Вы знаете, что у Макарова был сын? Тоже морской офицер. Только к служению России он относился чуточку иначе, чем его отец. Поэтому он не остался на службе у красных, но и с белыми сотрудничал без фанатизма. Даже больше того, он предпочитал служить вместе с британцами. И, когда понял, что ничем хорошим дело не кончится, рванул из страны быстрее поросячьего визга.

Так вот, осел он в Америке, преподавал в каком-то военно-морском училище, а потом сообразил, что больших денег там не сделать, и подался в бизнес. В общем, благодаря неплохим мозгам и блестящему образованию он продвинулся в нефтяной промышленности, имел кучу патентов, собственную фирму. Потом ее продал и до конца вел жизнь самого обычного американского миллионера, катаясь по миру на яхте круче, чем у Абрамовича.

– Кого?

– Неважно. Куда важнее то, что большая часть его изобретений пережила несколько поколений и даже в наше время более чем востребована. И это – всего лишь один из примеров. Ты понимаешь, Васильич, к чему я это веду?

– Ты хочешь сказать, что большевики виноваты в утечке умов?

– Они? Не-ет, как раз они мало в чем виноваты. Страна прогнила задолго до них. Я хочу сказать лишь, что эти уехавшие умы вполне могли работать на свою страну еще до революции, сразу. И, возможно, тогда история пошла бы по немного иному пути. Эту ошибку уже не исправить, но в нашей… в моей истории ее повторят. И это откинет страну на много десятилетий назад. В общем, Васильич, ты сейчас единственный, кто может донести эту информацию на самый верх. Мы уйдем домой. А может, погибнем здесь – я, признаться, уже свыкся с этой мыслью. Для мира это уже не столь важно. Давай так. В ближайшие дни мы постараемся собрать в единое целое все, что помним, записать и передать с тобой. А уж воспользуетесь информацией или нет – то дело ваше. Просто знайте об этом и постарайтесь не повторить наших ошибок.

Проснулся Хромов уже под вечер, чувствуя себя абсолютно разбитым. Голова болела страшно, и удивляться тут было нечему. Пить меньше надо. Все же в умении поглощать спиртсодержащие жидкости без фатальных последствий для организма он старшим товарищам уступал, и это стоило признать.

Короткий стук в дверь был вроде бы и негромким, однако под черепом от него словно прокатилась россыпь свинцовой дроби. Пренеприятнейшее ощущение. Стук повторился. Вот ведь… Придется ответить, иначе пытка головной болью продолжится. Мысленно выругавшись, Сергей буркнул:

– Войдите.

Получилось негромко, но с той стороны услышали. Дверь скрипнула… Ну, что сказать. По самой деликатности стука можно было определить, кто пришел.

– Ну что, герой, хреново?

Пожалуй, достаточно тесное общение с людьми из будущего сказалось на Ольге весьма заметно. Во всяком случае, речь уже не соответствовала прежнему местечковому стандарту розлива тридцатых годов. Интересно, сама-то это замечает? Или списывает все на то, что командиры все сплошь городские? Причем из городов крупных, а не россыпи домишек, административный статус которых выше их крыш.

Хорошо еще, местная, не испорченная цивилизацией молодежь некоторые обороты из будущего воспринимает без лишней пошлости. А то как вспомнишь… Что? Да что угодно. Вон хоть Винни Пуха. Как там в детской книжке, мысли Пятачка, когда они слонопотама искали? «Любит ли он поросят, и если любит, то как?» Дети воспринимают нормально, а вот взрослый человек из двадцать первого века уже посмеивается. Не зря говорят, что сленг меняется буквально за несколько лет, и во фразе «мальчик склеил модель в клубе» за четверть века сменилось значение всех слов… Откровенно говоря, от понимания собственной пошлости иногда становится противно. Ладно, все это лирика, а пока есть прямой вопрос, требующий адекватного ответа.

– Терпимо.

– Бывает. Будешь опохмеляться или рассолу?

– Откуда такие познания? – вопрос оказался интересным, потеснив даже головную боль.

Девушка пожала плечами:

– Отец редко, но выпивал. А наутро или то, или другое. Так что выбираешь?

– Рассол.

Показалось, или в глазах девушки мелькнуло одобрение? Впрочем, какая разница. Главное, что сухость во рту наконец ушла. С головной болью же помогла справиться таблетка аспирина, с шипением растворившаяся в стакане. Так что к моменту, когда Ольга вновь пришла, неся судки с едой, Хромов был уже относительно бодр, умыт и даже выбрит. Словом, жизнь медленно, но верно налаживалась.

