Эссен поморщился. То, что говорил Бахирев, граничило с крамолой, и ему, монархисту до мозга костей, слушать такие речи было неприятно. Однако и не признать правоту старого товарища он не мог. Оставалось только медленно кивнуть и спросить:

— Что ты предлагаешь?

— Да ничего особенного. Раз мы не можем вернуться, надо основывать собственное государство. Или захватить какое-либо из существующих, тоже вариант.

— Бред — фыркнул Эссен.

— Отнюдь. Конечно, те времена, когда мальчишка с ротой наемников громили империи и основывали королевства вроде бы прошли, однако, мне кажется, только потому, что народец обленился. Как я слыхал, недавно какой-то умник из англичан захватил несколько островов и объявил себя королем — и ничего, все ему с рук сошло. Конечно, там сплошные дикари, и нам они не интересны, вот только возможностей у нас куда больше. Не десяток авантюристов, а неплохая эскадра. А если броненосцы перехватить сумеем, да не на дно пустить, а к делу приспособить, то будем иметь флот, сравнимый по мощи с возможностями какой-нибудь крупной державы. А у большинства латиноамериканских стран мобилизационных возможностей кот наплакал. Так что вполне можем сделать с ними что угодно.

— Ты еще предложи Японию оккупировать…

— А что? Тоже вариант, — серьезно ответил Бахирев. — В общем, Николай Оттович, тебе решать. Ты командир, и что бы ты не решил, мы все пойдем за тобой, но то, что я предлагаю, имеет большие перспективы.

— Сначала давай с войной разберемся, — Эссен вновь посмотрел на бухту. — И все равно, пираты.

— Мы сами их воспитали, — на сей раз, Коронат говорил тихо и задумчиво. — Сам подумай. Смешно полагать, что мальчишки, оказавшись на мостиках боевых кораблей, будут вести себя подобно умудренным жизнью старцам. Мы дали детям большую игрушку — и они ею балуются, причем весьма успешно. Но разве это плохо? Старцы в прошлый раз проиграли эту войну, и, я считаю, надо позволить молодым хотя бы попытаться ее выиграть. И потом, именно они придут нам на смену — так пускай сами почувствуют, что есть что.

Аргументы товарища выглядели не бесспорными, однако дискутировать по этому поводу Эссену просто не хотелось. Вместо этого он продолжил наблюдать происходящее недалеко от берега действо. А посмотреть там было на что.

За прошедшие с момента прихода внезапно разросшейся эскадры Севастьяненко дни с имеющего повреждения в носовой оконечности «Сатлиджа» выгрузили практически все, что не было наглухо приварено. Сейчас заметно облегченный корабль сидел куда выше положенного, но ремонтников с «Херсона» это не удовлетворило, и они решили опробовать новинку, до сих пор мертвым грузом лежащую в трюмах их корабля. Огромные понтоны из прорезиненной ткани, идущей обычно на обшивку дирижаблей, будучи подведены под корпус крейсера и накачаны воздухом, буквально вытолкнули нос корабля на поверхность, и сейчас там в относительно комфортных условиях заделывали пробоину, заодно силами пленных японцев отчищая днище. По счастью, это было единственное серьезное повреждение крейсера. Несколько дыр в надстройках заделали еще раньше, а динамо-машину перебрали по косточкам, и сейчас она исправно давала ток.

