– Полагаешь? – Мартынов прищурился, и Хромов с удивлением отметил в его глазах огонек веселья. – Что же, наш главный разведчик хоть и порывист, но чуйка у него работает. Иначе давным-давно словил бы пулю в тупую башку. Не обижайся, но, учитывая некоторые твои действия, до сих пор непонятно, умеешь ты считать на сто шагов вперед, или просто хранит тебя удача. Хорошо, Сергей. Рассказывай, что считаешь нужным. Под собственную ответственность.

– Аплодирую вашему красноречию, товарищ полковник, – скривился Хромов.

– Говорят, в опере больше всего аплодируют случайно залетевшему комару. В свете этого я могу воспринимать твои слова как сарказм, – хмыкнул Мартынов. – Хорош болтать, рассказывай уже.

Ну, что же. Сергей пожал плечами и – рассказал. Все, без утайки. Разумеется, опустив мелкие подробности, ни на что не влияющие – у каждого есть свои, личные секреты. А потом с некоторой долей интереса начал смотреть на Громова, ожидая его реакции.

– Да-а… – протянул майор после некоторой паузы. – Я, признаться, никогда не был поклонником творчества господина Уэллса – и вот, сподобился. А вы меня, часом, не разыгрываете?

– А смысл? – пожал плечами Мартынов. – Нет, Сергей рассказал все правильно. Хотя и, на мой взгляд, излишне подробно.

– Ясно, – Громов задумался на миг. – Ну, тогда скажите уж старику, оно хоть какое, это будущее?

– Честно? – Мартынов оглянулся на остальных, будто спрашивая у них одобрения. – Всякое оно будет. Но по большей части страшное…

Они рассказывали долго. О том, как погибнут двадцать семь миллионов русских. Как сгорят под бомбами немецкие города. Как японские летчики-камикадзе будут таранить американские корабли и как вспыхнут над городами островитян рукотворные солнца ядерных взрывов.

Рассказывал, как рухнут после войны колониальные империи и как взойдет удобренная долларами и политая кровью звезда американцев. Как полетит в космос советский космонавт и как рассыплется на части кажущаяся несокрушимой сверхдержава. Как будут умирать от голода дети, а мордатые бандиты вытряхивать из дорогих квартир беспомощных пенсионеров. Не забыл и про Борьку-алкоголика, и про нынешнего президента, вроде бы приподнявшего страну с колен, но при этом до крайности неоднозначного. Ему было что рассказать, а если вдруг упускал мелкие нюансы, то находилось те, кто мог дополнить и подправить. И лишь когда за окном серой дымкой замерцал тусклый зимний рассвет, Мартынов, наконец, закончил свое повествование.

– Вот так как-то, – будничным тоном сказал он и опрокинул в рот стакан немецкого самогона, гордо величаемого шнапсом. К слову, за эту ночь они уполовинили на четверых три бутылки. И – ни в одном глазу, словно бы потребляли не достаточно крепкое пойло, а чистую водичку. То ли закуска помогала, то ли серьезность затрагиваемых тем.

– Вы правы. Будущее выглядит действительно… страшным, – негромко сказал Громов. Он как-то сразу вдруг постарел, недавно бодрый взгляд потух, лицо осунулось. – И что, ничего теперь нельзя…

– Трудно сказать, – вздохнул Мартынов. Остальные промолчали – когда говорит командир, вмешиваться не стоит. – Скорее да, чем нет. Во всяком случае, реальность уже отличается от нашей истории. Я потом расскажу подробнее, как и насколько. А вот сколь значительные последствия имеют эти изменения в долгосрочной перспективе, я не могу знать в принципе. Но шанс есть.

– Думаете?

– Надеюсь. И потому… В общем, мы посовещались, и я решил. В ближайшие дни мы соберем в кучу все, что помним, от ядерной программы до фамилий предателей. Не факт, что этого хватит, но все же. Вы передадите информацию вашему руководству, а как воспользуетесь ей, сумеете ли использовать – ваше дело, ваше право и ваши проблемы. Думаю, это честно. Кроме того, с вами передадим данные по погибшим бойцам. По тем, кто сейчас здесь – не надо, чтобы они числились пропавшими без вести. Письма родным. В общем, все, что сможем.

– Это будет сложно…

– Николай Васильевич, – проникновенно сказал Хинштейн, – а кому сейчас легко? Вы хотя бы вхожи сейчас на самый верх.

