Джурайя пролетела через поляну, не разбирая дороги. Единственным её желанием было забиться под корни какого-нибудь дерева и выплакаться всласть. А вот и дерево, с которого началось её знакомство с Лесом… А с него свешивается нога в сапоге. Адрис… Хорошо ему сейчас, сидит, общается с интересным человеком… тьфу, деревом. Джурайя тоже хотела посоветоваться именно с ЭТИМ деревом, сама не зная почему, а тут Адриса принесло… Девушка помялась в нерешительности, вытерла слёзы и всё же подошла с стволу.

Примерившись, она несильно дёрнула за сапог. Судя по звукам и судорожным хватательным движениям, она застала Адриса врасплох.

– Уступи место даме, – угрюмо обратилась к кое-как восстановившему равновесие парню Джурайя. – Посидел – дай другим посидеть…

Нога убралась наверх, вместо неё спустилась рука.

– Места хватит на двоих, залезай, потолкуем! – голос звучал бодро, поломавшись чуть-чуть для вида, Джурайя приняла приглашение и через минуту уже сидела рядом с Адрисом, свесив вниз босые ноги.

– …представляешь, каков кобель? – ещё через пару минут размазывала макияж по лицу Джурайя. Она уже вкратце изложила свою версию событий Адрису, напрочь забыв о конспирации называя вещи своими именами – Рейну королевой а Корбина кобелём. – Я то думала, он честный, благородный, порядочный… А он кобель!

– По-моему, подруга, тебя заклинило, – прокомментировал пламенную речь Адрис. – Кобель, кобель… С чего ты взяла, что он с Рейной? Вон Рейна – видишь? – от Корнелиуса глаз отвести не может. А дядь Кору сколько на вид дашь? Лет сорок по нашим меркам. Включи мозги, малахольная! Любовь у них, видать, с первого взгляда. Корбин свалил, а королева и не заметила. Улавливаешь? – Адрис уже свыкся с мыслью, что в их круг плавно влилась ещё и королева. – Мужик к тебе со всей душой, по-хорошему, заметь, даже не приставал охальнически… Хотя с его талантами мог просто под кустом завалить и получить всё, что хотел… Это я так, к сведению… Так вот. Даже не приставал!!! А ты? Избила, обозвала, разрыдалась и бежать. Кто ты после этого?!

– Дура я… – Джурайя сосредоточенно ковыряла пальцем шершавую кору ветки. – Рейна с Корнелиусом у меня под носом целый вечер амуры крутили… Эх, ну что я за дура?!

– Людям свойственно видеть не то что есть на самом деле, а то, что они боятся увидеть…- влез в разговор знакомый голос.

– Тонко подмечено, фройлен Вета! – рассмеялся Адрис.

– Вы уже и по имени знакомы? – позавидовала Джурайя.

– Юноша сам меня назвал, – скромно ответило дерево, – Люди не дают нам имён, а от эльфов путного имени фиг дождёшься. Моего Ульме называют Отец Леса. Да, он отец Леса, и что, имени уже не надо?

– А… ваш Ульме – это вон тот могучий вяз на той стороне? Которого я напоила? – робко поинтересовалась Джурайя.

– Ты напоила моего Ульме?! – возмущённо воскликнула фройлен Вета. – А я то думаю, с чего он не в сезон мне серенады поёт и с тоской вопрошает "Ну где же эти пчёлы?" – странно было слышать смех на мыслеречи, но это было именно так – фройлен Вета хохотала во весь мысленный голос. – Ты, Светлая Госпожа, кого хочешь уморишь! – Голос дерева неожиданно посерьёзнел. – А ещё ты зря обидела своего Le chevalier. Ульме говорит, ты сделала ему очень больно… во всех смыслах. Его сердце обливается кровью, а обида застилает взор… Странные вы, люди. Вот когда мы хотим вырастить новую поросль – мы просто ждём пчёл, а у вас так всё сложно…

…Джурайя сидела за изысканным столом, краем уха слушала что-то эпически-заунывное, исторгаемое из глоток уже весьма нетрезвых менестрелей, разглядывала Корнелиуса с Рейной, Адриса с Элькой и вспоминала попытку Корбина признаться ей… в чём? Это так и осталось тайной. Поверить в его любовь ей было намного сложнее, чем в его интрижку с Рейной, и теперь единственное что оставалось Джурайе – сидеть и мучиться в неизвестности. Через три дня она должна была прибыть в замок Корбина и вступить в должность младшего наставника группы девочек… А теперь? Хорошо если Корбин её сразу не прибьёт. Тогда будет шанс извиниться за своё поведение. Опять. Интересно, сколько раз она ещё облажается, пока не поумнеет? Ладно, махнула рукой Джурайя. Что будет, то будет. Выгонит – уйду. Не выгонит – останусь и буду работать. Постараюсь хотя бы не разочаровать… И… надо извиниться, надо.

