Властным словом была остановлена в России машина погромов, но машина репрессий работала полным ходом. «Временными правилами» 3 мая была санкционирована система легального преследования евреев, как «экономически вредных», и открывалось широкое поле для произвола. Внутри «черты оседлости» сразу захлопнулись все выходы из переполненных городов в деревни; местами из деревень стали выселять и ранее живших там евреев, пользуясь правом крестьянских общин подвергать остракизму «порочных членов». Делалось это очень просто. Заинтересованные лица из местных русских торговцев-кулаков при помощи сельских старшин созывали сход крестьян, обильно угощали собравшихся водкою, и пьяные полуграмотные мужики подписывали «приговор» о выселении живущих в данной деревне евреев; «приговор» быстро утверждался губернатором и немедленно вступал в законную силу. Такие выселения происходили особенно часто в губерниях, подчиненных генерал-губернатору Дрентельну, и не было никакого сомнения, что этот свирепый юдофоб вел в юго-западном крае, через подчиненных ему полицейских агентов, определенную агитацию в этом направлении. Хозяйственное разорение толкало людей за пределы «черты», во внутренние губернии, но тут их встречали бичи закона, усугубленные скорпионами административного произвола. Из Петербурга, Москвы, Киева, Харькова и других запретных центров выселяли евреев массами. Это так вредно отражалось на торговом обороте, что русское крупное купечество в Москве и Харькове ходатайствовало о смягчении ограничений относительно приезда евреев в эти города.
За преследование евреев принялось и военное ведомство. В русской армии служило немало врачей-евреев, из которых многие отличились во время предшествующей русско-турецкой войны. Правительство не могло примириться с этим зрелищем еврея-медика, пользующегося правами офицера в армии, где еврейский солдат не мог подняться выше унтер-офицерского ранга. 10 апреля 1882 года военный министр Ванновский издал приказ об ограничении численности еврейских врачей и фельдшеров в военном ведомстве пятью процентами общего числа медиков. Этот приказ был мотивирован в крайне оскорбительной форме: «Необходимо устранить постепенное увеличение в военном ведомстве числа врачей Моисеева закона ввиду не вполне добросовестного исполнения ими обязанностей и вследствие их неблагоприятного влияния на санитарную службу в войсках». Это грубое оскорбление побудило группу врачей-евреев немедленно подать прошение об отставке. Прошение одного из них, известного беллетриста Ярошевского, было написано в таком протестующем тоне, что военное министерство сочло нужным привлечь автора к суду. «До тех пор, — говорилось в прошении, — пока с евреев-врачей не будет снята так безжалостно наброшенная на них тень, каждая лишняя минута, проведенная ими на службе в этом ведомстве, приносит им только лишний позор. Во имя своего человеческого достоинства они не должны оставаться там, где ими гнушаются».
Подводя итоги печальным событиям 1882 года, журнальный обозреватель того времени писал следующее: «Жизнь евреев со второй половины 1882 года приняла однообразный и мрачный, тоскливо гнетущий характер. Правда, по улицам уже не носится пух от разрываемых перин, не летят с треском стекла разбиваемых окон — вообще нет уже тех громов и молний, которые еще недавно оглашали воздух и веселили сердца православного народа. Но много ли действительно выиграли евреи от перемены незаконных преследований на законные?» Ближайшее время показало, что и «незаконные преследования» еще не совсем вышли из обихода. Государственная монополия, замена уличных погромов канцелярскими, установилась не сразу. Улица еще некоторое время конкурировала с канцелярией.
10 мая 1883 г., за несколько дней до коронации Александра III, произошел погром в южном городе Ростове-на-Дону: было разрушено и разграблено около ста еврейских квартир и лавок, все удобоносимое из еврейского имущества толпа расхищала, а прочее уничтожала. Об этом цензура совершенно запретила писать в газетах, чтобы не испортить торжественности дней коронации. Через два месяца на юге разразился еще больший погром. В православный праздник Илии пророка (20 июля) русские люди стали громить потомков пророка в Екатеринославе. Память великого библейского назарея, считавшего винопитие преступлением, екатеринославские его почитатели отпраздновали тем, что выпили огромное количество спирта и опьянели до степени, требуемой для учинения самых смелых разбойных действий. Зачинщиками были пришлые рабочие из великорусских губерний, работавшие на юге по постройке железной дороги. Они, по выражению современника, исполняли «военную часть предприятия», предоставив «гражданские функции» местным русским жителям: «В то время, как рабочие и более здоровая часть мещан разбивали дома и лавки и выбрасывали вещи и товары, женщины и дети подхватывали все и немедленно уносили или увозили домой». Разгром и грабеж продолжались и на другой день, 21 июля, пока не прибыли войска. Толпа вступила в бой с войсками и, разумеется, потерпела поражение. Погром прекратился после того, как было разорено 500 еврейских семейств и поругана еврейская святыня: из одной разрушенной синагоги громилы выбросили 11 свитков Торы и частью разорвали, частью осквернили священные писания с такими неприятными заповедями, как «не убий, не кради, не распутничай». Пример Екатеринослава подействовал заразительно на его округ: в нескольких городах произошли в августе и сентябре 1883 г. погромы, из которых самый жестокий был в Новомосковске.
