Отношения доктрины автономизма к другим общественным течениям различны. К ассимиляции она относится безусловно отри­цательно, видя в ней коренное заблуждение XIX века, унизительный отказ от своей национальной личности в угоду народам-хозяевам. В сионизме автономисты осуждают принцип «отрицания голуса», обрекающий большую часть еврейства на фатальное вырождение. В положительной программе сионизма они различают утопические и реальные элементы, вполне примыкая к делу строительства об­новленного центра в Палестине, но предостерегая против отвле­чения всех сил в эту сторону в ущерб организации диаспоры. Бли­же всего стоит автономизм к духовному сионизму, поскольку пос­ледний стремится создать в Палестине на основе нормального хо­зяйства резервуар чистой еврейской культуры, который может освежить и диаспору.

В России жизнь очень скоро оправдала направление автономи­стов. Когда в революционный 1905 год там образовался междупартийный «Союз для достижения полноправия еврейского наро­да», в программу его вошел пункт о национальных правах (см. даль­ше, § 42). Под этим влиянием требование национально-культурных прав в диаспоре было включено и в программу сионистской органи­зации в России («синтетический сионизм»). Около того же времени принцип культурной автономии был принят и еврейскими социал-демократическими группами.

То, что произошло в России, повторилось и в Австро-Венгрии, типичном многонациональном государстве, где евреи больше всего страдали от того, что на них претендовала каждая из борющихся тер­риториальных наций — немцы, чехи, поляки и венгры, причисляя к себе евреев своей территории. Здесь особенно ясно выступало един­ственно верное решение еврейского национального вопроса: евреи принадлежат не к окружающим нациям, а к своей собственной. В Ав­стрии к направлению автономизации примкнул публицист, который раньше пребывал среди вождей сионизма, вышеупомянутый Натан Бирнбаум. На первом Базельском конгрессе он еще читал реферат в партийном духе («О сионизме как культурном движении»), но после двухлетнего опыта в штабе политических сионистов, в ближайшей свите Герцля, Бирнбаум разочаровался в их идеале. После второго конгресса он вышел из сионистской организации и в своих статьях, которые с 1902 года печатались под псевдонимом Матиас Ахер, доказывал несостоятельность дипломатического сионизма и «отри­цания голуса». Диаспора, по мнению Бирнбаума, имеет еще доста­точно сил для борьбы за национальное существование, особенно в своем ядре, в огромных массах восточного еврейства. Русские, польские и румынские евреи с их колониями в Америке и других ча­стях света сохранили самый яркий признак национальности — свой родной язык, идиш: этот язык надо культивировать, как могучий фактор народного единства, наряду с древним национальным язы­ком, занимающим место только в литературе и школе. Бирнбаум в эти годы неустанно проповедовал необходимость всееврейской орга­низации для отвергаемой сионистами голусной работы. «Израиль идет впереди Сиона» («Israel geht vor Zinon»), — говорил он в 1905 году. Вскоре он нашел путь практического осуществления своей про­граммы: в борьбе за национальное равноправие евреев среди других национальностей Австрийской монархии, перед которыми (избира­тельный закон 1907 года открыл более широкие перспективы парла­ментской защиты своей культурной автономии (дальше, § 46).

Наряду с национальной идеологией развивалась социалистичес­кая. Она выдвигала классовый принцип то против национального, то в сочетании с ним. В действительности освободительную тенден­цию имели все движения той эпохи: и сионизм, и автономизм, и ев­рейский социализм, но в страстной борьбе партий каждая оспарива­ла у других освободительную миссию. Еврейский социализм был продуктом Восточной Европы, и прежде всего России. Западные со­циалисты еврейского происхождения даже избегали обсуждения ев­рейского вопроса на интернациональных конгрессах (выше, § 4 и 8). По их стопам шли и русско-еврейские социалисты в ту эпоху, когда там еще не было организованного рабочего движения. Ассимилиро­ванная еврейская интеллигенция, игравшая пионерскую роль в рус­ских революционных кружках, считала космополитизм неприкосно­венной догмой, а ко всякому национальному движению, даже осво­бодительному, относилась как к «буржуазной реакции». Положение изменилось с девяностых годов XIX века, когда окрепло еврейское рабочее движение среди густых масс «черты оседлости» и на сцену выступили вожди из пролетариата.

