Спокойнее с внешней стороны жилось в это время евреям в дру­гой густонаселенной ими части империи, в Венгрии (число евреев в Галиции и Венгрии в ту эпоху было почти одинаково: приблизительно по 900 000 в каждой). В Будапеште были так заняты борьбою за неза­висимость от Вены и внутреннею борьбою с сепаратизмом славянс­кого населения, что некогда было заниматься старым еврейским воп­росом. В политических партиях, проникнутых идеей единого мадь­ярского государства, утвердилось мнение, что евреи наиболее под­даются мадьяризации и, следовательно, более благонадежны в поли­тическом отношении, чем славяне или румыны. И действительно, венгерские евреи, запуганные взрывом дикого антисемитизма 80-х годов прошлого века, не предъявляли правительству никаких наци­ональных требований. Они держались строго в пределах «религиоз­ной группы», демонстрируя это внутренними религиозными раздо­рами. По-прежнему еврейское население распадалось на общины ортодоксов и «неологов» с отдельными синагогами и культурными учреждениями для каждой. И друзья и враги упрекали венгерских евреев в том, что они образуют как бы две различные конфессио­нальные группы. Ортодоксы были особенно непримиримы в своей приверженности к устарелым обрядам и обычаям. Они имели значи­тельный перевес над своими противниками. В 1906 г. большая поло­вина крупных общин и три четверти мелких состояли из ортодоксов. Древнее благочестие ютилось преимущественно в глухих местечках, как в России и Польше. У ортодоксов национальная идея тонула в религиозной, а у неологов ее вытесняла ассимиляция. Поэтому неко­му было здесь вести борьбу за государственное признание еврейской национальности. Обе партии добивались только конфессиональной автономии общин в различных формах.

Венгерское правительство требовало, чтобы съезд выборных от всех еврейских общин выработал проект устройства и самоуправле­ния их, но враждующие партии не могли сойтись. Неологи готовы были идти на соглашение, но ортодоксы не желали восседать в сове­те нечестивых. В начале 1912 года удалось наконец созвать в Буда­пеште конгресс представителей обеих партий. На конгрессе раздава­лись пламенные призывы к единению, к созданию центральной орга­низации общин или одной «канцелярии» вместо двух — реформист­ской и ортодоксальной. Была принята резолюция о «единстве и не­делимости еврейства» в пределах автономных общин. Однако бла­гие намерения не осуществились. На конгрессе были представлены из двух тысяч общин только 243, и в том числе только 26 ортодок­сальных. При таком составе конгресса ортодоксы не могли считать себя связанными его решением. Религиозный дуализм в общинном строе венгерского еврейства остался столь же прочным, как дуализм политический в общем строе двуединой империи.

В ассимилированных еврейских кругах Венгрии особенно по­ражал какой-то утрированный мадьярский патриотизм запуганных людей. Над этими людьми давила всей своей тяжестью ультранациональная Партия независимости, некогда давшая евреям эмансипа­цию под условием их полной мадьяризации. Еврейские депутаты венгерского парламента пропускались сквозь фильтр этой шовинис­тической партии. 10-15 таких смиренных мадьяров Моисеева зако­на сидели в парламенте и голосовали по указке «начальственной» фракции. Требование национальных прав для евреев казалось бы им страшным революционным актом, нарушением старого «торгового договора»: ассимиляция за эмансипацию. Материально обеспечен­ные венгерские евреи, особенно в столице Будапеште, где еврейская община из 170 000 душ превосходила численностью общины венс­кую и берлинскую, боялись за свое благополучие в случае новой вспышки антисемитизма. Только постепенно распространившийся сионизм вносил новые понятия в некоторые круги еврейского обще­ства. Но не успело еще еврейское национальное движение развернуть­ся, как грянула мировая война, нанесшая удар всей австро-венгерс­кой монархии и раздробившая еврейский центр в Венгрии.

