— Думай, лицеист, думай. Когда надумаешь, придешь, Будочник будет очень ждать.

Я выскочил из комнаты, пробежал по скрипучему полу и вылетел в открытую дверь, которая тут же захлопнулась за мной.

И только теперь отдышался. Снаружи было непривычно хорошо. Светило солнце, легкий дым щекотал нос, воздух казался сочным, как жирный пирог из свинины. Создавалось впечатление, что все произошедшее сейчас внутри нереально, как дурной сон. Вот только шею по прежнему саднило от невидимой удавки Будочника.

Молодая, хорошо одетая парочка, увидев откуда я вышел, шарахнулась от меня, как от зачумленного. С другой стороны, я и выгляжу сейчас не лучшим образом. Дворяне перешли дорогу, то и дело оглядываясь. А я все стоял, тяжело дыша, словно пробежал пять километров.

Ну, Самарин, чтоб его. Надоумил. Порекомендовал человека, который мне поможет. С такими союзниками и врагов не надо. Отдать часть дара. Вот ведь придумал. А что потом будет со мной? Кстати, непонятно, во всех книгах, которые я читал, об этом не было ни слова. Говорилось, что дар можно отдать добровольно или принудить отдать. Кстати, похоже, именно это и собирался сделать незнакомец с помощью Очарования. Но чтобы поделиться его частью. Что потом будет?

Я решительно направился домой, занятый своими мыслями. Голова гудела, как осиный улей. Однако внутреннее чутье подсказывало, что этот поход точно был не зря.

Его Величество смотрел с высоты второго этажа на высохшее русло Большой Невы. Он сейчас напоминал себе средневекового феодала, взирающего с башенных стен на ров. Главная жизненная артерия их города иссякла без какого-либо шанса на восстановление. Нет, внизу текла мелкая речушка из местных пресноводных ключей, но это казалось каплей в море.

Министр путей сообщения Империи даже приносил ему проект, по которому в высохшем русле можно было сделать кольцевую дорогу вокруг острова. По его разумению, подобная мера могла сократить количество заторов транспорта в будущем. Когда город значительно разрастется. Стоит лишь разместить внизу станции с самыми резвыми рысаками, соединить кольцевую в нескольких местах с набережной и вуаля.

Проект одобрения не получил. Во-первых, Его Величество счел затею глупой. Какие, спрашиваются, заторы? У них была обратная проблема. Для всех задумок попросту не хватало людей. Зря они поторопились с этим переходом. Нужно было подготовиться получше. И помимо всех запасов сульфара и золота, которые, кстати, довольно быстро иссякали, озаботиться более важным ресурсом — людьми.

Во-вторых, строительство кольцевой выходило слишком уж дорого. Местами глубина русла доходила до двенадцати метров. Это сколько же понадобится земли, чтобы все засыпать? Нет, с застенцами можно, конечно, договориться. Купить, попросить, пригрозить, в конце концов. Но зачем?

В-третьих, существовали и более важные проблемы, чем обустройство города. Да, Петербург был родным домом не только для императора, но и для многих его приближенных. Но это лишь стены и булыжные мостовые. Настоящий Петербург, как и империя, находился внутри каждого из них. Ведь как-то отказались они и от Петроградского острова, главной промышленной артерии, любимого Его Величеством Крестовского с яхтами и конными прогулками, от Адмиралтейского, где было вообще все, да и от всей России.

Отказались, потому что поняли — им больше не выжить в том мире. Он стал чужим, враждебным, более доброжелательным для иноземных существ. Но никак не для людей. И им пришлось бежать.

Пусть это значилось, как стратегическое отступление, но выглядело именно как побег. Крохотная часть могущественной империи, которая простирала свои земли с Запада на Восток, от пышущей жизнью Атлантики до неприветливых вод Северного Ледовитого океана.

Его Величество смотрел в туман, расстилающийся по противоположному берегу, и молча курил сигарету. Был он облачен в свой излюбленный белый мундир полка Венской лейб-гвардии с золочеными эполетами. На груди красовались Орден Христа-Спасителя, звезда Андрея Первозванного, императорский орден святого благоверного князя Владимира и медаль «В память 400-летия царствования дома Романовых».

