— Воды сейчас нанесу.

— Да пофиг, я холодной. У нас раньше каждое лето воду отключали, привык. Давай с ужином разберись.

Наверное, именно так чувствуют себя мужики, которые весь день вкалывали руками. Но за ужином у меня даже желания поговорить не возникло. Лишь отдал новые погоны Иллариону, чтобы приладил к мундиру.

А после поплелся к себе. Время было еще детское, казалось, читай сколько влезет. Но что-то не хотелось.

— Пал Палыч! — крикнул я в пустоту.

Не сразу, но соседушко явился. И судя по недовольному виду и набитому рту, отвлек я его от самого важного.

— Да не бойся, никто у тебя еду не отберет. Успеешь еще брюхо набить. Расскажи лучше, про Тульский эксперимент что-нибудь знаешь?

— Читал, — кивнул соседушко. — Один молодой учитель решил, как он сам говорил «спровоцировать» проявление дара. При ученом совете собрал несколько пустышек, магов, которые когда-либо продемонстрировали свои способности. И разными методами, от избиений и угрозы жизни стал их того самого, провоцировать.

— И что, не сработало?

— Почему же, сработало, — ответил соседушко. — Треть из группы смогла колдовать. Вот только через месяц истощился первый, впав в беспамятство. Потом второй. Третий застрелился. А этот самый учитель пропал, подался в бега. Говорят, вроде в армию добровольцем записался. Тогда как раз война намечалась с…

Вообще, рассказ был интересный. Но глаза почему-то закрывались сами собой. Мелькали какие-то образы, маги, проявление дара и все такое. Однако судьба была ко мне жестока. Потому что спать в эту ночь не довелось. Не знаю через сколько, но во тьме я услышал знакомый неприятный голос.

— Вставай, лицеист.

— Мне ко второму уроку, — ответил я на автомате, но крепкие пальцы вцепились в плечо, вырывая из страны грез в действительность.

Будочник навис надо мной с обезумевшим от гнева лицом. Будто я съел последнюю шоколадку или наступил ему на башмак грязной подошвой. В общем, совершил нечто страшное и непоправимое.

— Лицеист ни дня прожить не может без подвигов, — не шептал, а грозно шипел Будочник, обдавая меня запахом крепких сигарет. — Влезает в неприятности, как похотливый мужик в домик вдовы.

— Можно подумать я специально, — сон наконец умчался прочь, как бешеный кьярд. Я сел на кровати и протер глаза.

— Вставай, лицеист, буду учить, — сказал Будочник уже спокойнее. — Учить уму-разуму. Станешь умненький-разумненький.

— Что, попытаетесь снова убить? — спросил я, ступая на холодный пол.

— Зачем? Ты с этим неплохо справляешься сам. Я хочу поговорить, лицеист. Болтать, языками чесать.

Он сел на свое законное место в кресло напротив кровати, положил ногу на ногу и закурил сигарету.

— Если вам не трудно, — подал я стакан с водой, который оставлял мне на ночь Илларион. — Слуга очень ругается по поводу ковра.

Будочник чуть заметно улыбнулся, выплеснул на пол воду из стакана и стал стряхивать в него пепел. Так мы сидели минут пять, за которые мой ночной гость выкурил три сигареты одну за другой, даже не пытаясь начать свое обучение.

— Так о чем говорить будем? — не выдержал наконец я.

— О даре, лицеист, — ответил Будочник. — Тебе не интересно, почему ты с легкостью можешь создавать высокоранговые заклинания, но после валишься с ног, как пьяный кавалерист после борделя?

— Очень интересно, — ответил я вполне серьезно.

— Каждый маг — лишь сосуд для дара. Ты — хороший сосуд. Крепкий, здорово сложен, сила может циркулировать внутри тебя вольготно. Думаю, ты без особого труда способен сотворить Невидимость или даже Бездну. Вот только потом, скорее всего, умрешь.

Он рассмеялся, будто очень удачно пошутил. Мне, признаться, было не так весело.

— Ты красивое яблоко. Блестишь на солнце. Тебя так и хочется надкусить. Золотое яблочко на голубой тарелочке. Но ты червивое яблоко. Невкусное. Такое ешь и сразу выплевываешь. Понимаешь?

