Устроившись поудобнее, Севастьяненко вновь принялся обшаривать взглядом гавань. Однако миноносцев оказалось на удивление мало, всего два, и на обоих ведется спешный ремонт, крейсеров же не наблюдалось вообще. Оно и понятно, все в море, охотятся за теми, кто пиратствует на коммуникациях вблизи вод, которые британцы традиционно считают своими. А эта парочка — как раз те, которые два дня назад нахватались снарядов с русского миноносца, причем, судя по масштабам работ, досталось им изрядно. Ну а броненосцы никуда не делись, стоят. У них совсем иные задачи, и морские гонки — не их призвание.

— Вашбродь, гляньте!

— На что? — лениво поинтересовался Севастьяненко.

— А вон там, у третьего причала.

Мичман зашарил биноклем, пытаясь определить, что же так заинтересовало несклонного к излишним душевным порывам матроса. Третий причал — он грузовой, военных кораблей там вроде бы и нету, зато транспортов в избытке. Как раз сейчас один из них, довольно крупный, навскидку тысяч на шесть тонн водоизмещением, отвалил и, густо дымя, направился к выходу из гавани. А позади него, ранее скрытый массивным корпусом, обнаружился еще один корабль, поменьше. Изящные, хищные обводы, две трубы… Севастьяненко буквально вцепился в бинокль, лихорадочно наводя резкость.

Звездно-полосатый «матрас» на мачте — корабль САСШ. Небольшой крейсер, судя по всему. Какие там у них имелись? Мичман лихорадочно вспоминал. Эх, как ему не хватало сейчас справочника, не помнил он, что за корабли в то (или все же в это?) время были у американцев.

— Разрешите, вашбродь? У меня глаз-алмаз.

— Держи, — Севастьяненко протянул ему бинокль. Несколько минут напарник вглядывался в чужой корабль, потом негромко сказал:

— Нью-Орлеан.

— Чего?

— Корабль так называется. «Нью-Орлеан». Написано так.

— По-английски читаешь? — слегка уязвлено поинтересовался мичман.

— Нет. Просто я в том порту бывал, вот и запомнил, как пишется.

В голове у Севастьяненко словно защелкал метроном. Крейсер «Нью-Орлеан». Построен на верфях Армстронга. Дата постройки… Черт, не вспомнить, хотя это и неважно уже. Конец девятнадцатого века, в любом случае. Четыре с небольшим тысячи тонн, двадцать узлов. Броневая палуба… Опять же не вспоминается. Вооружение, кажется, десять пятидюймовых орудий, но изначально было другим. Когда же его перевооружили? Тоже неважно. Команда — три с половиной сотни человек или что-то около того. Ах, какой красавец!

— Вашбродь, — азартно зашептал Кольчужкин. — Может…

— Может, все может, — Севастьяненко потер лоб, сделал изнывающему от нетерпения матрос знак помолчать, и задумался. Действительно, красавец. А американцы — моряки не очень, в русском флоте об этом знали все. И на кой им тогда крейсер? А вот ему, Севастьяненко, он весьма пригодился бы.

Надо сказать, мичман тоже был не чужд карьеризму. Честолюбия у него хватало, и тот факт, что он в столь юном возрасте получил под командование боевой корабль, причем корабль серьезный, лишь подстегнуло его желание двигаться дальше. Ведь адмирал недвусмысленно дал понять: кто корабль захватил — тому и командовать. А что американцы вроде бы нейтралы — так кто потом разберет?

Будь на месте мичмана кто-нибудь постарше, он, несомненно, осадил бы зарвавшегося юнца, покрутил пальцем у виска, прописал брому… Розг, наконец. Однако никого, кто мог бы вправить ему мозги, рядом не оказалось. Зато непомерные амбиции, свойственные начинающему пирату не меньше, чем сидящему рядом напарнику, начали стремительно надуваться, а быстрота мышления, свойственная большинству миноносников, разом отодвинула размышления о возможных последствиях на задний план.

— Собирай всех, — азартно выдохнул Севастьяненко. — И передай, чтобы думали, как мы его можем оприходовать, а не водку жрали.

— Да какая здесь водка, — скривился Кольчужкин. — Так, запах один.

— Не пить, — жестко и раздельно повторил мичман. — Если завтра этот корабль уйдет, мы останемся с носом.

