Полицейский ум Плеве быстро сделал вывод из дела Дашевского. Он понял, что кишиневская резня должна воспламенить еврейс­кое национальное чувство и революционизировать сионистов, и по­этому направил аппарат репрессий против национальных организа­ций. В июле 1903 г. был разослан всем губернаторам «совершенно секретный» циркуляр, в котором предписывалось принять решитель­ные меры против пропаганды идей сионизма, который отклонился от своей первоначальной цели, переселения евреев в Палестину, и «направил свою деятельность на укрепление еврейской националь­ной идеи, проповедуя сплочение в замкнутые организации на местах их нынешнего пребывания». На основании этого циркуляра поли­ция в разных местах воздвигла гонения на сионистов: запрещали продажу акций Палестинского Колониального банка, сборы в На­циональный Фонд, собрания и съезды сионистских кружков. Вскоре борьба с еврейским национально-революционным движением при­вела к новой катастрофе.

В бойком торговом городе Белоруссии, Гомеле, где евреи со­ставляли большую половину населения, сионисты и бундисты сфор­мировали свои отряды самообороны на случай погрома. Им удалось прекратить драку крестьян с евреями на рынке, которая грозила пе­рейти в погром, причем был убит один крестьянин (29 августа 1903 г.). Гомельские христиане, в особенности рабочие при железной дороге, не могли мириться с нарушением установленного порядка, по кото­рому христиане должны бить евреев, а не наоборот. Через два дня (1 сент.) из железнодорожных мастерских вышла толпа русских ра­бочих и начала громить еврейские дома и синагоги: к ним присоеди­нилась и часть мещан. На площади буянов встретил отряд еврейской самообороны в несколько сот человек. Погромщики, несомненно, отступили бы перед смелым отпором обороняющихся, но в этот момент появились солдаты и дали ружейный залп в сторону евре­ев; трое защитников пало на месте и несколько было ранено. Видя поддержку со стороны войска, погромщики ободрились и с боль­шим рвением продолжали дело разрушения. Везде цепь солдат охра­няла их от еврейских групп самообороны; смелых защитников, пы­тавшихся прорвать цепь, солдаты отгоняли ружейными прикладами и штыками, а погромщикам не мешали бить, разрушать и грабить. К вечеру погром прекратился, дав следующие результаты: 12 уби­тых и тяжелораненых евреев, 8 убитых и раненых христиан, много евреев избитых и легкораненых, около 250 разграбленных еврейских квартир и лавок. Арестовано было полицией гораздо больше евреев, чем христиан.

Через несколько дней в Гомель приехал могилевский губерна­тор, созвал представителей еврейского общества в Городскую думу и произнес такую речь: «Вы сами виноваты во всем случившемся. Евреи теперь стали руководителями, зачинщиками во всех антипра­вительственных движениях. Весь этот Бунд и социал-демократия — все евреи. Вы пропагандируете среди нецивилизованного населения непокорность, борьбу с правительством, но масса русская этого не хочет и обращается против вас самих». Устами губернатора говорил сам Плеве. В появившемся после погрома лживом «правительствен­ном сообщении» все случившееся в Гомеле было представлено как результат нападения евреев на русских горожан и солдат, вследствие чего «обороняющиеся» солдаты вынуждены были стрелять. Вывод гласил: «причина беспорядков — крайне враждебное и вызывающее отношение к христианам со стороны местных евреев». Так извраща­лась правда в официальном акте, так превращали героев самозащи­ты в виновников насилия.

