Сам же все думал о Варваре. Значит, нравлюсь я ей. Не показалось, стало быть.

Я еще давно заметил одну небольшую особенность между пацанами и девчонками. Называлась она «первое впечатление». Стоило посмотреть на человека совсем недолго и сразу понимаешь — нравится он тебе или нет. Не знаю как у других, у меня это работало безотказно. Потому и зацепившись первый раз взглядами с Варварой, я подумал, что мы друг друг приглянулись. Как выясняется, не показалось.

Потому что если бы она и дальше корчила из себя ледяную королеву, то я бы бегать за ней не стал. И дело тут даже не в гордости. За всю жизнь тетя меня не сказать, чтобы многому научила. Она все время пыталась заработать на хлеб, предоставляя меня самому себе. Однако одну ее фразу я запомнил дословно: «Любить надо тех, кто любит тебя. Да и себя, по возможности, любить хорошо бы».

Поэтому я искренне не понимал тех, кто хвастался, что «добивался» своей жены три года. Да ты ее не добился, просто она в итоге устала и сдалась. Будет ли счастлива семья, где один любит, а другой снисходительно принимает ухаживания как должное? Не знаю. Мне казалось, что не очень.

К слову, совет тетя дала дельный. Правда, сама им не воспользовалась. Наверное, потому, что и себя не любила. А постоянно корила за смерть моих родителей. Внутри зачервоточила ностальгия по дому. Настоящему дому. Как там она? Сдержали ли слово разведчики? Ведь кроме меня за теть Машей и присмотреть некому.

Подступившию тревогу и легкие депрессивные нотки разогнал появившийся Илларион с дымящимися ведрами воды. Обычно я мылся внизу, но ради такого случая (возвращения хозяина из царства теней) слуга даже притащил в мою комнату большую лохань.

Горячая вода смыла тревогу и боль последних дней. Пусть не до конца, но стало намного легче. А когда слуга, с хитрым прищуром, вылил на меня ведро холодной воды, я и вовсе окончательно вернулся к жизни. Правда, против своей воли.

— Илька, сын собачий, ты чего удумал?!

Мои ругательства слугу только порадовали.

— Как хозяин покойный говорите, — утер слезу тот, подавая одежду. — Прям, слух радуется, господин. Ну что, теперь откушать изволите? У меня для такого дела и настойка даже есть.

— Давай без настойки. Крепкий чай и пожевать что-нибудь. Заодно расскажи, что в городе происходит.

А происходило там многое. По словам Иллариона — это было сильнейшее нападение из Разломов на его памяти. И не только за время нахождения Здесь. Соответственно, потери среди граждан оказались велики, если не сказать больше.

Еще один неприятный сюрприз — никто не знал, что за твари на нас напали. В газетах писали, что псевдоежей определили к материальным сущностям низшего порядка. Переводя на русский с магического — с этой фигней мог справиться любой лицеист, худо-бедно разбирающийся в рядовых заклинаниях. Если бы эта материальная сущность низшего порядка была в количестве одной штуки, а не собиралась стаями.

Несмотря на кажущийся мне кабздец, город выстоял. Оказалась цела Императорская семья, все высшие чины и департаменты. Даже многие недомы выжили по одной простой причине — после первого Погребального звона попрятались по подвалам домов, оставив недоежиков дежурившим на улицах патрулям.

Хотя настроение в Петербурге было, мягко говоря, подавленным. Как сказал Илларион, после перехода в этот, наш мир, все первое время нарадоваться не могли. Все считали, что они сбежали от смертоносных существ. Живи и радуйся. Ведь здесь не было Разломов.

А последние Там случались все чаще и чаще. Как правило, в крупных городах, чем приводили военных в невероятное смятение. Ученые пришли к заключению, что иномирных тварей привлекает большое скопление людей. Я представил, что тогда случилось в Москве или Питере. Да той же моей Самаре, если здесь выброс из Разломов был такой силы.

И что еще интереснее — как отнесется та, человеческая власть, к появлению мерзких тварей? Я не был большим политиком, но мне почему-то казалось, что легче всего привязать псевдоежиков к магическому городу. Мол, это пришельцы засылают на нас всяких монстров. Ведь до появления иносов никакой фигни здесь не творилось. По мне, так логично.

