Тут социально-экономические факторы сошлись с политичес­кими, усилившими официальную юдофобию того времени. Революционное движение, которое могло бы быть успокоено уступкою тре­бованию «правового порядка» или конституции, все более разгора­лось. К концу 70-х годов оно, натолкнувшись на полицейский «бе­лый террор», перешло в красный террор. Непрерывные покушения на жизнь Александра II создали в народе крайне тревожное настрое­ние. Участие группы радикальной еврейской молодежи в революци­онном движении вызывало гнев в правящих кругах: возмущались тем, что одаренная «льготами» еврейская интеллигенция бунтует против правительства. Крепло убеждение, что реформы вообще развраща­ют народ, который после одной уступки со стороны власти требу­ет дальнейших. Колебавшийся между уступками и репрессиями Александр II в последний год своей жизни склонился к «умиро­творению», и назначенный им министр-диктатор Лорис-Меликов должен был осуществить это примирение власти с обществом пу­тем «диктатуры сердца». Был намечен суррогат «конституции» в форме привлечения гласных в земстве к участию в законодатель­ных совещаниях. Но посреди этих приготовлений к компромиссу произошла катастрофа 1 марта 1881 года. В группе террористов, подготовивших убийство Александра II, оказалась одна еврейка, Геся Гельфман, игравшая второстепенную роль в деле: она содер­жала конспиративную квартиру как сожительница одного рево­люционера[9]. В полицейских сферах это заметили и сделали отсю­да надлежащий вывод.

На обагренный кровью престол вступил Александр III, неогра­ниченный монарх с ограниченным политическим кругозором. Чело­век старорусского склада, ревнитель православия и русской народ­ности, он разделял обычные предубеждения своего круга против ев­реев. Еще будучи наследником, он выдал награду известному аван­тюристу Лютостанскому, который поднес ему свой гнусный памф­лет «Об употреблении евреями христианской крови». Черпая из по­добных книг свои сведения о еврейской религии, будущий царь су­дил об экономической роли евреев по скандальному процессу постав­щиков интендантства во время русско-турецкой войны (том II, § 46). Других сведений о еврействе, по-видимому, не имел буду­щий властелин пяти миллионов евреев. Свое общее политическое вос­питание Александр III получил под руководством ярого реакционе­ра К. П. Победоносцева, бывшего профессора Московского универ­ситета, ставшего обер-прокурором Святейшего Синода. Препода­вая наследнику русского престола государственные науки, быв­ший профессор гражданского права успел укоренить в его уме на­чала гражданского бесправия. Победоносцев сумел внушить сво­ему питомцу представление об идеальном церковно-полицейском государстве, где православный русский народ не «развращен» про­свещением и политической свободой, боится Бога и царя, чужда­ется иноверцев и инородцев. Лозунг «Россия для русских» крепко засел в голове Александра III, который потом неуклонно прово­дил его в своей политике.

Недолго колебался новый царь после катастрофы 1 марта меж­ду противоположными советами своих сановников, из которых ли­беральная группа советовала дать стране умеренную конституцию, а реакционеры настаивали на сохранении строгого самодержавия и прекращении реформ. Победила партия «великого инквизитора», как потом называли Победоносцева. Составленный им царский мани­фест 29 апреля возвестил народу тоном небесного откровения: «Глас Божий повелевает нам стать бодро на дело правления, с верою в силу и истину самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять». Царь призывал всех верных подданных «к искорене­нию крамолы, к утверждению веры и нравственности». Вместо евро­пейской парламентской конституции царь скоро даровал России кон­ституцию жандармскую: «Положение об усиленной охране» (август 1881). Этим актом предоставлялась администрации в столицах и во многих провинциях почти неограниченная класть: губернаторы и генерал-губернаторы получили право издавать исключительные за­коны, отменяющие нормальный закон, арестовывать и ссылать в Сибирь всякого гражданина, подозреваемого в «политической не­благонадежности», и вообще распоряжаться судьбою жителей по своему усмотрению. Эта великая хартия вольностей, дарованная по­лиции против граждан, впоследствии ежегодно возобновлялась осо­быми царскими указами, которые распространяли право админист­ративного произвола на все новые и новые губернии. Полицейская конституция 1881 года действовала непрерывно четверть века, до парламентской конституции 1905 года.

