фона. Эту высокотехнологичную приблуду принесла начальнику сама Лидия, когда узнала, что надзору приспичило провести ревизию в здешних краях. Боровкову за счастье было навалить на подчинённого побольше трудов, а Верховский на сей раз и не думал возражать. Оформленные результаты наблюдений он отнесёт в исследовательский отдел лично, и пусть хоть одна административная крыса попробует ему помешать…

Деревня началась как-то вдруг. Расступилась лесозащитная полоса – и потянулись вместо деревьев приземистые домики. Среди заборов, где покосившихся, где державшихся на честном слове, стелилась всё та же пыльная грунтовка, заросшая между колеями квёлой низкорослой травой; дома разной степени ухоженности стыдливо прятались в иссохшей за месяцы жары садовой зелени. Обыкновенная тихо вымирающая глубинка, навязчиво похожая на родные края. Вдоль единственной улицы, счастливо повизгивая, носилась чумазая детвора, сосланная сюда на лето из благополучных городов. Светловолосая девчушка, во все лопатки удиравшая от водящего, едва не врезалась Верховскому в колени, мельком извинилась и, скорректировав траекторию, помчалась дальше. Пожалуй, благоразумнее взять правее, ближе к заборам, насколько позволяет неряшливый край насыпи, которую явно давно не подновляли.

Нужный дом нашёлся в самом конце улицы. Здесь лес ближе всего подступал к цивилизованному жилью; до опушки метров триста, может, пятьсот. Бурьян, едва ли не в человеческий рост, стоял выше забора и надёжно защищал двор от любопытных взглядов. Из покусанного ржавчиной почтового ящика торчал тугой рулончик газет – хозяин явно не утруждал себя изучением корреспонденции. Калитка поддалась неохотно, сердито скребнула по сероватой земле; её не слишком часто открывали. Оглядев дышавший запустением двор, Верховский неуверенно поднялся по скрипучим ступеням и, за неимением звонка, постучал в обшитую фанерой дверь.

– Семён Василич! – проорал он во всю мощь лёгких, наверняка перепугав соседей – если они тут, конечно, водились. – Откройте, пожалуйста!

Несколько мгновений ничего не происходило, а потом за дверью послышались неторопливые шаркающие шаги. Тяжеловесно щёлкнула давно, судя по звуку, забывшая о масле щеколда; Верховский посторонился, чтобы не получить дверью по лбу. Нарисовавшийся за порогом согбенный дедок глянул на незваного гостя снизу вверх; леший его знает, увидел ли чего – вон как щурится против солнца…

– Здравствуйте, – гаркнул Верховский, на всякий случай не понижая голос. – Я из службы надзора. Вам должны были позвонить…

– А, – дед, подумав, закивал. Может, попросту не расслышал, поди пойми. – Ага.

Он и не подумал пустить визитёра в дом – стоял да пялился, будто никак не мог собрать воедино картинку, голос и ошмётки памяти. Неловкая тишина затягивалась.

– Буду у вас квартировать две недели, – сообщил Верховский, чётко выговаривая каждое слово. – Вам из владимирской Управы должны были…

– Знаю я, – оборвал его старый колдун. Голосок у него был под стать глухоте – как у полковой трубы. – Как звать-то тебя?

– Саня, – брякнул он механически. Что ж, так его теперь и зовут – начальство, коллеги и она. Под настроение. – В смысле, Александр Верховский, младший специалист службы надзора.

Дед туманно хмыкнул и пожал протянутую руку.

– Ну, заходи, – Щукин посторонился самую малость, ровно чтобы хватило места протиснуться мимо дверного косяка, – Саня…

Он так язвительно это сказал, что стало понятно: уважительного обхождения младшему специалисту службы надзора здесь ждать не приходится. Ну и леший с ним, лишь бы дед не мешал жить и работать. Щукин навязчиво маячил за спиной, показывать дорогу не хотел, только следил, чтоб гость не сунулся куда-нибудь не туда. Верховский наудачу выбрал одну из закрытых дверей; угадал.

– Тут живи, – одобрил хозяин, критически оглядев комнату – словно впервые её увидел. – Не помешаешь.

Вот уж спасибо… Места в этом клоповнике было раза в три меньше, чем подмосковном обиталище Верховского; из обстановки – две укрытых лоскутными одеялами кровати, кое-как втиснутая между стен мрачная громада шкафа, покрытый грязной клеёнкой колченогий стол и единственная розетка. Неработающая. Что ж, шесть лет тому назад он не смел мечтать и о таком.

– Уютно тут у вас, – вежливо соврал Верховский, нащупывая в кармане мобильный. Надо отчитаться начальству, что приехал и почти готов приступать к работе. – Водички попить не будет?

Щукин неопределённо махнул рукой куда-то в пыльные недра дома.

– Чего не будет-то? Будет. Бери на кухне.

Связь ни черта не ловила. Отчаявшись отзвониться, Верховский написал для очистки совести короткое сообщение и запихнул старенькую «нокию» поглубже в рюкзак. Кроме начальника никто ему трезвонить не станет, а Боровкова и к лешему не грех послать, оправдавшись паршивым покрытием. На то, чтобы выгрузить из рюкзака лишнюю поклажу, ушло от силы минут десять. В доме делать было решительно нечего, тащиться в лес в самый полдень, да ещё и к незнакомой нежити, додумался бы разве что полный идиот. Чтобы чем-нибудь себя занять, Верховский вытащил из футляра выданный научниками хитроумный измеритель. Разбуженный экран сонно моргнул и высветил восемьдесят девять единиц. Леший его знает, много это или мало. Из-под обложки изрядно помявшегося дорогой журнала наблюдений выпала бумажка с памяткой по методике выполнения замеров; Верховский не глядя запихнул её обратно. Чего тут непонятного? Таскать везде с собой эту хреновину, включать через каждый десяток шагов и записывать показания. Попроще будет, чем уламывать строптивых лешаков повесить на шею управскую бирку.