Новая антисемитская дума показала свои когти. Она не допус­кала евреев на ответственные должности по городскому управлению, не давала еврейским купцам заказов на товары для городских учреж­дений; с прежними служащими или агентами из евреев обращались так, что они сами отказывались от своих должностей. Притесняли всячески еврейских торговцев, особенно иногородних, переселивших­ся в Вену из Галиции. Евреям, учащимся в городских гимназиях, от­казывали в освобождении от платы за учение в случае бедности. Была сделана попытка отделить в городских школах еврейских детей от христианских, но сооружению этого школьного гетто помешало правительство. Такие же репрессии проводились во всей Нижней Австрии, так как в ландтаге этой провинции орудовали те же ан­тисемиты.

В 1893 г. в Венском уголовном суде разбиралось литературное дело, имевшее связь с вышеописанным процессом Ролинга и пролив­шее новый свет на проделки темной компании литературных «юденшлегеров». Католический патер Декерт, напечатавший брошюрку о существовании ритуальных убийств у евреев и осмеянный депутатом Блохом в газете «Oesterreichische Wochenschrift», решил во что бы то ни стало доказать свою правоту. Он призвал на помощь темного аван­тюриста и ренегата Павла Мейера, еврея из Польши, который крес­тился ради хорошо оплачиваемой должности у лейпцигских христи­анских миссионеров и продавал свои раввинские познания заказчи­кам из компании Ролинга. За солидное вознаграждение Мейер вы­дал Декерту письмо, в котором говорилось, что он сам, Мейер, в юности был очевидцем ритуального убийства, совершенного в его родном городе Острове (Люблинской губ.) раввином и несколькими членами общины. Декарт решил напечатать в католической газете «Vaterland» это письмо, в котором были названы участники мнимо­го ритуального убийства. Патер торжествовал: письмо произвело впечатление, как свидетельство очевидца, бывшего еврея. Блох и ев­рейские деятели Вены решили разоблачить это мошенничество. Они разыскали названных в письме лиц в Острове и побудили их при­влечь к суду клеветника и его пособников. И вот во время разбора дела в Венском уголовном суде разыгралась трагикомедия. Главный обвиняемый, Павел Мейер, произведший на судей отвратительное впечатление, совершенно отрицал свою причастность к письму и ут­верждал, что никогда в жизни не выдавал себя за очевидца ритуаль­ного убийства. Декерт, которому, таким образом, брошено было об­винение в подлоге, фактически доказал, что именно Мейер является автором письма. Из судебного допроса выяснились проделки обоих обвиняемых: патер-юдофоб уговорил продажного выкреста сделать какое-нибудь сенсационное разоблачение по части «еврейских пре­ступлений», а Мейер составил для него заведомо лживое письмо, не предполагая, что оно будет опубликовано со всеми именами огово­ренных лиц и с именем самого автора. Темное дело раскрылось на суде с полною ясностью, и оба обвиняемые, а также редактор га­зеты «Vaterland» были присуждены к тюремному заключению и денежным штрафам, с обязательством опубликовать этот приго­вор в газете, напечатавшей письмо Мейера, и в более крупных вен­ских газетах.