В предыдущей главе были уже описаны события бурного вре­мени революции и погромов в России в начале XX века. Государ­ственным переворотом 1907 года (выше, § 44) был нанесен реши­тельный удар освободительному движению. Благодаря изменению избирательного закона, конституция стала слугою самодержавия. Го­сударственная Дума была обеспечена таким правым большинством, которое могло служить верною опорою реакционного правительства. Власть в стране получили те черные сотни, которые в 1905 г. проти­вопоставили революции еврейские погромы. Крайние монархичес­кие группы, объединившиеся в «Союз русского народа», открыто выступали с лозунгом отмены конституции. Глава союза, доктор Дуб­ровин, послал поздравление Николаю II по случаю июньского пере­ворота и получил от царя ответ, что отныне «Союз русского народа» будет надежною опорою престола. Пошла полоса контрреволюции. Ежедневно столбцы газет пестрели известиями об арестах полити­чески подозрительных лиц и о казнях революционеров. «Столыпин­ский галстук» (веревка повешенного по приговору военно-полевых судов) стала эмблемою государственной власти. Зрелище ежеднев­ных казней, длившееся около двух лет (до 1909 г.), исторгло из гру­ди великого старца Льва Толстого отчаянный крик: «Не могу мол­чать!» Между тем как провинившиеся в революционных увлече­ниях юноши и девушки, среди которых было немало евреев, уво­дились на казнь, преступники из черной сотни, участники патрио­тических погромов 1905-1906 гг., оставались ненаказанными. Большая часть их вовсе не была предана суду местными властями, которые старались скрыть следы своего собственного участия в орга­низации погромов; но и те, которые попадали на скамью подсуди­мых и осуждались за убийство и грабеж, освобождались от наказа­ния предписаниями из Петербурга. В таких случаях местный отдел «Союза русского народа» посылал прошение на имя царя, через ми­нистра юстиции Щегловитова, о помиловании этих участников «пат­риотических манифестаций», и почти всегда такая амнистия дава­лась — может быть, в силу тайного договора, заключенного между царским правительством и погромщиками в 1905 г. Зато еврейских участников самообороны против погромов не щадили. В Одессе во­енно-окружной суд приговорил к продолжительным каторжным ра­ботам группу молодых евреев за участие в отряде самообороны в дни октябрьских погромов, или — как превратно формулировал суд — «за участие в сообществе, поставившем себе целью ниспровержение существующего строя путем вооружения еврейского пролетариата для нападения на полицию и войска».

При таких обстоятельствах происходили осенью 1907 г. выбо­ры в третью Государственную Думу. Новый избирательный закон преградил доступ туда наиболее прогрессивным и демократическим элементам, а правительство путем полицейского террора устраняло от выборов многих оппозиционных кандидатов. Вследствие этого многие еврейские кандидаты не прошли. В Думу попали только два депутата-еврея от Ковенской и Курляндской губерний (Н. Фридман и Л. Нисселович), ранее неизвестные в рядах общественных деяте­лей. В новом парламенте образовалось правое большинство путем сближения консервативного центра в лице партии октябристов с пра­вым крылом реакционеров и «союзников». В еврейском вопросе это правое большинство действовало дружно против малочисленной оппозиции, состоявшей из фракций кадетов (конституционных де­мократов), трудовиков и горсти социалистов. Свое отношение к ев­рейскому вопросу реакционная Дума обнаружила в первые же сес­сии, при обсуждении законопроекта о неприкосновенности личнос­ти. По требованию оппозиции свобода передвижения была призна­на одним из условий неприкосновенности личности, но большинству удалось включить в законопроект такую оговорку: «Никто не может быть ограничен в праве избрания места пребывания и передвиже­ния, за исключением случаев, указанных в законе, и евреев, прибыв­ших в места вне «черты оседлости» (1908). Тут было злостное наме­рение укрепить институт «черты оседлости», т. е. заключения милли­онов людей в определенном районе в виде изъятия из общего прави­ла свободы передвижения.