А вот чего он не ожидал, так это представления лично товарищу… нет, не Сталину, а Шапошникову. А уж он докладывал на самый верх. В общем, Громова обласкали и даже восстановили в звании, докинув немного за службу в РККА[124]. Наверняка коллега поспособствовал[125].
Честно говоря, после всего этого великолепия Громов был уверен, что отправится на фронт. Дадут роту, а может, даже батальон. Что же, он справится. И с полком справится, и… Вот только вместо этого сидел в Москве и пил водку. Для снятия стресса и вообще, от скуки. И продолжалось это больше месяца.
Потом все же фронт. Батальон. Но, увы, недолго, хотя повоевать Громов успел неплохо. По сравнению с соседями потерь минимум. Но, увы, две недели назад его срочно вызвали в Москву, и на этот раз поставленная задача выглядела неожиданно. Вернуться туда, откуда пришел, и установить связь с группой удачливого полковника, шурующего в немецких тылах. Почему? Да вот, есть для него особое задание.
После этих слов всем как-то разом поплохело, а Сергей в очередной раз вспомнил про цепочку разменов. И как они ни пытались уйти от этого, все равно нашлось и для них место в чертовой цепочке. Можно уклониться, конечно, вряд ли кто-то сумеет их заставить. И никто ничего даже не узнает. Громов прибыл сюда на самолете, каким-то образом генштабисты вычислили, куда ему надо лететь. Прибыл не в одиночку – с ним вместе на парашютах сбросили несколько опытных, хватких ребят из осназа. Три дня они искали Мартынова, нашли его – и что дальше? Кто мешает полковнику отдать приказ зачистить незваных гостей?
Осназовцы – ребята крутые, но и они тут не пальцем деланы. Не смогут шестеро громил справиться с людьми Мартынова. Даже с разведчиками Хромова не справятся – те их в ножи не задумываясь возьмут. И в то же время Сергей хорошо понимал, что не сделает этого. Просто потому, что Громова он считает другом и в глаза людям после этого смотреть не сможет. Да и потом, ничего ведь не предрешено. Стоит для начала хотя бы узнать, с чем пожаловал гость.
Что же, Громов сказал, и всем поплохело еще сильнее. Потому что генштаб задачки ставить умел интересные, и за такие шутки его хотелось уничтожить с особой жестокостью. Ибо там решили: если уж генералов ухитряются красть, то и кого посерьезнее за жабры возьмут. А кто у фрицев самый серьезный? Правильно, Гитлер, который, зараза, очень любит выезжать на фронт. И, согласно данным разведки, намерен в скором времени побывать в этих местах.
После этих слов воцарилось тягостное молчание. И Сергей вдруг с удивлением поймал себя на мысли, что не психует, не вертит пальцем у виска, а… обдумывает задачу. И она совершенно не кажется ему невыполнимой. Сложной нереально – да, но и только.
А что? Если будет информация о том, где и когда решит прокатиться долбаный фюрер (очень похоже, разведчик внедрен куда-то на самый верх и имеет доступ к самым «горячим» секретам), то подстеречь его возможно. Здесь и сейчас еще не принято валить главу государства, используя снайперов. Хорошая винтовка – и с дистанции метров семьсот-восемьсот вполне можно сделать несколько выстрелов. И при удаче даже попасть. Удача здесь – компонент первостепенной важности, очень уж велико рассеивание. Тем не менее шанс есть. Задача для смертника, разумеется, но там, наверху, размен наверняка кажется выгодным, а риск – не стоящей внимания мелочью.
Он пришел в себя оттого, что Игнатьев тряхнул его за плечо, и тут же ощутил на себе заинтересованные взгляды товарищей. Особо пристальный и в то же время насмешливый был у Мартынова. Повернувшись к остальным, полковник удовлетворенно кивнул:
– Хорошо я натаскал парня. Пока вы охали, он уже просчитывает, как фюрера всея германской нации валить будет. Как, Сереж, есть варианты?
– Есть, – ответ получился сам собой, без раздумываний. – Если.
– Оставь подробности. Это была шутка.
