— Не стоит стараться, адмирал, я и так знаю, что как бы мы ни витееватовствали, добиться полного взаимопонимания между армией и флотом нам не удастся.

Того кивнул, соглашаясь, и с интересом посмотрел на собеседника. Разговор в такой манере был не в духе Японии в целом и генерала Аримото в частности. Тот, в свою очередь, усмехнулся:

— Давайте оставим церемонии. Они хороши, когда речь идет о мирной жизни, но сейчас стоит разговаривать в духе варваров, прямо и коротко. Вы не находите?

Адмирал лишь пожал плечами. Как варвары — значит, как варвары. Он достаточно прожил в Великобритании, чтобы уметь разговаривать, как они — по-деловому и нахраписто.

— Я вас слушаю.

— Это хорошо. Помните нашу последнюю встречу?

— Такое забудешь, — адмирал невольно поморщился. — О нас вытерли ноги.

— И будут вытирать дальше, если мы продолжим в том же духе. Пора уходить от зависимости от западных держав. И заканчивать эту войну. Желательно — победой, но и при тех результатах, что мы имеем сейчас, тоже можно. В конце концов, это наша армия стоит на земле русских, а не они высаживают десанты на наши острова.

— Что вы предлагаете?

— Сменить к демонам правительство. И любого, кто нам попытается мешать, тоже… сменить.

Ну что же, слово сказано. По сути, генштабист предлагает государственный переворот, и союз армии и флота в этом деле может оказаться решающим. Технически ничего сложного в этом нет, в стране почти не осталось войск, а те, что есть, наверняка подконтрольны заговорщикам. Вряд ли генерал пришел сюда с предложением только от своего имени, не настолько он, старый лис, верит людям. Стало быть, армейцы уже готовы, но не рискнут начать дергаться, пока флот не окажется на их стороне. Логично, в общем-то, броненосцы, случись нужда, своим главным калибром раскатают мятежников в пыль. Конечно, идя на встречу с ним, генерал рискует, но пока что это только слова, не более того, а их, как говорит слышанная как-то адмиралом русская идиома, к делу не пришьешь. И потом, Того и сам понимал — нужны перемены, пора уходить от зависимости от других. И сейчас момент для этого благоприятный. К тому же, смена правительства — повод отказаться от долгов или хотя бы отложить их выплату на длительное время. Что же, пора отвечать, пауза слишком затянулась. Того вздохнул и кивнул:

— Ваше предложение, генерал, весьма интересно…

Нет, Севастьяненко не стал ругаться, хотя обстановка этому весьма способствовала, можно сказать, располагала. Во-первых, не имелось у него такой привычки, а во-вторых, он прекрасно понимал, что со своим лейтенантским (точнее даже, мичманским) словарным запасом выглядеть будет довольно жалко. Куда же ему состязаться даже с опытным боцманом, не говоря уже о таком виртуозе, как Бахирев, признанный на флоте мастер «крепкого словца». В общем, не хотелось позориться. Ну и еще один нюанс имелся — Севастьяненко было попросту не до того. Сейчас он, до боли в суставах стиснув пальцами медные трубки бинокля, лихорадочно крутил барабан фокусировки, пытаясь рассмотреть, кто нарисовался перед его кораблями. Увы, дистанция пока что была слишком велика, и бинокль позволял определить только наличие кораблей, что Севастьяненко мог сделать и невооруженным глазом — дымили они куда как изрядно. Для классификации требовалось сократить дистанцию, но уж за этим-то, как полагал командир «Нью-Орлеана», дело не станет.

Однако кое-какая польза от бинокля все же имелась. С его помощью лейтенанту удалось различить еще три или четыре дыма, теряющегося за выхлопом старших товарищей. А вот самих кораблей рассмотреть пока не удавалось, и вывод Севастьяненко был прост — что-то крупное, вернее всего, крейсера, и при них миноносцы. Хреново. Им и одних крейсеров за глаза, хотя миноносцы, случись нужда, огонь артиллерии двух тяжелых кораблей разгонит запросто.

— Отсемафорьте на «Хай-Чи», — голос лейтенанта звучал устало. Он и впрямь вдруг почувствовал себя так, словно его долго и старательно пинали ногами. — Два крейсера, три или четыре… нет, точно четыре миноносца.