Еврейское рабочее движение возникло в конце 80-х годов в Литве (Вильна, Минск), среди рабочих, занятых преимущественно в кус­тарных ремесленных мастерских. Вскоре оно распространилось в растущих фабричных центрах Литвы и Польши (Белосток, Сморгонь, Варшава, Лодзь). Сначала нелегальные рабочие кружки ставили себе только профессиональные цели (профессиональные рабочие союзы в то время еще не разрешались законом): они имели свои «стачечные кассы» и часто путем стачек добивались увеличения заработной пла­ты или сокращения рабочего дня в мастерских и торговых заведени­ях. Но результаты этой экономической борьбы были в общем незна­чительны, так как в «черте оседлости» преобладали мелкие ремес­ленные и торговые заведения, где и хозяева и работники (подмасте­рья, приказчики) были пролетариями по своему социальному поло­жению. И тех и других давил политический режим: гражданское бес­правие, ограничения в выборе местожительства и занятий. Скоро вы­яснилось, что нельзя отделить экономическую борьбу от политичес­кой, от борьбы против самодержавного режима, и с середины девя­ностых годов рабочие кружки получают все более революционную окраску.

Это социально-освободительное движение должно было слу­жить необходимым дополнением к национально-освободительному, но узкопартийные тенденции мешали их взаимодействию. Классо­вый принцип по догме марксизма противопоставлялся националь­ному. Интеллигентные вожди рабочих масс старались привить им революционный социализм в космополитической форме. Рабочим внушали недоверие к национальной интеллигенции, как «буржуаз­ной». Им твердили, что и «всякая интеллигенция — классовая», что «всякая идея, увлекающая в данное время ту или другую группу ин­теллигенции, создалась на почве материальных потребностей дан­ного класса». Потомкам народа, пережившего тридцативековую эво­люцию идей, среди которых был и этический социализм пророков, внушали убеждение, что «история движется только борьбою клас­сов» и что «разрушение идеализма должно идти рядом с разрушени­ем аристократизма»[22]. Отрицая вообще национальный принцип, эти проповедники марксизма признавали, однако, необходимость созда­ния отдельной организации еврейских рабочих, по причинам куль­турным и политическим: среди еврейского пролетариата можно вес­ти успешную пропаганду лишь на его родном языке, на идише, и, кроме того, нужно выставлять для него особые политические требо­вания, как, например, отмену специальных правовых ограничений, которые делают рабочего-еврея жалким парнем даже среди его хри­стианских товарищей. Было поэтому решено объединить все еврейс­кие рабочие кружки в особую организацию под именем «Allgemeiner jüdischer Arbeiter-Bund in Russland und Polen».

В сентябре 1897 года, спустя месяц после первого Базельского конгресса сионистов, состоялась в Вильне первая конференция ев­рейского рабочего союза, ставшего известным под сокращенным именем «Бунд». Маленькой группе делегатов пришлось совещаться тайно, так как русская полиция, зная о переходе еврейских социали­стов к революционной борьбе, жестоко преследовала такие «опас­ные» собрания. Были организованы тайный центральный комитет «Бунда» в России и бюро пропаганды за границей, в тогдашнем гнезде русских революционеров Женеве. Первый издавал на на­родном языке журнал «Арбейтерштимме», а второй — «Идишер арбейтер». В 1898 г. Бунд вошел в состав учрежденной тогда Россий­ской социал-демократической рабочей партии на правах автоном­ной группы, действующей самостоятельно только в вопросах, касаю­щихся еврейского пролетариата. Среди вождей российской партии также занимали видное место еврейские социал-демократы, стояв­шие на точке зрения строгого интернационализма и ассимиляции, и представители Бунда являлись для них «националистами». А между тем Бунд на первых порах не имел национальной программы, и толь­ко на следующих партийных съездах он пытался установить такую программу, стараясь примирить ее с ортодоксальным марксизмом. Сначала преобладала тенденция ограничить национальный элемент в программе только употреблением еврейского народного языка, как орудия пропаганды. На третьем съезде Бунда (в Ковне, 1899 г.) было отвергнуто предложение добиваться национальных прав наряду с гражданскими, чтобы не отвлечь внимания пролетариата от классо­вых интересов в сторону общенародных. Горячие прения по этому вопросу произошли на четвертой конференции Бунда (1901 г., в Бе­лостоке). Тут была принята следующая резолюция с характерной оговоркой: «Съезд признает, что понятие «национальность» приме­нимо и к еврейскому народу. Считая, однако, преждевременным вы­ставление при нынешних условиях требования национальной авто­номии для евреев, съезд находит в настоящее время достаточным бороться за отмену всех исключительных законов против евреев, протестовать против проявлений угнетения еврейской национально­сти, избегая раздувания национального чувства, могущего лишь за­туманить классовое самосознание пролетариата и ведущего к шови­низму».