Цареубийство 1 марта толкало на путь реакции не только пра­вительство, но и значительную часть русского общества, напуганно­го призраком анархизма. Послышался обычный в эпоху смуты воз­глас: «Ищите еврея!» Все враждебнее к евреям становился тон пра­вых органов русской печати, в особенности газеты «Новое время». Тотчас после события 1 марта газеты этого сорта стали намекать на участие в нем евреев, и вскоре из южных губерний стали доноситься слухи об ожидаемых там «беспорядках». Какое-то зловещее броже­ние замечалось в низах русского народа, а с верхов чьи-то невиди­мые руки толкали народную массу на большое преступление. Таин­ственные эмиссары из Петербурга появлялись в больших городах юга России (Одесса, Елисаветград, Киев) еще в марте и вели с высшими начальниками полиции секретные переговоры относительно возмож­ного «взрыва народного негодования против евреев», причем наме­кали на нежелательность противодействия народу со стороны поли­ции. В вагонах и на станциях железных дорог стали попадаться фи­гуры великорусских торговцев и рабочих («кацапы», как их называ­ли на юге), которые говорили, что есть царский указ, разрешающий бить евреев в дни ближайшей христианской Пасхи. До сих пор не выяснено, какая именно организация вела в народе эту пропаганду погромов и насколько была причастна к делу тайная лига санов­ников под именем «Священная дружина», образовавшаяся в Пе­тербурге в марте 1881 г. для охраны особы царя и террористичес­кой борьбы с «врагами порядка» (в этой лиге, просуществовав­шей до осени 1882 г., участвовали, между прочим, Победоносцев и будущий министр Игнатьев); но что погромы были подготовле­ны и организованы, видно из того, что они почти одновременно вспыхнули во многих местах юга России и везде совершались по одинаковому шаблону, в смысле однообразия действий толпы и бездействия властей.

Гроза началась в Елисаветграде, уездном городе Новорос­сии с 15-тысячным еврейским населением. Еще накануне русской Пасхи местные христиане на улицах и в магазинах говорили, что скоро «будут бить жидов». Евреи встревожились. Полиция при­готовилась к охране порядка в первые дни Пасхи, вызвав для это­го небольшой отряд войск. Первые дни праздника прошли спо­койно, и на четвертый день, 15 апреля, войска были удалены с улиц. В этот-то момент начался погром. Организаторы его подослали в содержимый евреем кабак какого-то пьяного русского мещанина, который стал там буйствовать, а когда хозяин кабака вытолкнул буяна на улицу, поджидавшая там толпа русских мещан и рабо­чих закричала: «Жиды наших бьют» — и бросилась избивать про­ходивших евреев. То был условленный сигнал к погрому. Вот как описано это событие в отчете правительственной комиссии, не предназначенном к опубликованию и потому свободном от обыч­ной в таких случаях официальной лжи:

«В ночь с 15 на 16 апреля на окраинах города было сделано нападение на еврейские дома, преимущественно на питейные за­ведения, причем был убит один еврей. Около 7 часов утра, 16 ап­реля, беспорядки возобновились, разрастаясь с необычайною си­лою по всему городу. Приказчики, служители трактиров и гости­ниц, мастеровые, кучера, лакеи, казенные денщики, солдаты не­строевой команды, все это примкнуло к движению. Город пред­ставлял необычайное зрелище: улицы, покрытые пухом, были за­валены изломанною и выброшенною из домов мебелью, дома с разломанными дверьми и окнами, неистовствующая толпа, с кри­ком и свистом разбегающаяся по всем направлениям, беспрепят­ственно продолжающая свое дело разрушения, и в дополнение к этой картине — полное равнодушие со стороны местных обыва­телей нееврейского происхождения к совершающемуся разгрому. Призванные для восстановления порядка войска не имели опре­деленной инструкции и при всяком нападении толпы на новый дом не знали, что делать, а выжидали указаний начальства или поли­ции. При таком отношении войска к делу бушующая толпа не мог­ла не прийти к заключению, что предпринятое ею разрушение есть дело не противозаконное, а разрешаемое правительством... К ве­черу беспорядки усилились благодаря прибытию в город целой массы крестьян из близлежащих деревень с целью поживиться ев­рейским добром». Только 17 апреля, с прибытием нового отряда войск, порядок в городе был восстановлен.