Возле претендентов я заметил несколько лекарей. Как определил? Среди них стояла моя старая знакомая. Точнее, она вообще не была старая, но точно знакомая. Та самая Варвара Кузьминична, с которой мне доводилось два раза встречаться.

Как бы я хотел, чтобы она сейчас заметила меня. В мундире лицея, с новенькими погонами. Но девушка смотрела на участников, сложив руки перед собой. Да и трудно заметить крохотную точку среди общего людского моря.

— Увидел кого-то? — с какой-то странной интонацией спросила Дмитриева.

— Да нет, никого, — ответил я, став оглядываться вокруг.

И заметил странную суету среди лицеистов. Прислушался и чуть не заржал. Речь шла о Ристалище.

— Было бы мне восемнадцать лет, — протянул один из старшеранговых. — Я бы тоже поучаствовал.

— Тебе зачем? — спросил его сосед.

— Да Покровский бесит. На прошлой неделе он мне тетрадь испортил.

Я с усмешкой посмотрел на говоривших. Ну да, это весьма веский повод попробовать себя в деле. И заодно стать калекой, если что-то не так пойдет. А может и умереть.

— Зря улыбаешься, — заметила мой взгляд Дмитриева. — Император даже издал декрет, согласно которому дворянам до двадцати пяти лет нельзя участвовать в Ристалище чаще одного раза в год. Чтобы отвадить бретеров и прочих горячих голов.

— Папа сказал, что после Перехода и вовсе ведутся разговоры поднять возрастной ценз для претендентов, — вставил свои пять копеек Горчаков.

— Иными словами, вы хотите сказать, что все молодые маги спят и видят, чтобы принять участие в Ристалище, где им могут голову оторвать? — удивился я.

— Ристалище — это лишний раз показать свои способности, — ответил Дмитриева. — Попрактиковаться в действительно сложных или боевых заклинаниях. И заявить о себе.

— Эх, если бы мне было восемнадцать лет, — мечтательно протянул Макар. — Ну, и поднатореть немного в магии.

Я слушал их, а в голове рождался коварный план по обогащению. Ребята до восемнадцати жуть как хотят друг дружку поубивать. Впрочем, это не новость. Мужики все время пытаются как-нибудь повиртуознее самоубиться, впрыскивая в кровь адреналин. Раньше для этого были войны. Позже их заменил спорт и всякий экстрим.

Видимо, сюда волна еще не докатилась. Что ж, мне подобное только на руку. Надо лишь разузнать, как оформить это замечательное мероприятие. И кто даст необходимое разрешение.

Мой взгляд упал на синий мундир внизу. Ну а почему, собственно, нет? Насколько я помню, Максутов мне немного должен. Самую чуточку. Ведь я спас ему жизнь от ментального существа среднего порядка или нет?

Мысли о баснословных барышах вскружили голову. Если все получится, я решу вопрос и с арендой дома, и с налогами, и с содержанием кьярда. И сульфары не придется продавать.

Так, спокойно, нельзя пороть горячку. Надо все для начала хорошенько разузнать. Дать рекламу в интернете. Тьфу ты, его же нет. Ладно, в газете. А там посмотрим.

Я настолько увлекся идеей по обогащению, что даже не понял, почему вокруг стало гораздо громче — стучали ногами лицеисты, свистели благородные, как самые обычные грузчики в порту, бесновались простолюдины. Только позже заметил, как на середину арены неторопливо вышел незнакомый мне человек. А перевозбужденный Макар прошептал мне на ухо: «Начинается».

Местного конферансье, ну, или как там называли этого человека в длинном приталенном сюртуке, я не знал. В отличие от присутствующих на трибунах. Как только он появился, в зрителей явно вселился бес.

Напоминал он собой ни много ни мало целую гору. Ростом явно выше двух метров, широкий в плечах, с высокой грудью и небольшим животиком. Но самое занятное в нем было лицо — приятное, без всяких изъянов, выбритое до синевы, довольно располагающие и вместе с тем удивительно невыразительное. Мне конферансье почему-то напомнил тех самых разведчиков из моего мира, с которыми довелось побеседовать.

— Это кто? — чуть ли не прокричал я Дмитриевой на ухо. Гвалт стоял невообразимый.