Если честно, я ни фига не понимал. И ночное время суток на умственные способности влияло не самым положительным образом. Вот только мой недоумевающий вид развеселил Будочника еще больше.

— Мальчик без отца и матери. Внутри тебя чудовищная пустота, в которую, как в песок уходит сила, стоит открыть кран. Фьють… и ты пустой.

— И как заполнить эту пустоту? — поежился я.

— Два варианта, — в доказательство своих слов Будочник показал пару пальцев. — Но главное, не закрываться. Страдать. Ты такой, какой ты есть. Прими это, лицеист. Не пытайся доказывать всем, что ты такой же, как они. Ты другой. Израненный несчастный мальчишка, который тычется, как слепой кутенок в поисках любви, — произнеся последнее слово, Будочник внезапно вздрогнул. — Любовь, любовь, амур. Только она способна сделать тебя сильным магом.

Признаться, чем дальше заходил наш разговор, тем меньше он мне нравился. Раздражение все больше накапливалось. А Будочник и не думал замолкать.

— Тебе надо научиться любить мир в себе, лицеист, а не себя в мире. И еще кое-что, — усмехнулся он. — Надо решить, кому именно ты принадлежишь. Застенью или нашей умирающей Империи. Нельзя сидеть на двух стульях. Сомнения будут тебя истощать. Делать слабее. Нельзя топтаться на месте, нельзя, лицеист.

— А вы, что ли, цельный маг?! — взорвался наконец я. — Вы кого-то любите? Вы один и никому не нужны!

— Молодец, лицеист, молодец. Это второй вариант, который я бы тебе не советовал использовать. Ненависть такой же инструмент, как и любовь. Ненависть может сделать тебя сильнее. Но с помощью нее ты не станешь могущественным. Лишь одним из многочисленных магов, толкающихся на пути к власти.

— Вы просто пытаетесь реализоваться за мой счет, так? — гнев бушевал во мне. — Доказать, что проблема была не в вас! Я знаю про Тульский эксперимент. И знаю, кто его устроил.

Будочник изменился в лице. Он побледнел, а его запавшие глаза будто погасли окончательно. И реакция не заставила себя ждать.

— А теперь колдуй! — неожиданно закричал он. — Сотвори мне Взор!

На мгновение я опешил. Легко сказать, сотвори Взор. Заклинание второго ранга, способное заглянуть в душу любого. Узнать всю подноготную о человеке.

— Сотвори! — закричал Будочник, сверля меня сумасшедшим взглядом.

Сердце забилось часто, как неисправный метроном. Грудь обжигала безумная злоба и обида на этого человека. Хотелось накинуться на него подобно хищному зверю. Но вместо того я стал спешно формировать заклинание. Набрасывать на него кованные элементы, создавая нужный образ. И передавать силу.

И тогда… Тогда я увидел совсем другого Будочника. Словно луковицу, состоящую из десятков аур. Уставшего от жизни человека, незлобивого, одинокого. Он тщетно искал себя в этом мире и не мог найти. Так было прежде. Пока в его дверь не постучался глупый и молодой маг. И тогда все перевернулось. Давно остановленные шестеренки вновь задвигались, заскрипели. На увядшем дереве в забытом и заросшем сорной травой саду распустились белые цветы. Я давал ему силу. Не только ту, что подарил совсем недавно. Я давал ему силу жить. И пока жил я, жил и он.

Теперь все встало на свои места. Будочник не злился на просчеты или ошибки. Он боялся за меня больше, чем я сам. Я стал для него источником того, чего учитель не смог добиться сам. Он… любил меня, как сына, которого у него никогда не было и не будет.

Я не думал, что Взор окажется таким сложным и тяжелым заклинанием. Не для сотворения. А для осознания. Грудь сдавило невидимой железной полосой, воздуха не доставало.

— Тише, тише, лицеист. Не спеши, — услышал я знакомый голос. — А теперь вспомни тетю, вспомни все лучшее, что было связано с ней. Вспомни футбол, вспомни своих друзей. Это даст силы.

В голове промелькнуло множество разрозненных картинок. Будто смотришь остросюжетный фильм на перемотке. Но это действительно помогло. Я почувствовал, как сила изменила свой ток. Стала более тягучей, мягкой, уже не такой неуправляемой.