– Если не хочешь сдохнуть прямо тут, пошёл вон! – рявкнул Липатов. Его голос отразился от крашеных стен, вспугнул снующих по делам санитаров.

Не о сохранности чужой жизни он заботится. Злится, что вместо страха разбудил подозрения. Не нужно было давать ему это понять… Однажды Липатов уже попытался подложить свинью надоедливому стажёру, и ещё большой вопрос, кто был за рулём серой машины злосчастной ноябрьской ночью. Не говоря больше ни слова, Яр рывком развернулся и зашагал к выходу. У него впервые появился здесь серьёзный, опасный и – что хуже всего – живой противник.

Витька с нескрываемым удовольствием отложил в сторону последний подписанный лист и торжественно вздохнул.

– Ну, в новый год без старых долгов! – провозгласил он, продевая сквозь люверсы ленту с печатью.

Верховский насмешливо фыркнул.

– Это ты опрометчиво. Долгов нам на триста лет вперёд хватит. Причём чужих.

– Ладно тебе. Слона надо есть по частям, – изрёк мудрый Виктор. Его рассудительность нередко зависела от настроения – вот как сейчас, например.

– Что-то преходяще, а что-то вечно, – вздохнул в ответ Верховский. – Терехов прислал годовые сводки по контрабандистам. Отловили от силы три банды, а нелегальных артефактов с населения вытрясли две сотни. Пятьдесят две штуки – после смерти владельца, – он горько сжал губы. Убившая Маргариту Авилову подвеска тоже входила в эту статистику.

Витька, выслушав друга, мигом погрустнел и тоскливо спросил:

– Можно ж как-то, ну, того – пресечь? Когда-то ведь не было напасти этой…

– Пока оно выгодно – оно будет продолжаться, – Верховский на миг устало прижал ладони к лицу. – Вот леший… А я когда-то всерьёз злился на контролёров. Думал, всё они могут, просто ленятся.

– Все безопасники так, – философски заметил Щукин. – Надо ж… как это… в чужих лаптях версту пройти, чтоб понять, каково оно.

Верховский покачал головой. Ему не требовалось влезать в изысканные туфли Авилова, чтобы догадаться, насколько проблемы с контрабандой осложняют депутату жизнь – даже если забыть о личных счётах. Нелегальный колдовской хлам не только плохо выглядит на газетных страницах; он в самом деле опасный, причём в совершенно неопределённой мере. Кирилл Александрович не терпит неопределённостей. Ему требуется тотальный контроль – ради спокойствия как его собственного, так и всего сообщества. Сложно сказать, прав ли он вообще, но относительно артефактов сомневаться не приходится.

– Давай на досуге прикинем, как в принципе можно переловить контрабандистов, – задумчиво сказал Верховский. – Как они всё это проворачивают. Провоз через границу, сбыт, легализация… Вот увидишь, рано или поздно выйдем на кого-нибудь важного и уважаемого.

– Тогда нас и убрать могут.

– Могут, – Верховский деланно небрежно пожал плечами. – Мне иногда кажется, что меня ради этого сюда и назначили. Чтобы героически сдох во имя великой цели.

– Лучше уж так, чем вообще без цели жить, – убеждённо сказал Щукин.

– И какая у тебя цель?

– Ну как… Я ж порядок блюсти поставлен, – Витька обезоруживающе улыбнулся. – Стало быть, справедливость наводить.

– Достойно.

Оба смолкли. Хорошо, что друг не стал возвращать вопрос: Верховский вряд ли сумел бы внятно облечь ответ в слова. Слишком много в жизни такого, ради чего стоит вставать по утрам – всего и не перечислить. Пауза затягивалась. В поисках безобидного предмета для разговора Витька порыскал взглядом по разложенным на столе бумагам и вдруг цапнул отложенную в самый дальний угол.

– А это чего такое?

– Досрочное завершение стажировки, – не трудясь вчитываться, ответил Верховский.

– Должно же быть минимум полгода!

– Зачем тянуть лешего за бороду, когда и так всё понятно? – Верховский откинулся в кресле, с наслаждением разминая мышцы. В кабинетной начальственной жизни остро не хватает беготни, поддерживающей в тонусе тело и разум. – Старов – то, что надо. Исполнительный, совестливый. Умный в хорошем смысле. Проблем от него никаких, опять же… – Верховский задумчиво постучал по столу позолоченной чернильной ручкой. Сам не заметил, как стал привыкать к обязательным для статуса побрякушкам.