Матрос кивнул, встал и вразвалочку пошел прочь. Именно так, спокойно и не торопясь — это не привлекает внимания, в отличие от ползания по-пластунски. Севастьяненко еще раз посмотрел на корабль, потом на порт — и в его голове начал медленно выкристаллизовываться план. Вновь припав глазами к биноклю, он на несколько минут отрешился от окружающего мира. И любой, кто хорошо его знал, сказал бы в тот момент, что улыбка мичмана при этом была многообещающей и очень, очень нехорошей.

В каждой стране к армии относятся по-своему. Где-то военными гордятся, где-то военных боятся… Ну, и еще много промежуточных вариантов. Вот только просматривается среди них одна интересная закономерность. В странах, которые веками боролись за существование, грызясь с себе подобными, население которых успело сформироваться как единый народ, отношение к профессии военного уважительное. Это не так ярко выражено среди крестьян, для которых все, что связано с войной, синоним разорения, но подавляющее большинство элиты считает армейскую службу честью. Ну, по крайности, достойным занятием, право на которое надо еще заслужить. Офицер и джентльмен — британский термин, но он равно относится и к французам, и к русским, и к гражданам многих других стран.

В САСШ дело обстояло совсем иначе. Хотя подавляющее большинство населения этой страны и составляли потомки выходцев из Европы, полноценной элиты в классическом понимании к началу двадцатого века там не сформировалось. Более того, люди, которые могли бы ею стать, оказались уничтожены в тяжелейшей гражданской войне между Севером и Югом. Причем, как ни обидно это звучит, воевали они преимущественно на стороне проигравших. Ну а свято место, как известно, пусто не бывает. Вот и заняли пустующую нишу финансисты — те, кто в большинстве случаев не мог прославиться подвигами на стезе защиты родной страны, зато вертел большими деньгами. И ничего удивительного, что при таких раскладах статус армии оказался совсем иным, чем в Старом Свете.

Для большинства американцев военная служба была всего лишь работой. Тяжелой, грязной, не очень хорошо оплачиваемой, а стало быть, не самой лучшей. Разумеется, находились исключения, патриоты, свято верящие, что служение своей Родине с винтовкой в руках доблесть, но большинство все же считало, что проще и выгоднее заниматься чем-нибудь другим. Чтоб платили побольше, а рисковать поменьше. Соответственно, воинская служба в их глазах выглядела если не приютом для неудачников, то чем-то очень близким. И результат был соответствующим — службу американские военные тянули ни шатко, ни валко, и не могли похвастаться ни рвением, ни дисциплиной. Да и выучка у них была, откровенно говоря, так себе.

Нет, разумеется, американцы могли подраться. Вон, у Испании же войну выиграли, и это притом, что изначально адмирал Сервера сумел переиграть своих американских визави и на короткий период даже перехватил стратегическую инициативу. Но затем американский флот, в значительной мере благодаря количественному и качественному преимуществу, смог передавить испанцев. В САСШ первую выигранную у европейской державы войну не без основания считали серьезным достижением, забывая, правда, о том, что Испания — страна третьесортная, находящаяся, вдобавок, на закате своего могущества. Так что та победа была не показателем мощи, а, скорее, поводом для самоуспокоения. Уверенность американцев в своих силах моментально переродилась в беспечность, и ничего удивительного, что караул на палубе крейсера «Нью-Орлеан» тупо проспал момент, когда за них взялись всерьез.

Плеск за бортом был настолько слабым, что оказался неразличим на фоне волн. Даже вздумай кто-нибудь именно в этот момент прислушаться, все равно он ничего не заметил бы, а двое лениво травящих байки американских матросов бдительностью не отличались. В результате они проворонили не только момент, когда незваные гости подплыли к их кораблю, но и то, как они поднялись на палубу крейсера. Наверное, они никогда не слышали о том, как во время рейда эскадры коммодора Перри к берегам Японии на его флагманский корабль проникли японские разведчики. Тихо поднялись на борт, тихо посмотрели все, что хотели и так же тихо ушли. Правда, по неграмотности не поняли, что увидели, но это уже вторично. Важен тот факт, что проникнуть на борт корабля незамеченным вполне реально. Однако американские матросы проявили непростительную беспечность. Может, потому, что сами не блистали образованием и знанием истории, а может, их просто успокаивал тот факт, что крейсер находится на военно-морской базе дружественной европейской державы.