Поэтому, если бы в стену прилетели какие-нибудь ракеты, боеголовки или бомбы (что еще там могло прилетать?), я бы вообще не удивился. Скорее даже наоборот. Посчитал должным. Поэтому с интересом ожидал, как станут развиваться теперь отношения между нами и ими. Правда, я еще не до конца определился, кто будет «ими», а кто «нами».

Короткий стук в дверь прервал мысли. Я недоуменно поднял голову на Иллариона, а потом, с запозданием, вспомнил о словах Варвары Кузьминичны. Она же грозилась гостями, которые должны были вернуть меня к жизни.

Я дал знак слуге, чтобы тот сидел, и подошел сначала к окну, выглянув наружу через прозрачный тюль. Конвой вместе с подполковником там, где им и положено быть, в проулке. Интересно, как они будут себя вести, когда наступят заморозки. Неужели придется их впускать? Ладно, не о том все думаю. Главное, они не проворонили моего гостя. Значит, все в порядке.

На пороге стоял глубокий старик. Такой древний, что казалось, вот-вот развалится. Лет восемьдесят на вид, если не больше.

Верхняя часть лица скрыта фуражкой, натянутой почти по глаза. Нижняя испещрена глубокими морщинами, а под внушительным носом располагалась короткая щетка усов, которые незнакомец, по всей видимости, начал отращивать относительно недавно. Смотрел человек не на меня, а куда-то под ноги, словно что-то уронил.

Одет он был тоже небрежно. На сутулые плечи накинут какой-то засаленный гражданский мундир, ноги обуты в потертые сапоги, самым дорогим из атрибутов старика оказалась сбитая трость с набалдашником в виде льва. И чем эта развалина может вернуть меня к жизни? На красочном примере показать, что со мной станет через лет шестьдесят? Но вроде я и так был знаком с процессом старения. Что, интересно, Варвара Кузьминична там задумала?

— Добрый день, чем могу быть полезен?

Вот только незнакомец повел себя в высшей степени по-хамски. Он отодвинул меня в сторону и вошел внутрь, даже не взглянув на Иллариона. Словно не ожидал никакого сопротивления от слуги. Впрочем, так и получилось. Вел себя гость нагло, по-дворянски. Вот Илька и заробел.

— Прошу прощения, чего Вы хотели? — кричал я в спину незнакомцу.

Но тот так же молча и неторопливо, при каждом шаге опираясь на трость, стал подниматься по лестнице, чем смутил меня окончательно. Это че за кардебалет такой? И почему Конвой пропустил его?

— Илларион, давай за казаками, — негромко сказал я, отправившись за незнакомцем наверх.

Тот решил выбрать конечной целью своего путешествия мою спальню. Нет, если гость захотел быстренько забежать в туалет, то ошибся этажом. Да и у нас тут, вроде, не «Макдональдс». С ощущением полного идиотизма от сложившейся ситуации, я пошел следом. И тут к горлу подступил ком, а сердце бешено забилось.

Гость сел на кресло напротив кровати, бросив фуражку на прикроватный столик и закинул ногу на ногу. Он достал дешевые сигареты и спички, после чего неторопливо прикурил. Только теперь я понял, что каждое движение, если смахнуть с него старческий тремор, кажется мне знакомым. Да и лицо, пусть и невероятно уставшее, старое, я знал. Этого не могло быть, но гость оказался им…

— Что стоишь, лицеист? — сказал тот голосом более скрипучим, чем у Будочника. Но я все же услышал родные интонации. — Присаживайся, поговорим.

Я, вроде, давал себе зарок ничему здесь не удивляться. Летающие огненные кони — подобное в порядке вещей. Прыткие ежи-людоеды из другого мира — обычный план для рядовой субботы. Крохотный старенький человек, способный одним заклинанием снести половину города — магическая скукота.

Но вот про воскрешение слышать не приходилось. В моем мире за подобное человека назвали сыном Божьим и начали ему поклоняться. На сына Божьего Будочник не тянул. Даже со спины. И в темноте. Издалека. А если бы недавнему учителю вдруг начали поклоняться, то я бы всерьез стал переживать за этот мир. Мало ему было своих проблем!