– Тогда давай и Зарецкого повышать, – на голубом глазу заявил Щукин. – Они одновременно пришли.

– Ни в коем случае. Он всё ещё наказан, – напомнил Верховский. – Пусть учится терпению.

Витькины брови возмущённо встопорщились.

– Так вдруг хлопнет дверью и уйдёт!

– Значит, туда и дорога, – хмыкнул Верховский. Он, признаться, не слишком рассчитывал на подобный эффект – для этого стажёр слишком упрям, – но само решение считал верным. – Досрочное повышение – это поощрительный жест. Зарецкого поощрять не за что.

– А как же навья?

– А что навья? Делал свою работу.

– Так и Старов тоже просто работу делал!

– Он ни разу серьёзно не провинился, – веско сказал Верховский. За окнами кабинета висела густая зимняя мгла; хотелось поскорее завершить предпоследнюю рабочую неделю года, не хотелось напоследок собачиться с другом. – Если Зарецкий научится решать проблемы вместо того, чтобы их создавать, подумаем о повышении. Пока – нет.

– Так ты его хоть раз в поле-то выпусти, – проворчал Щукин, уже сдаваясь. – Представь, что было бы, если б тогда Громов дежурить вышел? Навья уже половину Москвы бы перегрызла…

– Не перегрызла бы. Там, между прочим, была ещё целая опергруппа, – возразил Верховский. – От Громова в полях пользы мало, это верно. А Зарецкий… Мне бы хотелось увериться, что этот его успех не случайный.

– Не случайный! – пылко заверил Витька. Любопытно, он и впрямь проникся симпатией к своему горе-протеже или попросту не хочет признавать неправоту? – Тогда, в метро…

– Вить, – Верховский устало вздохнул, глядя на мигом примолкшего друга. – Ни там, ни там не исключено чистой воды везение. В момент, когда надо было думать головой, Зарецкий как раз-таки напортачил.

Щукин окончательно сник и не посмел возражать. Верховский поднялся из кресла и не спеша прошёлся по кабинету. Сквозь занавешенную жалюзи дверь видно было, как мирно возятся за своими столами подчинённые. То есть хотелось верить, что мирно.

– Громов все свои документы попрятал под «бикфордов шнур», – насмешливо сообщил Верховский, наблюдая, как упомянутый контролёр прилежно складывает папки в сейф. Скреплявшие их печати болтались на характерных ярко-красных ленточках. – Если к нам опять кто-нибудь проберётся, всё сгорит к чёртовой матери.

– Скажу ему, чтоб убрал, – тут же набычился Витька. – Он же не с гостайной работает! Только пожара нам не хватало…

– Для начала спроси, что это ему так дорого, – хмыкнул Верховский и перевёл взгляд чуть левее. – С Черновым надо что-то делать. Хоть убей не понимаю, чем он у нас занят.

– Что дадут, тем и занят. Старательный мальчик, – сдержанно похвалил Щукин.

– Этого мальчика брали на работу под залог папиного авторитета, – Верховский задумчиво поскрёб подбородок. – Пусть сам как-то обеспечивает кредит доверия. Дай ему в разработку что-нибудь средней серьёзности.

– Принял, – буркнул Витька, скребя карандашом по бумаге. Вот уж из кого старые привычки ничем не вытравить. – А с остальными что делаем?

– Субботину и Липатову – премии, – убедившись, что друг на него не смотрит, Верховский позволил себе досадливо поморщиться. Эти двое и впрямь заслужили, как ни противно осознавать. – Громов обойдётся. Тихий саботажник.

– Потому что на нежить не ездит?

– Потому что до сих пор работает, как работал раньше. Думает, мне до него дела нет. Ошибается, – Верховский усмехнулся. – Ладно. Пойдём, что ли, обрадуем народ.

Народ обрадовался как-то вяло. Из троих отличившихся один лишь Липатов, кажется, искренне веселился. Субботин воспринял новости как нечто само собой разумеющееся, а Старов нет-нет да виновато косился на равнодушно слушающего Зарецкого. Странное дело… То ли награда не та, то ли наградили не тех. А что им, собственно, нужно? Как-то раньше не доводилось задуматься.