– Смотрю, ты пришел в себя, – улыбнулась Ольга, ловко накрывая стол. Горячие щи пахли аппетитно настолько, что вызывали непроизвольное слюноотделение. – Садись, завтракай. Или ужинай?

– Плевать. Сама-то ела? Или фигуру бережешь?

– Ты о своей позаботься. Выглядишь, как скелет.

Ну, тут она загнула. Конечно, Хромов изрядно похудел, но на мышцах это совершенно не сказалось. Уж скорее, наоборот. И без того не жаловавшийся на свою форму, он еще более раздался в плечах, а мускулы не то чтобы уменьшились – скорее, просто стали суше, утратив лишний жир. Хромов был доволен и потому лишь буркнул:

– Не ворчи, не жена еще.

– Последнее слово оставляет надежду…

Вот ведь! Хромов едва удержался от того, чтобы выругаться. Нет, тот факт, что Ольга имеет на него виды, не был секретом. Она, в общем-то, и не скрывала, что положила глаз на Сергея. И ухитрилась даже бравых разведчиков заставить поверить: она – женщина командира, и подкаты не приветствуются. У Хромова в тот момент такое поведение вызывало лишь улыбку, и он не пытался ее опровергнуть. Сейчас же расклады начали создавать проблемы. И, что характерно, дама этих проблем в упор не видела.

– Не гони лошадей. Я, может, завтра голову сложу.

– Постучи по дереву. Но, вообще, именно это обстоятельство требует не тянуть. Вы, мужчины, уходите, а мы остаемся. Понимаешь, о чем я?

Хромов понимал. Еще как понимал. Потому что читал об этом. Банальная химия, обостряющийся в годы опасностей инстинкт размножения. Как срубленное дерево успевает расцвести и выбросить семена, так и люди на грани стремятся продолжить род любой ценой. Останется ли потом что-то от внезапно вспыхнувшего огня – бог весть, но природа требует жить здесь и сейчас. И никуда от этого не денешься.

– Я подумаю над твоими словами. Оль, ты извини, я многое сейчас не могу тебе сказать, но будущего у нас нет.

– Ты женат? – глаза девушки чуть сузились.

– Нет. И ты это прекрасно знаешь.

– У тебя есть девушка?

Вот тут Хромов задумался. Там, в своем времени, у него и впрямь была девушка. Собственно, с драки из-за нее и началась его здешняя эпопея. Но, с другой стороны, его ли эта девушка? Вот реально? У них там – эпоха легких отношений, быстро начинающихся и столь же просто заканчивающихся. Наверняка она за это время нашла себе кого-нибудь. И, если честно, она в своем праве.

– Думаю, уже нет, – честно ответил Хромов.

– Родители будут против?

– Вряд ли.

– Тогда в чем же дело? Ты имей в виду, я не тащу тебя под венец.

– Я знаю. Оль, сложно все это. Когда-нибудь я, возможно, смогу тебе все рассказать. А может, и нет. Если что, не обижайся. Это не только моя тайна.

– Ну и ладно, – девушка развернулась на каблуках и, демонстративно удерживая спину прямой, вышла. Сергей вздохнул. Пожалуй, в разведку сходить проще, чем разговаривать с женщиной.

Ситуация получила неожиданное продолжение вечером, когда Хромов возвращался от капониров. Их число заметно прибавилось – ну так и техники стало больше. Ржавые громады КВ и Т-28, приведенные в относительный порядок, внушали ужас одним своим видом. Откровенно говоря, Хромов помнил, как по телевизору показывали советские танки, пролежавшие на дне болота несколько десятилетий и потом ушедшие своим ходом. Это обстоятельство внушало ему осторожный оптимизм, но показать обоснованность надежд мог только реальный бой. Конечно, пленные немецкие механики, уже вроде бы окончательно вписавшиеся в жизнь их группы, клялись и божились (на русском матерном, что характерно): танки боеспособны. Русские мехводы (и, по совместительству, ученики этих немцев – приказ Мартынова максимально перенимать чужие знания подкреплялся всеми средствами, вплоть до кулака) тоже говорили, что готовы идти на этих машинах в атаку. Что же, оставалось надеяться на их профессионализм. Сам он, если что, пойдет в бой на привычной, испытанной в боях «тридцатьчетверке». Испятнанная оспинами попаданий броня старого боевого коня спасала его раньше – выдержит и теперь. В это Хромов верил, а ничего другого ему сейчас и не оставалось.