— Поскользнулся! — громко сказал я, привлекая внимания. А сам все смотрел за жандармами.

И ничего. Синемундирные даже бровью не повели. Хоть донесение Максутову пиши, чтобы сделал им выговор с занесением в личное дело. И эти люди охраняют мой покой и сон. Иными словами, рассчитывать можно исключительно на себя.

Вот стоило мне появиться на поле и игра преобразилась. По крайней мере, все хотя бы стараться стали. В отличие от меня. Я как раз пытался теперь отыгрывать Тимоху, кухаркина сына, вместо пасов выбивая в ауты, а пару раз даже пропустил нападающих.

— Ладно, закончили, форму постирать и беречь. Головой отвечаете.

А уже возле жандармов буркнул, вроде бы сам себе.

— Ничего сегодня не получалось.

И они съели. Уму непостижимо. Все-таки действительно, как говорил наш тренер, если в борделе идут дела плохо, то нужно не кровати переставлять. А на месте Максутова я бы серьезно занялся его подчиненными. Хотя, для меня так пока даже лучше. Будочник же обещал сам прийти.

Дома я залез в горячую ванну, воду на которую Илларион грел ведрами (просто варварство какое-то) и стал разглядывать свою безволосую грудь. Ничего, никакой отметины. А вместе с тем та тупая боль не прошла. Скорее опустилась куда-то ниже, до живота, и там замерла.

Я даже по лбу себя хлопнул — живот. Именно он болел в первый раз, когда на меня посмотрел Ирмер. И теперь, когда я расстался с частицей дара, опять заныло там. Интересно, как связана магическая сила с моим желудочно-кишечным трактом?

— Молодой господин такой же, как и старый, — пробурчало что-то рядом.

Я не сразу распознал голос. Все-таки соседушко не докучал нам своим появлением. А первым вообще никогда не заговаривал.

— Что значит такой же, Пал Палыч?

— Щедрый. Он тоже делился своей силой. Только все кончилось плохо.

— Ну да, — буркнул я, похолодев в горячей ванне. — Ирмер умер.

— Нет, не для господина. Для другого. С господином было все хорошо. Его дар был такой изначальным, с особенностью. А вот для ученика все вышло плохо.

— Что случилось? Этот ученик умер?

Ответом мне послужила тишина. Зараза. Сегодня же скажу Иллариону, чтобы ничего не оставлял на ночь. Называется «как заинтриговать дурака? Потом расскажу.»

К слову, может слуга что-то знает. Он же был несколько десятилетий с Ирмером. Надо порасспрашивать. С другой стороны, слова соседушки меня немного успокоили. Прошлый господин когда-то отдал часть своего дара. И после этого остался одним из самых могущественных чародеев Империи, магом первого ранга на минуточку. Значит, и у меня все может выгореть.

На этом я решил выбросить ненужные переживания из головы и заняться единственным, что оставалось. Ждать.

— Да не было у Его Светлости никаких учеников, — решительно заявил за ужином Илларион, отламывая ногу от жареного гуся. — Уж сколько я с ним был, так никого не видел. Он так и говорил, более, Илька, никаких учеников.

Слуга произнес это и замер, не донеся птицу до рта. Будто только что осознал сказанное.

— Значит, все-таки был кто-то, — взял я кусок пирог. — А сколько ты Ирмеру служил?

— Почитай, сорок три годка. Как один день пролетели. Он бывало прикрикнет так: «Илька! Неси кафтан скорее». А у самого глаза смеются. Не злобливый был. Больше так, для порядку. Нашего брата если баловать, он же на шею сядет. Эх, какого человек потеряли, пусть земля ему будет пухом. Вы, господин, и кулебяку берите. Она чудо как хороша.

— Я по этому поводу с тобой тоже поговорить хотел, — отодвинул я стакан с чаем. — Ты мне скажи, вот что у нас на столе?

— Да всего по чуть-чуть, — не понял моего вопроса Илларион. — Щи еще остались, птица опять же. Рекомендую. Ее хоть и застенцы поставляют, но владелец трактира сам отбирает. Студень вот вы зря не ели, он для растущего организма полезен. Сало опять же, буженинка, грузди соленые согласен, на любителя. Ну и по мелочи, пироги и пирожки, расстегаи, пирожных я уж брать не стал. Баловство это все.