– Э-э-э…
– Да шутка, шутка, – подтвердил его слова Громов. – Поверь, если бы Гитлера хотели убить, то это сделали бы уже давно. Только вот, как мне объяснили, данный вариант совершенно бесполезен и даже вреден.
– Почему?
– Гитлер – вождь, знамя. Не более того. Но и не менее. Умрет он – и Германия не пойдет вразнос. Тех, кто готов перехватить власть, более чем достаточно. А вот союзников мы лишимся. Во всяком случае, наш генштаб считает именно так.
– Почему? – как можно более равнодушно спросил Хромов. К слову, усилий прилагать ему потребовалось минимум – как-то и впрямь стало все равно.
– Сейчас для наших… союзников Гитлер – воплощение зла. Гитлер, но не немцы. И они с удовольствием помирятся с Германией и навалятся на нас всей толпой. Или хотя бы остановят военные поставки, что, когда расстояние от Москвы до передовой смешное, может оказаться фатальным. Нет, убивать Гитлера нельзя, эта страшилка нужна нам даже больше, чем немцам. Вот если бы взять его в плен. Это нереально, к сожалению. Поэтому задача, которую возлагает на вас командование, несколько иная.
– И какая же?
От этих слов Мартынова явственно потянуло холодом, но Громов или не обратил, или предпочел не обратить на это внимания. Лишь плечами пожал:
– Мне такие вещи не докладывали. Тем более, обстановка непрерывно меняется. Я доставил вам мощную рацию, шифры… В общем, что делать, вам сообщат.
– Николай Васильевич, – Игнатьев, привлекая внимание, громко хлопнул ладонью по колену. Получилось громко – рука искателя приключений, заскорузлая от оружия, копания в механизмах на морозе и прочих развлечений настоящих мужчин, приобрела за последнее время твердость камня. – А что, если мы пошлем генштаб вместе с его идеями куда подальше? Они планируют операции, сидя в безопасном тылу, и при этом слили в унитаз первый этап войны. Напрочь. Лично у меня веры им пока нет. Через годик-другой, когда научатся работать, мы с ними поговорим, а пока что у меня любой боец лучше вашего Шапошникова знает, какого цвета у немца потроха.
– И такое возможно, – кивнул Громов. – Меня предупреждали о таком варианте, люди на местах часто предпочитают действовать исходя из текущей обстановки и собственного разумения, а не потребностей вышестоящего командования. Да я и сам не исключал, что вы на приказы, как любит выражаться старшой, забьете большой и толстый детородный орган. Как-никак, я с вами шел едва ли не с первых дней и успел убедиться в своеобразности вашего мышления и методов. Единственный вопрос, господа офицеры. Кто вы?
– Господа? – удивленно прищурился Мартынов.
– Иногда, забывшись, именно так вы друг к другу и обращаетесь, – спокойно кивнул Громов. – Я так полагаю, это фигура речи?
– Скажем так, расхожая шутка, – кивнул полковник.
– Это хорошо. В таком случае, я повторяю свой вопрос. Кто вы? Просто, чтобы было понятно. Вы и в самом деле ведете себя не так, как обычные люди. И старшой, – кивок в сторону Хромова, – и остальные уже не раз путались в местных реалиях, говорили не то и не так… Единичный случай легко понять и списать на оговорку, но таких ошибок, причем у всех четверых… и у ваших пропавших товарищей тоже было слишком много. Потом они постепенно начали исчезать, но я все же офицер разведки. Умею видеть, слушать и делать выводы. Не волнуйтесь, об этом кроме меня пока никто не знает.
– Это хорошо, что никто не знает, – голос Мартынова звучал до крайности задумчиво. Хромова это, правда, не обманывало – за такой вот задумчивостью запросто могли и впрямь скрываться размышления. К примеру, о том, расстрелять кого-нибудь или повесить. И Сергею не хотелось, чтобы тот, с кем рядом он прошел не один километр, и не по разу они спасали друг другу шкуру, оказался бы вдруг в списке издержек ситуации. Черт возьми, Громова он просто уважал, и этого было достаточно.
– Я думаю, Александр Павлович, – сам немного удивляясь, отчего вдруг такая решимость, сказал он, – нам и впрямь стоит объясниться. В конце концов, это ничего не меняет и ни к чему нас не обязывает.