Слабым противоядием против антисемитизма была деятель­ность «Союза обороны» (Verein zur Abwehr des Antisemitismus), ос­нованного в Вене в 1891 г. по образцу одноименного берлинского союза. Во главе венского союза стояли люди из высшей интеллиген­ции, преимущественно христиане: барон и баронесса фон Зутнер (из­вестная пацифистка), знаменитый медик профессор Нотнагель и не менее известный теолог, еврей Эдуард Зюсс, отказавшийся от звания ректора Венского университета после происшедших там антисемит­ских студенческих скандалов. По временам союз устраивал публич­ные собрания для протеста против антисемитских выступлений в рейхсрате и в ландтаге Нижней Австрии. Нотнагель и другие орато­ры громили «доктрину, вытекающую из самых низменных побужде­ний человеческой натуры». Старые идеалисты были, однако, бессиль­ны против таких доктрин, которые сильны именно своей связью с низменными сторонами человеческой натуры. Представители демок­ратической и социалистической партий слабо боролись с юдофоби­ей, и меньше всего это делали радикалы из евреев, забывшие о своем народе. Депутат демократической группы Ф. Кронаветтер (христиа­нин) иногда еще выступал с трибуны рейхсрата против антисемитиз­ма, называя его словами Бебеля «социализмом глупцов»; но вождь австрийских социал-демократов, еврей Виктор Адлер, высказался против обсуждения еврейского вопроса на интернациональном конгрессе социалистов в Брюсселе в 1891 г. (выше, § 5). В откро­венной беседе Адлер выразился, что антисемитизм работает кос­венно на социалистов, возбуждая мелкую буржуазию против круп­ной. Это значит, что и социализм глупцов полезен, как путь к со­циализму умных, хотя бы этот путь шел через преследование ев­рейских масс.

Около трех четвертей еврейского населения цислейтанской Ав­стрии сосредоточилось в Галиции и Буковине, где оно в период 1880— 1900 гг. выросло с 755 000 до 900 000 душ и составляло 12 процентов всего местного населения. Здесь евреи все еще занимали в городах положение торгового класса, в котором было гораздо больше бед­ных, чем зажиточных, а в деревнях стояли между крупным и мелким землевладельцем в качестве «поссесоров», или арендаторов. В поли­тическом отношении здесь все более дает себя чувствовать в эту эпо­ху промежуточное положение евреев между тремя нациями — нем­цами, поляками и русинами. При развитии политической жизни в стране евреи должны были решить вопрос, к какой нации причис­ляться, ибо их самих, как уже сказано, австрийский закон нацией не признавал. Обиходный язык галицийских евреев, идиш, не был вклю­чен в число восьми областных языков (Landesübliche Sprachen), кото­рые закон признавал национальными во всей монархии. При пере­писи населения евреи вынуждены были записываться говорящими либо по-немецки, либо по-польски и, таким образом, совершенно произвольно распределялись между чужими нациями. С 80-х годов полонизация усиливается на счет германизации в еврейском обще­стве. Как господствующий в Галиции социально-политический слой, поляки проявляли чрезвычайное усердие в деле полонизации руси­нов, с одной стороны, и евреев — с другой. Русинов, составлявших в Восточной Галиции (Львовский округ) компактное сельское населе­ние, трудно было ополячить; евреи же, которые в городах обеих час­тей Галиции (особенно в западной, Краковской области) были пере­мешаны с поляками, часто примыкали к ним вследствие политичес­кой и экономической необходимости. Эта ассимиляция была реаль­ностью в верхних слоях общества, в массах же она была номинальна и выражалась только в статистике, в причислении себя при перепи­сях населения к говорящим по-польски, а следовательно, к польской национальности*. Для поляков именно эта статистика была важнее всего, ибо от присоединения к ним еврейских масс зависело приоб­ретение десятков тысяч лишних голосов в пользу польских кандида­тов на выборах в рейхсрат, в галицийский сейм и в городские сове­ты. При поддержке евреев поляки могли получить тот политический перевес над немцами и русинами в крае, к которому они страстно стремились. Поляки терпели только тех евреев, которые служили их политическим или экономическим интересам, но жестоко преследо­вали всякое проявление национального сепаратизма и экономичес­кой конкуренции со стороны тех, которые не признавали себя про­стым придатком к господствующей польской нации.

На этой почве развилось в начале 80-х годов антисемитское дви­жение в Галиции. Сначала оно проявилось в галицийском сейме. Здесь подвизался польский антисемит Мерунович, написавший брошюру

♦ В переписи 1900 года польский язык показан как обиходный язык свыше 76 процентов галицийских евреев, между тем как факти­чески не менее 90 процентов говорило там на идише. В Буковине по­чти все еврейское население показало в рубрике языка немецкий, под которым на 90 процентов подразумевался тот же идиш. В Восточ­ной Галиции 5 процентов евреев записало своим разговорным язы­ком русинский.