Между ортодоксами и ассимиляторами, одинаково непригод­ными для роста живой национальной культуры, стояли эпигоны «Гаскалы», любители просвещения и хранители культа древнего нацио­нального языка, духовно связанные с литературным ренессансом в России. В произведениях галицийских гебраистов отражались идеи и чаяния переходного поколения, стоявшего на границе старой и новой культуры. Любимым жанром литературы здесь был соци­альный роман, изображающий борьбу идей. Таким «идейным» ро­манистом был Рувим Б pay дес, который волновал умы галицийско-русских «маскилим» своим большим романом «Религия и жизнь» («Ha’dat we’hachaim», 1876-1885). Здесь изображена душевная дра­ма молодого талмудиста, проникшегося новыми идеями и пропове­дующего реформу иудаизма: облегчение бремени обрядов, очище­ние религиозных понятий от хасидской мистики и народного суеве­рия. Другой социальный роман Браудеса «Две крайности» («Schte ha’kzawot», 1888) касается больного места еврейской жизни в Гали­ции — ненормальной культурной полярности общества и слабости промежуточного течения между мертвым застоем старины и устрем­лением нового поколения в пропасть национального небытия. Ста­рый быт юмористически изображался в повестях М. Д. Брандштетера, где выступала жизнь типичного галицийского местечка с его раввинами, цадиками, хасидской массой, богачами и бедняками, фа­натиками и искателями света, юдофобами и юдофилами («Mordechaj Kisowicz», «Niflaot meir Zydyczow», «Zorer hajehudim migrilew» и др.). Юмористические эскизы Натана Самуэли из Львова, писавшего на немецком и еврейском языках («Kulturbilder», 1885; «Min ha’chaim», 1891, и др.), также освещали быт еврейской Галиции в его проявле­ниях, наиболее чуждых современности. Еврейский быт в Галиции пытался рисовать и немецкий писатель Захер-Мазох («Judengeschichten», 1878-1882, и др.), но его наивные идилличес­кие описания отражают в себе только представления сторонних наблюдателей, не понимающих существа своеобразного чуждого быта. Любимая тема его рассказов — любовь между благородным христианином и еврейской красавицей из фанатически-хасидской среды.

В области еврейской науки Галиция в ту эпоху не создала ничего, что было бы достойно родины Рапопорта и Крохмаля. Львовский ученый Соломон Бубер издавал древние «мидрашим» по рукописным вариантам с критическим сличением текстов («Midrasch Tanchuma», и др.). Мелкие научные публицистические и беллетристические произведения печатались в краковском ежегоднике «Ozar ha’safrut» (изд. Гребера, 1887-1896) и других по­временных изданиях.

В Венгрии продолжался раскол в общинах между ортодокса­ми и «неологами». Ортодоксальные общины не признавали своими раввинами тех, которые получали это звание в будапештской рав­винской семинарии (Landesrabinersçhule), где преподавание велось в современном научном духе, и продолжали выбирать себе духовных пастырей из питомцев талмудических школ. С будапештской семи­нарией связаны имена двух ученых, которые продолжали в Венгрии работу немецко-еврейской научной школы: упомянутый выше Да­вид Кауфман и Вильгельм Бахер. Бахер, тоже питомец Бреславской теологической семинарии, был в течение 36 лет (1877-1913) учите­лем и затем директором будапештского рассадника либеральных раввинов, но главная заслуга его состояла в его научно-литератур­ной деятельности. Его труды по истории талмудической Агады («Die Agada der Tannaiten», «Agada der Amoräer», 1884-1899) являются цен­ным дополнением к истории Галахи, разработанной венским талму­дистом А. Г. Вейсом, хотя Бахер занимался больше систематизацией агадического материала, чем историко-критическим его исследова­нием. Важное значение имели также исследования Бахера о еврей­ских грамматиках арабско-испанской эпохи и труды по истории биб­лейской экзегетики. Венгерские ученые писали свои книги по-немец­ки, и только более популярные их статьи печатались в еврейских пе­риодических изданиях на венгерском языке («Magyar Zsido Szemle» и др.). Литература «Гаскалы» на древнееврейском языке не разви­лась в Венгрии. Зато здесь рано появилась пресса на еврейско-не­мецком языке, т. е. на сильно онемеченном идише. В 80-х и 90-х го­дах в Будапеште выходили несколько еженедельников на этом язы­ке, которые в моменты политического оживления превращались в ежедневные газеты («Jüdische Pester Zeitung», «Allgemeine jüdische Zeitung», «Jüdisches Volksblatt», «Jüdisches Tageblatt»). Они читались в ортодоксальных кругах, где, несмотря на любовь к старым традици­ям, знание древнего национального языка становилось все более ред­ким явлением, между тем как идиш еще оставался обиходным язы­ком еврейских масс и только в официальной статистике заменялся венгерским языком ради вышеуказанных политических целей.

