В заседании прусской палаты депутатов (февраль 1901 г.) мини­стру юстиции Шенштедту был предъявлен запрос: почему он не на­значает евреев-юристов на судейские должности и даже не утвержда­ет в должности нотариусов достойнейших кандидатов из их среды? Министр ответил: «Я не отрицаю превосходных качеств еврейских но­тариусов, их честности, добросовестности, сознания долга, но я не могу не принимать в соображение тот факт, что значительная часть христианского населения относится к евреям с недоверием, между тем как именно должность нотариуса, к которому обращаются по самым интимным делам, требует особенного доверия. То же прихо­дится сказать о назначении евреев судьями». Прусская палата депу­татов, состоявшая в большинстве из представителей привилегиро­ванных сословии, косвенно одобрила ответ министра в принятой ею резолюции: «На будущее время министерство при утверждении но­тариусов будет руководиться, как и до сих пор, соображениями об интересах всего населения». Еврейские общины Берлина, Франкфур­та, Кенигсберга и других прусских городов обратились к имперско­му канцлеру, прусскому министру-президенту Бюлову с протестом по поводу антиконституционного заявления министра юстиции, но тот даже не удостоил их ответом.

В том же году евреи Великого герцогства Гессен-Дармштадт по­дали в ландтаг петицию, в которой жаловались, что еврейские кан­дидаты на должности судей и прокуроров постоянно устраняются, а назначается лишь тот из кандидатов, который соглашается принять крещение. Как в старое, доконституцинное время, — писали петици­онеры, — господствует порядок, при котором измена религии поощ­ряется, а верность ей карается. В ответ на эту жалобу гессенский ми­нистр юстиции Дитмар повторил объяснение своего прусского кол­леги: принципиально он верен конституции, но в каждом отдельном случае он должен считаться с настроением населения, которое, на­пример в деревнях, может быть недовольно назначением еврея на должность судьи. То же делалось и в Саксонии, Мекленбурге, Бра­уншвейге, Вюртемберге. Исключение составляла Бавария, где евреи чаще назначались на должности городских судей, прокуроров и но­тариусов.

Во всех государствах Германии евреев в армии не допускали на офицерские должности. Это принималось евреями как выражение недоверия к их патриотизму и особенно огорчало тех, которые были не совсем свободны от прусского культа армии. Обидно было солда­ту, дослужившемуся до офицерского чина, продолжать службу в ниж­нем чине и выйти таковым в запас армии. На неоднократные запро­сы оппозиции в прусском ландтаге и других парламентах Германии военные министры давали обычный ответ: они не могут влиять на офицерские корпорации, которые не выбирают евреев своими чле­нами, не признают их товарищами. Это было естественно: прусское юнкерство не могло брататься с людьми, предки которых не просла­вились подвигами кулачного рыцарства. Но евреев вытесняли также из той области, где они, потомки древнейших рыцарей духа, были бы более всего на месте: выдающихся ученых перестали назначать на должности ординарных профессоров в высших учебных заведе­ниях; многим давали титул профессора, но к кафедре не допускали. Тут была вина не только министров просвещения, но и факультетс­ких советов, избегавших ставить еврейские кандидатуры, так как антисемитизм был распространен и среди профессоров. В гимназиях и реальных училищах, содержимых на счет муниципалитета, евреи занимали должности учителей, но в низшие народные школы им вся­чески преграждали доступ. Уже принятым учителям и учительницам из евреев поручали здесь обыкновенно преподавать математику и естественные науки, но не немецкий язык и историю, столь важные для патриотического воспитания молодежи.