– Это понятно, – досадливо махнул рукой Громов. – Но перебраться на ту сторону фронта…

– Васильич, – Сергей улыбнулся. – Ты один раз туда перелетел и второй тоже справишься. Или ты сомневаешься в моей способности достать тебе самолет?

– В твоих талантах, старшой, я никогда не сомневался… – вернул ему улыбку Громов. – Особенно в твоей наглости.

– Она приносит результат, – пожал плечами Сергей. – Я знаю, где есть аэродром, его систему охраны. В общих чертах, правда, но этого достаточно. Если, конечно, – быстрый взгляд в сторону Мартынова, – Александр Павлович разрешит…

Полковник, что характерно, разрешил. Но приказал дальнейшее обсуждение вопросов перенести на более удобное время. И на трезвую голову. А пока – спать! И освободите помещение – командиру тоже отдыхать нужно.

Так получилось, что на улице Сергей и Громов почти сразу остались вдвоем. Остальные разбрелись дрыхнуть, а Хромов провожал гостя к дому, в котором они квартировали. Шли молча, лишь снег поскрипывал. И серое марево рассвета навевало мрачные мысли. Наверное, зря они разоткровенничались. А может, и нет. В конце концов, если уж начали вмешиваться в историю, стоит идти до конца. Половинчатые решения могут казаться привлекательными, но в отдаленной перспективе смерти подобны.

Когда они подошли к дверям, Громов внезапно остановился и спросил:

– Только честно, старшой. Все то, что вы там рассказали – правда?

– Абсолютная.

– И вы вправду рассчитываете все изменить?

– Мы – нет. Только вы, только сами.

– И думаешь, справимся?

Хромов вздохнул:

– Знаешь, Васильич, я ведь и впрямь студент. И у нас были преподаватели… всякие. Большинство значительно уступали в широте кругозора тем, кто учил вас, и это неудивительно. Раньше я удивлялся, а, пожив здесь, понял: в индустриальном обществе нет места энциклопедистам, очень уж велик поток информации. Но как узкие специалисты они значительно сильнее. Тем не менее хватает среди них людей, не зацикливающихся только на своих предметах. Многие знают больше, чем требуется для того, чтобы просто читать лекции.

– К чему это ты, старшой?

– Погоди, дай договорить, – Хромов с усилием растер ладонями щеки. – В общем, один из преподов любил приводить исторические примеры. И среди них были те, которые связаны с тем, что наворотили в эмиграции выходцы из России. Те, кто сбежал после революции. Вы-то, офицеры, частью остались, частью вернулись, кто-то отправился в дебри вроде Латинской Америки и стал там крут до нереальности, а самые осторожные, сиречь бесполезные, стали таксистами в Париже…

– Старшой, ты утрируешь.

– Не все, конечно. Однако в массе своей так и есть. Будешь спорить?

– В нюансах.

– Они маловажны. Но важны. Потому что среди эмигрантов хватало людей не только образованных, но и не сумевших в России полноценно реализоваться. И, оказавшись вне привычных норм и правил, они развернулись на всю катушку. В наше время на слуху больше всего Сикорский – его вертолеты, как ни крути, были прорывом мирового масштаба. Реже вспоминают создателя телевидения. Впрочем, как его зовут, мало кто помнит.

– А он тоже… из наших?

– Да. А ты что, видел телевизор?

– В Москве, причем еще до войны. Случайно…

– Вот как? Не знал, что зомбоящики у нас уже есть. Впрочем, неважно. Просто на два-три громких, известных всему миру имени существует бесчисленное множество тех, кто не на слуху. Но при этом сделали они не меньше. Жаль, не для своей страны.

– Тут я с тобой согласен.

– Рассказывал мне тот преподаватель об одном человеке… Ты помнишь, кто такой Макаров Степан Осипович?

– Легендарный адмирал?

– Именно так. Легенда, которая стоила нам проигранной войны.

– Я тебя не понимаю, старшой.

– А чего тут понимать? Вся Россия верила, что приедет он в Порт-Артур, и японцы сами разбегутся. А он приехал, из-за собственной порывистости погиб, и вера в победу исчезла. А когда армия или, как в данном случае, флот перестает верить в победу, становится неизбежным поражение. И никакое мастерство, никакой героизм уже не способны исправить расклады. Но не суть. Герой войны – лишь прелюдия.