Старший офицер понятливо кивнул и принялся раздавать указания, а Севастьяненко прислонился к теплой, покрытой ровными рядами заклепок броне боевой рубки, и с минуту бездумно смотрел на море. И делать ему сейчас абсолютно ничего не хотелось.

Надо отдать Севастьяненко должное, стремительный взлет не вскружил ему голову. Что на мостик его забросили случайность и удача, лейтенант понимал очень хорошо. А еще, благодаря этому пониманию, у него не родилось чувство ложной собственной значимости. Он не считал себя ни гением, ни даже просто великим моряком, и эта трезвость взглядов выручала его раз за разом, позволяя принимать решения и действовать на грани, но никогда ее не переступать. Однако сейчас на лейтенанта давило осознание собственных ошибок. Все же в том, что их столь удачно зажали, его вина. Не стоило идти параллельно берегу, надо было рвать когти в открытое море. Даже с риском того, что проклятый Кресси сумеет, воспользовавшись этим вынужденным маневром, сократить дистанцию, все равно следовало поворачивать. А сейчас уже поздно, расположившиеся впереди корабли все равно их зажмут, а потом выдавят прямо на скалы. Вот так, слева берег, спереди-справа эскадра, сзади-справа накатывается паровой каток броненосного крейсера. И что теперь делать? А переложить ответственность за принятие решения на старших по званию не получится. Старший здесь он, лейтенант Севастьяненко, и за все, что случится, отвечать ему, полной мерой. В том числе за каждую бисеринку крови своих людей, которым предстоит сражаться и умирать.

В таких расстроенных чувствах его и застал лейтенант Трамп, как раз поднявшийся на мостик. Бросив взгляд на прислонившегося к выкрашенной в камуфляжный цвет (здесь как раз пересекались шаровая и белая полосы) броне, он абсолютно верно истолковал состояние лейтенанта. Единственно, не понял причину. С легкой развязанностью, присущей многим американцам, он дружески толкнул Севастьяненко кулаком в плечо и бодро поинтересовался:

— Мандражируешь перед боем, Алекс-сей?

С выговариванием русских имен у Трампа были проблемы а отчества… Ну, не стоит о грустном. Из-за этого ему, в принципе, и прощали некоторую фамильярность. Хотя, с другой стороны, он знал уже самые расхожие фразы на русском — неудивительно, если вокруг постоянно говорят именно на нем. Однако с хорошо знающим язык туманного Альбиона командиром он все же предпочитал разговаривать по английски.

Севастьяненко отклеился от железа, рывком возвращаясь в реальность, усмехнулся:

— Нет, думаю, как этого боя избежать.

— А зачем? — американец явно не понял настроя русского офицера. — До ночи дотянем, а ночью, если не отстанет, зажать его двумя кораблями и накидать ему мин. У нас три аппарата, на втором корабле — пять. Минимум три мины будут в одном залпе. Сблизиться — и пускай уворачивается, сколько влезет. Сомневаюсь, что получится. А и сумеет — повторим. Британские корабли особой прочностью не отличаются, с одного попадания не утонет, но и продолжать гонки не сможет.

— А ты вперед посмотри, — Севастьяненко, перебарывая внезапное раздражение, сунул в руки Трампу свой бинокль. — Посмотри, посмотри. А потом скажешь, что увидел.

С минуту американец рассматривал горизонт, благо «Хай-Чи» принял немного влево, и это позволило иметь лучший обзор, да и дым головного крейсера теперь не мешал. Пожевал задумчиво губами, затем с досадой мотнул головой и уже без прежнего веселья, по-русски буркнул:

— Надо же, вся кодла собралась.

— Ваш язык, Юджин, становится все богаче, — как ни странно, мелкая шпилька слегка подняла Севастьяненко настроение. — Что вы об этом думаете?

— А о чем тут думать? Вейхайвейский отряд крейсеров, скорее всего.

— Да? — лейтенант удивленно приподнял бровь. — Я еще даже не могу определить, что это за корабли.

— И мне затруднительно, — кивнул Трамп. — Но я их как раз перед вашим появлением наблюдал столько времени, что поневоле запомнил силуэты. Даже в темноте, наверное, узнаю.