В середине девяностых годов уроженец Будапешта, венский журналист Теодор Герцль, бросил в еврейское общество новый ло­зунг, который вскоре нашел бурный отклик не только в Австрии, но и далеко за ее пределами. С 1897 года произойдет перераспределение сил в духовной жизни австрийского еврейства (см. дальше, § 33 и сле­дующие).

В Западной Европе антисемитская реакция была направлена против данной уже евреям гражданской эмансипации, а в России — против эмансипации, ожидаемой со времени либеральных реформ Александра II. Ожидания оказались напрасными. Как внезапно пре­рвались общие реформы царя, освободившего крестьян от личного рабства, но не желавшего освободить Россию от рабства политичес­кого, так же быстро прекратились и частичные улучшения в положе­нии евреев. Уже в 70-х годах ясно обозначались здесь черты контрре­форм (том II, § 46). Решительная же победа реакции в момент воца­рения Александра III сопровождалась таким взрывом юдофобии, какого еще не знала новая Россия. Наряду с бюрократией, решавшей еврейский вопрос в канцеляриях, его стала решать темная народная масса на улицах; рядом с бесправием становится погром. Одновре­менно с западным антисемитизмом в его культурной оболочке воз­родилась русская юдофобия в неприкрытых формах гайдаматчины XVII века и полицейских репрессий времен Николая I.

Социально-экономические причины нового антиеврейского движения в России имели сходство с западными только в одном от­ношении: и здесь и там недовольство вызывалось быстрым «вторже­нием» евреев в христианское общество и в привилегированные про­фессии. Льготы, данные при Александре II еврейскому крупному ку­печеству, усилили конкуренцию в развившемся тогда российском капитализме: насаждении фабричной промышленности, строитель­стве железных дорог, учреждении банков и разных акционерных пред­приятий; льготы же евреям с высшим образованием вызывали кон­куренцию их с христианами в области свободных профессий. Разви­лась юдофобская пресса, поощряемая казенными субсидиями: «Но­вое время» в Петербурге, «Виленский вестник», «Киевлянин» и «Но­вороссийский телеграф» в провинции вели яростную юдофобскую пропаганду. «Новое время» пустило в ход крылатое слово: «Жид идет!» — тревожный клич о социальном росте тех, которые еще не­давно стояли вне гражданского общества. Эта же газета поместила на своих столбцах перевод памфлета немецкого антисемита Марра о «победе еврейства над германством» (1879) и не преминула указать, что такое же победное шествие Израиля совершается в России.

Столкновению на верхах общества соответствовала борьба интересов в низах. После освобождения крестьян массовый еврей пришел в более близкое соприкосновение с крестьянином, так как между ними уже не стоял прежний властелин деревни, помещик. Те сельские и городские евреи, которые раньше кормились около помещика («пориц») в качестве посредников по сбыту сельских продуктов, имели теперь дело также непосредственно с мужиком-земледельцем, ставшим хозяином своего труда. Скупка сельских продуктов в деревнях и на городских рынках, а также обмен их на городские товары производились в Западной России преимуще­ственно евреями, которые в своей массе все еще были прикрепле­ны к мелкой торговле в замкнутой «черте оседлости». Неизбеж­ные столкновения между производителем-земледельцем и торго­вым посредником приобретали особенно острый характер, когда сделки между ними совершались в содержавшихся евреями кабаках и крестьянский хлеб обменивался на еврейскую водку — позорное наследие польского панства и русского пьянства. Эта знакомая кар­тина Украины времен Хмельницкого и гайдаматчины только поли­тически изменилась при российском режиме, который почти не кос­нулся культуры раскрепощенного крестьянина и оставил его коснеть в невежестве, пьянстве и грубости нравов. В низах русского народа, на почве, еще насыщенной вулканическими силами старых страстей и предрассудков, всякая политическая «смута» должна была, как встарь, отозваться грозными подземными колебаниями, предвестни­ками катастроф. И катастрофа разразилась в момент, когда револю­ционный террор в России завершился цареубийством 1 (13) марта 1881 года.