Эта дружная работа правительственного и общественного ан­тисемитизма снова заставила немецких евреев призадуматься. Осно­ванные раньше «Союз борьбы с антисемитизмом» и «Центральный союз германских граждан иудейского исповедания» успеха не име­ли. Призывы христианских вождей первого и апологии или судеб­ные жалобы второго не достигали цели. Было ясно, что нужна более активная самопомощь, не рассчитанная на пробуждение добрых чувств в людях, одержимых злыми инстинктами. К такой самопомо­щи звал евреев Мартин Филиппсон, историк и вождь берлинской общины, сын известного публициста Людвига Филиппсона. Он пред­ложил созвать съезд (Judentag) для создания постоянного политичес­кого органа, который должен завоевать для евреев фактическое рав­ноправие, как раньше было завоевано равноправие бумажное. В сво­ем воззвании к еврейскому обществу (1901) Филиппсон говорил то­ном самообличения ассимилятора: «Мы старались избегать всего, что выставляло нас перед светом в качестве евреев. Мы заботились лишь о том, чтобы не бросаться в глаза, не напоминать никому о нашем самостоятельном существовании. Чего мы добились, всякий зна­ет. Именно на трусов, прятавшихся за кустами, грубый антисеми­тизм излил всю чашу ненависти, презрения и дикости». Еврейство в Германии должно создать свою политическую организацию, с целью бороться против умаления своих гражданских прав всеми за­конными путями: через имперское правительство, рейхстаг, прави­тельства и ландтаги отдельных государств; при парламентских вы­борах евреи не должны избирать кандидатов партий, не защищаю­щих равноправия. Проект Филиппсона испугал многих «рабов в сво­боде»: ассимилированные евреи боялись, что их обвинят в полити­ческом сепаратизме и что они лишатся симпатий умеренных либера­лов, которые являлись только умеренными антисемитами. Идея по­литического объединения встретила сочувствие лишь в тех кругах общества, которые колебались между ассимиляцией и сионизмом. Эти нерешительные люди учредили новый «Союз немецких евреев» (Verband der deutschen Juden). На съезде союза в Берлине (октябрь 1905 г.) говорилось много покаянных слов об отречении еврейской интеллигенции от своего народа; даже руководитель «Центрального союза немецких граждан иудейского исповедания», адвокат Евгений Фукс, говорил, что «эмансипация породила ассимиляторство в худ­шем смысле слова: растворение без остатка в окружающем мире». Но из этого признания не был сделан настоящий вывод: что суще­ствует еврейский народ, долженствующий вести свою народную по­литику. Умеренные ассимиляторы приняли резолюцию о солидар­ности в деле защиты еврейского равноправия в Германии в тот са­мый год русской революции, когда «Союз для достижения полно­правия еврейского народа в России» выставил лозунг борьбы за «гражданские, политические и национальные права» (выше, § 42). Эта неопределенность программы германского «Фербанда» обрека­ла его на бессилие и вскоре привела к тому, что стерлась граница между ним и «Централферейном», который продолжал свою борьбу с антисемитизмом от имени немцев иудейского исповедания.

На свое экономическое положение германские евреи не могли жаловаться. Преобладающий у них торгово-промышленный класс был весьма зажиточен. По профессиональной статистике 1907 года число самостоятельных хозяев составляло у евреев большую поло­вину, а служащих и рабочих меньшую, между тем как у христиан са­мостоятельных была только одна четверть. В крупных центрах (Бер­лин, Франкфурт, Бреславль и др.) плательщиков подоходного нало­га по высшим ставкам было среди евреев процентуально гораздо больше, чем среди христиан. Люди свободных профессий: медики, инженеры, адвокаты — хорошо зарабатывали, если им удавалось дос­тигнуть популярности, и тогда не имели повода жалеть, что их не пускают на государственную службу; их могло огорчать только то, что они не попадали в ряды чтимой в Германии бюрократии и щего­лять титулом «тайных советников», которым наивно гордились даже прославленные в науке профессора. Однако большинство лиц сво­бодных профессий, которые вследствие сильной конкуренции оста­вались без занятий, рвалось на государственную службу. Часто нуж­да и желание сделать карьеру толкали этих людей на путь крещения. Национальное марранство оставалось естественным орудием само­сохранения в этой среде, как мимикрия у животных[31].