1884 год внес в погромную хронику нечто необычайное: погром вне черты еврейской оседлости, в старорусском Нижнем Новгороде, где жило всего два десятка еврейских семейств. Малый по количеству разрушенных домов, этот погром сопровождался убийствами. Подстрекатели распустили слух о похищении христианского ребенка евреями; ребенок был разыскан полицией и показан толпе, но пьяную толпу невозможно было успокоить. В отчете, основанном на официальных донесениях, событие описано так: «Разгром начался (7 июня, вечером) с еврейской молельни, переполненной молившимися, после чего были разбиты пять домов, в которых проживали евреи. Убито при этом 6 взрослых и один мальчик, сильно ранено 5 евреев, из коих двое вскоре умерло. По отзыву нижегородского губернатора, главным мотивом погрома было стремление к грабежу: не только деньги, но и все годное к употреблению расхищалось. Беспорядки в Нижнем произошли потому, что в народе сложилось убеждение в полной почти безнаказанности самых тяжелых преступлений, если только таковые направлены против евреев, и потому, что большая часть еврейских семейств известны были как люди зажиточные. Следствием вполне выяснено, что пред нападением на дом, в котором помещалась контора Дайцельмана (московского коммерсанта, зверски убитого громилами), толпа руководилась криками: «Идем к Дайцельману, там есть чем поживиться!» Нижегородская Варфоломеевская ночь испугала даже высшую администрацию. По ходатайству губернатора Баранова убийцы были преданы военному суду и понесли тяжелую кару. Однако тот же губернатор счел нужным, для успокоения русской народной совести, распорядиться о высылке из Нижнего тех евреев, которых полиция признает живущими вне черты «без законного основания». Таким образом, администрация опять противопоставила легальный погром уличному, не сознавая, что расправы черни над евреями являются только грубой копией официальных расправ. Нижегородский разбой был последним в погромной хронике 80-х годов (если не считать нескольких мелких случаев в разных местах). На шесть лет «земля успокоилась», и монополия тихого погрома, в форме систематического лишения прав, упрочилась в руках правительства графа Толстого и Победоносцева.
§ 17. Паленская комиссия и усиление бесправия (1883-1889)
Издав «Временные правила» 1882 года как чрезвычайную меру, правительство сознавало, однако, что ему раньше или позже придется поставить еврейский вопрос в обычном законодательном порядке, перед Государственным Советом. Для этой цели надо было подготовить материал более доброкачественный, чем те «труды» игнатьевских губернских комиссий, которые составляли только часть погромной работы уволенного министра. 4 февраля 1883 г. Александр III повелел учредить «Высшую комиссию для пересмотра действующих законов о евреях». Председателем ее состоял в течение нескольких лет бывший министр юстиции граф Пален (отсюда обычное название — «Паленская комиссия»). В состав комиссии входили шесть чиновников различных департаментов министерства внутренних дел и по одному чиновнику от министерств финансов, юстиции, народного просвещения, государственных имуществ и иностранных дел, а также некоторые «сведущие люди». Новому бюрократическому учреждению не был назначен определенный срок для окончания своих работ; ему дали понять, что дело терпит отлагательство. В течение ряда лет Высшая комиссия разбиралась в печальном наследии бывших «губернских комиссий» — ворохах бумаг с проектами решения еврейского вопроса. Она принимала также записки по этому вопросу со стороны и, между прочим, от еврейских общественных деятелей (главным образом через барона Г. Гинцбурга). Только после четырех лет изучения материала комиссия приступила к составлению своего заключения, которое так и не вылилось в форму законопроекта — по причинам, о которых речь будет дальше.