Впрочем, и до этого не принимающие непосредственного участия в потрошении японцев специалисты «Херсона» не сидели без дела, и свою долю в добыче отрабатывали сполна. Долго копались в машине «Цесаревича», проводя небольшую модернизацию. Конечно, до состояния тринадцатого года довести ее было свыше их сил, все-таки транспорт обеспечения — это не судостроительный завод. Тем не менее, максимальная скорость после их вмешательства (а также окончательного демонтажа малокалиберной артиллерии, минных аппаратов, спешной замены мачт на более легкие и очередной чистки днища) возросла до девятнадцати узлов. Кстати, с мачтами намучались. Точнее, с мачтой — одна из них, поврежденная во время сражения, была демонтирована еще в Циндао. А вот со второй пришлось повозиться, обрезая ее кусками и снимая при помощи грузовых стрел «Херсона». Только закончили с ними — и вот вам подарок из поврежденных крейсеров. Пока разгружали «Сатлидж», на остальных кораблях велся спешный ремонт. Хорошо еще, выбитые орудия подлежали восстановлению, а то трофейные, взятые у японцев, были на исходе. И вообще, скоро надо было решать, какой японский порт начинать грабить. Но это потом, пока же необходимо было подготовиться к перехвату контрабандных броненосцев, и Эссен надеялся, что к тому времени его эскадра будет на пике готовности. Людей, конечно, маловато, что и на переходе, и в бою может сказаться самым печальным образом, но тут уж никуда не деться. Разведчик, которого уже этой ночью планировалось миноносцем отправить туда, откуда взяли, конечно, обещал постараться решить вопрос, но когда еще это будет…

Но вот чего не знал адмирал Эссен — так это того, что наполеоновские замыслы бродят не только в голове Бахирева.

Вильгельм Второй, кайзер Германии, был умным человеком. Не гением, разумеется, но голова у него на плечах определенно имелась. И как раз наличие этой головы мешало ему спокойно жить, предаваясь испокон веку положенным монархам развлечениям вроде охоты, обжорства или тисканья представительниц прекрасного пола. Нет, всем этим он занимался, конечно, но в меру. Основным же его занятием было управление страной, чем он занимался со свойственной немцам педантичностью и, надо сказать, получалось у него совсем неплохо.

Честно говоря, очень помогали ему в этом и отличное образование, и некоторый жизненный опыт. Все же с самого детства кайзер, несмотря на врожденные проблемы со здоровьем, был тесно связан с армией, а это воспитывает характер. Обратной стороной оказалась воистину немецкая упертость и готовность идти к поставленной цели несмотря ни на что. Это свойство характера оказалась как сильной, так и слабой чертой Вильгельма-политика. Именно благодаря ей он смог, в конце концов, сосредоточить все нити власти в своих руках, сместив даже казавшегося незыблемым и вечным канцлера Отто фон Бисмарка. Тем самым он, с одной стороны, получил всю полноту власти, ранее серьезно ограниченную, но, с другой, заимел нешуточную проблему. На всех постах находились преданные Бисмарку люди, и управление страной было фактически замкнуто на железного канцлера. С издержками десятилетия складывавшейся системы Вильгельм боролся еще долго.

А еще была Дойчланд юбер аллес — Германия превыше всего. Вот только Германия опоздала к разделу мирового пирога — молодая, только что сформировавшаяся держава высунулась на просторы большого мира — и вдруг обнаружила, что место занято, колонии поделены, и ей светят только жалкие крохи, весьма сомнительные в плане рентабельности.

Нет, варианты, конечно, имелись. Немцы во все времена были достаточно воинственны и неплохи как солдаты. Осознав же себя единой нацией они и вовсе оказались способны… нет, не на чудеса, но на что-то подобное точно. Один молниеносный разгром Франции, считавшейся на тот момент сильнейшей державой Европы (а значит, и мира) дорогого стоит. Весьма показательный пример. Однако на тот момент задачи у Германии были совсем иными, формирование государства еще не закончилось, и немцам было попросту не до колоний. К тому же, в случае попытки «раздеть» Францию сверх разумных пределов, еще не укрепившая позиции Германия рисковала жестоко получить по лицу от соседей — механизм осаживания зарвавшихся на тот момент работал четко, а в той же России хорошо рассмотрели настроения простых немцев. Те, опьяненные победами, были не против поживиться за счет богатого северного соседа. Вот только русские конфликта не боялись, им уже приходилось брать Берлин, и умные люди, включая Бисмарка, понимали: то, что сделано однажды, можно и повторить. В результате они не стали рисковать всем ради сомнительного результата и ограничились малым.

Прошли годы, и стремительно развивающейся державе с быстро растущим населением стало не хватать жизненного пространства, а ее промышленности, самой прогрессивной в мире, ресурсов. Тормозить развитие и ужиматься не хотелось, а лезть в драку было откровенно боязно. Вот и пришла на помощь военной силе дипломатия.