Туфли остались висеть на сучке – ноги не вынесли пытки тесной обувью и категорически отказывались втискиваться обратно в шёлковый плен, каким бы красивым он не был. Теперь Джурайя наслаждалась прикосновением к голым пяткам шелковистой травы и терпеливо ждала окончания церемонии чествования нового Верховного Лаллиэля, обзывательств Светлой Госпожой и мечтала о том, чтобы завалиться спать. Спать она завалилась прямо за столом, так и не дождавшись окончания хвалебных речей, а утро встретило её звонким пением птиц и шелестом листвы…

Ну что же, всему на свете приходит конец. Вот и отдых закончился, ему на смену пришли суровые будни, что не могло не радовать графа де'Карри – он, как всегда, с головой залез в работу, что не оставляло времени для разных ненужных мыслей. Дел же за праздники накопилось с избытком, так что Корбин спихнул пока что школу на младших наставников и занялся хозяйством. Ведь ту же школу надо содержать, для этого нужны немалые деньги, а значит, их надо зарабатывать. Корбина, в отличие от большинства дворян, такой расклад совершенно не коробил, и поэтому свое огромное графство он держал в ежовых рукавицах и от обязанностей сюзерена по руководству не отлынивал и на плечи управляющего их не перекладывал.

С делами он разгребся только ближе к вечеру – как раз к моменту, когда во дворе состоялась образцово-показательная порка. Так уж получилось, что как раз перед праздниками какой-то дворянский сынок из вассалов герцога Санторского решил поохотиться и с размаху влетел в графство Карри. Ну, ничего страшного, в принципе, дело житейское, но был тут один маленький нюанс – Корбин охотиться не любил. Не то чтобы он был ярым противником такого времяпровождения, просто, как и многие профессиональные убийцы, считал, что убивать ради забавы – моветон. Нет, хочешь есть – охоться, но бить кучу зверья просто потому, что есть такая возможность… Не одобрял этого Корбин, поэтому и не охотился практически. Ну и еще была у него одна маленькая слабость – жалко ему было зверей, тварей бессловесных. Людей граф никогда не жалел, а вот зверей – жалел, хотя и не относился к тем дурачкам, что меняют говядину на морковку. Только никто, кроме него самого, этого, разумеется, не знал.

Так вот, Корбин совершенно не осуждал дворян, которые любили поохотиться, а тем более тех, кто охотился ради пропитания. Он считал, что это – их право, а значит, незачем вмешиваться. Однако при этом он не терпел, когда кто-то охотился на его земле, и нарушителей этого правила выгонял с нее пинками, в особенности простолюдинов. К дворянам, конечно, относились чуть иначе, но это выражалось лишь в том, что им не били морды. Хотя… Как сказать. В принципе, любой десятник графской дружины мог оставить задержанного без зубов, невзирая на его титулы, и даже не сообщить потом начальству. А что? Каждый десятник у Корбина имел рыцарское достоинство. Титул, которым мог награждать сам граф, не спрашивая королевского разрешения, чем он и пользовался вовсю. Титул, правда, был ненаследуемым, зато давал его обладателю много преимуществ, в частности, такое вот право без опасений набить морду другому дворянину. Или вызвать его на поединок, если уж по-благородному разобраться охота. Скорее всего, сейчас получилось бы точно так же, однако тут случай получился особый – когда зарвавшийся дворянин наскочил на конный разъезд гвардии Корбина, он повел себя не совсем адекватно. Вообще, вот так нарваться – это надо было еще ухитриться, земли у графа было много, а дружинников – не очень, и они контролировали, в основном, дороги и крупные села. Поэтому у благородного браконьера были все шансы спокойно поохотиться и смыться, никем не замеченным, таких случаев наверняка было немало, но вот нарвался. И, вместо того, чтобы, подчиняясь приказу десятника, слезть с лошади, сдать оружие и проследовать в расположение части "до выяснения", он выхватил меч и во главе сопровождавших его егерей с похвальной храбростью и редкой глупостью попытался оказать сопротивление.