Осенью 1903 года было закончено судебное следствие по делу о пасхальном погроме в Кишиневе. Следствие велось так, чтобы замести все следы предварительной организации погрома. Были тщательно изъяты из следствия все представители власти и рус­ского общества, участие которых с очевидностью выяснилось на допросах, и суду преданы были только наемные убийцы или доб­ровольцы разбоя из простонародья, в числе 400 человек. Боясь, что на суде откроется истина, министерство юстиции по соглаше­нию с Плеве распорядилось, чтобы нашумевшее в Европе дело разбиралось при закрытых дверях. Во время судебных прений, отголоски которых проникали за стены закрытого зала суда, граж­данским истцам из лучших представителей адвокатуры удалось доказать, что на скамье подсудимых сидят только слепые орудия преступления, между тем как подстрекатели толпы не привлечены к суду. На этом основании они требовали, чтобы дело было направ­лено к доследованию. Суд отказал им в этом. Тогда адвокаты, после внесения мотивированных заявлений, стали один за другим покидать зал заседаний. Наиболее видный из гражданских истцов, русский адвокат Карабчевский, сказал в своем заявлении: «Весь Кишинев был превращен во время эксцессов в громадный цирк древности, где пред глазами любопытных зрителей из администрации и армии, перед празднично одетой толпой, сгонялись на арену с одной стороны бе­зоружные жертвы, а с другой на них напускались разъяренные звери, пока не последовал сигнал: конец! — и ужасающее зрелище сразу пре­кратилось». После ухода гражданских истцов суд свел все дело к обыч­ному уголовному преступлению и приговорил первую группу под­судимых к каторжным работам, но гражданские иски разоренных евреев были оставлены без удовлетворения. Когда спустя полгода потерпевшие предъявили в Сенате гражданские иски к уволенно­му после погрома губернатору фон Раабену и его помощникам, как виновникам их разорения, ответчики цинично заявили, что «убытки евреев в несколько раз покрыты пожертвованиями из Рос­сии, Западной Европы и Америки», — и высшее судилище империи тоже отказало в гражданских исках. Правительство не хотело создать прецедент возмещения убытков, причиненных его агентами разгром­ленным евреям, ибо «это поставило бы представителей администра­ции в безвыходное положение», как наивно объяснял кишиневский губернатор: пришлось бы увеличить государственный бюджет на мил­лионы рублей, чтобы расплачиваться за официальных попустителей погромов.

За годом первых политических погромов последовали годы японской войны и первой русской революции. На другой день после объявления войны (10 февраля 1904 г.) орган русских евреев «Вос­ход» писал: «Не время теперь растравлять старые раны. Постара­емся, поскольку это в наших силах, забыть и недавнее изгнание из Порт-Артура[27], и кишиневский и гомельский погромы, и многое, многое другое. Пусть еврейские родители не задумываются теперь над горькою участью своих детей, оставленных за бортом учебных заведений. Простыми солдатами пойдут евреи в бой, и кровь их бу­дет так же обильно литься, как русская». Евреи пошли в рядах рус­ской армии на Дальний Восток, чтобы сражаться за славу Николая II и за присоединении Маньчжурии к Сибири, где они не имели права жительства. Число еврейских солдат на фронте было весьма значи­тельно, так как уроженцы западных губерний зачислялись преиму­щественно в сибирские полки и оказались теперь близкими к театру войны. Несоразмерно велик также был процент евреев-врачей из за­паса: их мобилизовали в первую очередь потому, что они не занима­ли никаких государственных должностей и оказались свободны­ми — для жертвы на полях сражения. Между тем как десятки тысяч бесправных сражались за престиж России на Дальнем Востоке, пра­вительственный пресс не переставал давить их братьев в тылу. Из ряда мест вне «черты оседлости» администрация стала выселять се­мейства мобилизованных запасных солдат и врачей на том основа­нии, что с отъездом главы семьи жена и дети теряют право житель­ства, обусловленное его профессией. Это показалось диким даже в Петербурге; последовало распоряжение, чтобы до окончания войны семьи мобилизованных были оставлены на местах жительства.

Но общественная юдофобия усиливалась, разжигаемая шови­низмом военного времени. Раздраженная неожиданными победами японцев, реакционная пресса («Новое время» и другие) распускала слухи, будто евреи тайно помогают «родственным им по расе» (?) японцам, чтобы отомстить России за кишиневскую резню; евреи буд­то бы вывозят золото за границу, закупают лошадей для Японии, собирают для нее деньги на броненосцы, натравливают Англию и Америку на Россию. Было ясно, что тут действовала шайка бессове­стных агитаторов в роде Крушевана, желающая вызвать погром под модным предлогом об «измене» евреев. Эти злостные слухи наме­ренно распускались в марте 1904 г. перед Пасхою, как годом рань­ше была пущена в ход дубоссарская ритуальная легенда. «Поджи­гатели принялись за свое дело», — писал в те дни журнал «Восход», сообщая о панике среди еврейского населения на юге. В Кишине­ве опасались повторения погрома, что вызвало усиленную эмигра­цию в Америку; в Одессе зловещие слухи волновали евреев, которые стали тайно готовиться к самообороне. Тревога проникла и в загра­ничную прессу. Правительство, однако, само сообразило, что воен­ное время неудобно для возобновления внутренней войны. Губерна­торам были разосланы циркуляры о принятии решительных мер для предупреждения всяких пасхальных эксцессов. Новый бессарабский губернатор Урусов и одесский градоначальник обратились к русско­му населению с серьезными предостережениями. Это подействова­ло. Как только местные власти убедились, что погромы запрещены свыше, агитация прекратилась, и в апреле газеты могли уже сооб­щить, что «Пасха везде прошла спокойно»[28].