— Бабичев Максим Матвеевич! — ответила она так же громко.

— Погоди, Бабичев же…

— Да, тот самый. Ты с его сыном подрался. Он свояк Максутова.

Надо же, мне почему-то казалось, что Бабичев-младший живет без родителей. В ином случае, зачем самому Игорю Вениаминовичу вмешиваться в его школьные проблемы? А тут оказывается, что вот, стоит на арене отец, живой и невредимый. Невероятно веселый и разговорчивый.

Я поискал на трибунах недавнего обидчика. И скоро нашел. Вечно угрюмый и недовольный самим фактом своего существования Бабичев стал цвета вареной свеклы. Если бы люди умели кипеть, то мой недоброжелатель сейчас бы засвистел, как известный чайник. Держу пари, он хочет сквозь землю провалиться. Занятно, получается, Бабичеву стыдно, что сейчас там, внизу, его отец. Даже жалко как-то мальчишку стало.

— Добрый вечер, Ваши Императорские величества, — поклонился он Романову и его супруге, Ваши Высочества, — снова кивок уже брату Императора и его жене, сидевшим рядом, — уважаемые дамы и господа, и прочий честной люд!

Последние слова он не произнес — прокричал. И толпа в ответ заревела. Здесь уже не было ни аристократов, ни простолюдинов, ни украшенных благородной сединой стариков, ни сопливых кадетов. Вся людская масса превратилось в одно многоголосое существо, живущие инстинктами и эмоциями. И надо сказать, Максим Матвеевич прекрасно управлялся с этим существом.

Он все время ходил по лезвию ножа, находясь на грани. Учтивость перемешивалась с фамильярностью, начитанность и сложные словесные конструкции с просторечной бранью. И толпа это ела. Нет, не так, она это жадно жрала двумя руками, пытаясь протолкнуть лакомое яство побольше и поглубже себе в глотку.

— Соскучились по поединкам чести?

— Да!

— Наверное все же не так, как графиня Орлова. Прошлой ночью она несколько раз вызывала меня на дуэль! Пришлось выбросить белый флаг.

И они смеялись. Ржали, как мерзкие гиены. Более того, подхихикивала даже Дмитриева над этой тупой пошлой шуткой. Да и Император усмехался в белую перчатку, видимо, чтобы скрыть улыбку. Я определенно чего-то не догонял.

— Не понимаешь, почему все в таком восторге от Бабичева? — серьезно спросил Горчаков, пригнувшийся перед Протопоповым. Тот даже не заметил нашего товарища, почти вскочив на ноги.

Я решительно взял Макара за плечи и усадил на собственное место. Правда, Протопопов тут же вскочил на ноги. А сам уселся рядом с Горчаковым.

— Так почему? — спросил, а если быть точнее, почти прокричал я.

— Он виртуоз.

— Да хоть хрен собачий. Это не дает ответа на вопрос.

— Нет, Коля, виртуоз — маг, добившийся выдающихся результатов в одном единственном заклинании. И, как правило, не преуспевший в других. Слышал о Шарме?

— Заклинание пятого ранга, вроде. Или шестого?

— Пятого, — подсказал Горчаков. — Создание у группы людей приятного впечатления о себе. В учебниках написано, что действует только на недомов, но, как видишь, Бабичев легко опровергает это.

Вот теперь до меня стало доходить. Мне казалось, что я даже разглядел еле заметную форму заклинания над конферансье. Ну, или мне так хотелось думать. В любом случае, это действительно многое объясняло. Вот только про подобных магов я раньше не слышал и в книжках не читал.

— Расскажи про виртуозов, — попросил я.

— Ну, кроме Бабичева я видел только еще одного, работал у моего отца погодником. Специализировался на выращивании клубники. У нас самая крупная в имении была. Но как маг был почти нулевка, на седьмой ранг еле сдал. Даже Кистеня сотворить не мог. Однако какая у него вырастала клубника…

— Так, стоять, а почему на тебя Шарм не действует?

Вместо ответа Горчаков расстегнул ворот мундира, выудил наружу несколько камней на тонкой тесьме и выбрал один из них.

— Защита от любого влияние на сознание. Понятно, что до определенного уровня. Но на Бабичева хватает. Папенька позаботился. Денег стоит уйму.