Одежда лучшим образом скрывала намечающийся животик, самый искренний спутник праздной и сытой жизни. А множественные заботы, сыплющиеся, как из рога изобилия, тщетно разбивались о крепкую грудь и широкие плечи Романова.

Казалось, ничего не могло сломить этого могучего человека или даже вывести из себя. Однако именно сейчас Его Величество был чрезвычайно зол. Он нетерпеливо разглаживал усы исключительно левой рукой — сначала одну сторону, потому другую, а пальцы правой засунул между пуговиц мундира. И все не сводил взгляда с туманного щита, словно тот мог сейчас развеяться и открыть ему некую тайну.

Позади скрипнула дверь и уверенной неторопливой походкой бойцовой собаки, знающей себе цену, в комнату вошел человек. Только он, единственный из всех его подданных, мог входить так.

— Вы нашли его, Игорь Вениаминович? — не поворачиваясь, спросил император.

Без лишних людей Его Величество мог позволить говорить с князем запросто, как с другом. Впрочем, именно им он и был. Одним из немногих, кто не просто тупо или слепо служил ему. Вот только сейчас в кабинете замер на кресле из резного дерева брат императора, Владимир Георгиевич, да и Разумовский мрачной тенью стоял у двери, протыкая вечность своим крючковатым носом. Поэтому Романов перестраховался.

— Нашел, Ваше Величество. Он как понял, что натворил, напился в стельку. На службу, само собой, не вышел. Нашли его в одном из трактиров на Большом проспекте.

Изначально Меншиковский дворец предназначался, как главная императорская резиденция. Однако ж Елизавете Сергеевне Романовой здесь никогда не нравилось. Потому она и предпочла дворцу Морозовский дом. Роман Николаевич, как мудрый муж, понимал, что главная цель брака — сделать женщину счастливой. Потому отступил. А в Меншиковском дворце разместил министерства и прочие ведомства. Не пропадать же зданию?

К примеру, этажа всего было три. Но изначально комнаты слуг располагались на третьем, а господские на втором. Соответственно, они были шире и лучше спроектированы. Потому именно здесь находился кабинет императора, а мелких чиновников отрядили выше.

Здесь же, на втором этаже, располагалось и Третье Отделение. Вот только нужный им человек отсутствовал. Его пришлось искать по всему Петербургу. Благо, нынешний остров был не в пример меньше прошлого города.

— Вводи, — не разжимая зубов, негромко произнес Романов, разворачиваясь на каблуках.

Произошла небольшая сумятица, прежде чем Максутову удалось выполнить указание императора. Он в прямом смысле вел Зубарева, который пусть и шел, как маленький телок, но совершенно не понимая куда и зачем.

Только оказавшись в центре кабинета и потеряв поддерживающую его руку, главноуправляющий Третьим Отделением заозирался. Ныне Петр Александрович утратил свою величавость и грозность. Он походил на толстого пьяницу, с обвисшими усами, который по странному недоразумению, напялил синий жандармский мундир.

— Вашвеличство, — выпалил он, заметив императора. И тут же поменялся в лице. — Ваше Величество, простите меня. Простите. Дурак, виноват, не губите, прошу вас.

Ноздри Романова гневно раздувались, лицо пошло пятнами, что сильно портило вид великодержца. Но вместе с тем император произвел колоссальную работу над собой. И сдержался.

— Я жду объяснений, — стараясь смотреть в сторону, а не на пьяного генерала, сказал он.

— Митька мой, несмышленыш, с застенцем этим подрался… И получил, Вашвеличество… Ох, наваляли ему… А он же у меня здоровый, как этот… как бык.

Зубарев говорил то быстро и сбивчиво, то делал длинные паузы, прижимая руки к груди. Взгляд его все никак не мог сфокусироваться на императоре. При этом главноуправляющего изрядно шатало.

— И мне так обидно стало, — на этих словах в глазах генерал-лейтенанта появились слезы, свидетельствовшие о крайней степени его искренности. — А мы этого кухаркина сына катаем, да с сопровождением… Туда-сюда, туда-сюда. Будто он нужен кому, ик… Прошу прощения.