— Милый мой, Илларион. Как бы тебе помягче сказать… Не считаешь ли ты, что этого чуть-чуть очень до фига. Прям довольно сильно.

— До чего, господин?

— Много это, очень много. Вот сколько ты потратил?

— Двенадцать рублей всего. Разве то деньги? К тому ж, я там не последний человек, меня все знают. Сколько уж там столуемся. По полной не ломят.

— Послушай, мой не последний человек. Думаю, нам нужно жестко урезать осетра.

— Как же его резать, ежели я его и не брал. Осетр дорогой. Лучше карпа или судака. Застенная речная рыба, господин, на удивление довольно неплоха. Но хотите осетра, завтра возьму.

— Да, блин, я совершенно о другом, — начинал я немного нервничать.

— И блинов могу взять. Хотя сказать по правде, они там не особо. Вот у Севастьяна, что в Голодаевском[1] переулке, но туда каждый день не походишь.

— Так, все стоп. Я о другом. С завтрашнего дня мы жестко урезаем расходы. В день тратим на еду не больше десяти рублей. Это завтрак, обед и ужин.

— Помилуйте, господин, что же я на десять рублей возьму? — в глазах Иллариона читался неподдельный ужас.

— Вот и постарайся уложиться. Бери ровно столько, сколько мы можем съесть. Без всяких этих твоих разносолов. Будем звонкими и стройными. Сейчас, кстати, это модно.

— Когда это мода такая пошла костями греметь? — все еще возмущался Илларион.

— Решено, у нас наступает режим тотальной экономии. Все равно большая часть еды потом в таз отправляется.

— Пал Палыч же тоже столуется.

— Вот я о нем и говорю, — рубанул я воздух ладонью. — Мы его не звали. Пользы с него никакой. Жрет и книги портит. А спросишь чего, так вразумительного ответа не получишь. Хочешь жить, умей вертеться. Пусть и вертится.

Откуда-то сверху из угла раздалось возмущенное неразборчивое бормотание. Однако я был непреклонен.

— И теперь за каждую копейку будешь отчитываться. На хозяйские нужды в конце недели составляешь список, а я его одобряю или нет. Понял, Илларион?

— Как тут не понять, — с грустью смотрел на гуся слуга. Как на друга, с которым скоро придется попрощаться.

— Вот и отлично. Все, я спать.

Правда, судьба мне сегодня не благоволила. И выспаться не удалось. Я долго ворочался в кровати, прокручивая события прошедшего дня. Учебу, футбол и, конечно же, Будочника. И еще на зубах скрипел этот дурацкий зубной порошок. Вот, спрашивается, какого черта не покупать нормальную пасту? Все равно этот же порошок от нас возят. Вообще не знал, что такое еще производят.

Что до остального, то именно сейчас я чувствовал себя нормально. Прям реально неплохо. Словно не отдал часть собственного дара. А живот болел разве что из-за того, что я обожрался.

Проворочавшись с добрый час я задремал. Но вскоре проснулся. И сразу понял, что-то не то. Во-первых, в комнате очень плохо пахло. Да что там, воняло. Сердце бешено забилось и мне казалось, что его стук гулким эхом разносится по всему помещению.

— Кто здесь? — спросил я, шарясь по столику. Нащупал только здоровенный подсвечник.

— Не бойся, лицеист, не бойся, — раздалось из темноты.

Я шарахнулся, ударившись о спинку кровати. И только теперь различил в полумраке фигуру, сидящую на кресле.

— Как вы сюда попали?

— Это просто. Лицеист не повесил защитные заклинания на дом. Будочник вошел.

— А жандармы? — я вспомнил о недотепах, которых удалось провести на футболе и по спине заструился холодный пот.

— Псы Будочнику не помеха. Слишком глупы. Будочник умнее. Будочник прошел.

Он неторопливо поднялся на ноги, приблизился ко мне и отобрал подсвечник. После зажег несколько свечей, не применяя никакого заклинания, положил обглоданную жирную тушку гуся прямо на столик, вытащил сигарету и тут же прикурил. Точнее, огонек на ее конце появился сам собой.

— Вообще-то, здесь не курят, — стал потихоньку я возвращаться в действительность и осознавая, что ничего страшного не произошло. Просто мой экстравагантный знакомый решил навестить среди ночи.