Я добрался до проема в комнату и невольно стал дышать ртом. Здесь запах, точнее жесточайший смрад, был сильнее. Хозяин дома сидел на низеньком кресле, закинув ногу на ногу. Он напоминал сумасшедшего короля, свита которого разбежалась. А вот королевство — сваленный без всякого порядка хлам, с одной крохотной тропинкой к креслу, остался.

— Кто ты, лицеист?

— Я Коля. Николай Куликов. Точнее Ирмер-Куликов.

— Ирмер-шмимер, задавака Ирмер, думал, что всех обманул, да нашел себе костлявую невесту, — болтая ногой, пропел Будочник. А после сердито ткнул в меня пальцем. — Кто ты, Лицеист?

Так, он либо прапорщик, которому надо все повторять по два раза, либо глухой. Но делать никуда. Это я выступал в роли просящего.

— Я… Я Николай…

— Имя пустота. Ветер дунул и имя забыли. А вот запах может многое сказать. От тебя смердит чужим миром! — грозно рявкнул Будочник.

— Да, да, я оттуда, из другого мира, из-за стены. Застенец, так меня называют. Господин Ирмер оставил мне дар.

— Ирмер, Ирмер, чертяка-Ирмер, хитрый Ирмер перехитрил сам себя, — он замолчал, но продолжил уже спокойным голосом. — Я сразу почувствовал знакомые нотки корицы.

— Корицы? — не понял я.

Вообще, чем дальше заходил наш диалог, тем острее у меня возникал вопрос: «Что я здесь делаю?». Понятно, что в дурдоме амнистия, но я бы за этим типом пристально присматривал.

— Каждый дар пахнет по-своему. Не все умеют его чувствовать. Я умею. Будочник молодец. Только Будочника списали. Будочник не хочет больше воевать.

Он откинулся на спинку так, что в тусклом свете окна я увидел его коротко и неровно остриженные волосы. Видимо, сумасшедший был сам себе парикмахером. Будочник немного помолчал и вполне нормально, как полноценный член общества и психически здоровый персонаж спросил.

— Что привело вас ко мне, молодой человек?

— Мой дар. Я не могу им пользоваться. Точнее, не могу пользоваться, когда хочу. У меня получалось создать Зеркало и Эгиду…

— Молчи, молчи, молчи, — торопливо перебил меня Будочник. — Слушай, как они крадутся. Выползают из своих щелей, чтобы залезть тебе в уши, забраться под ногти, обглодать лицо. У, сколько их, какие они толстые, красивые, как россыпь опарышей. Они доберутся до тебя лицеист, доберутся. О, страдания, страдания. Зачем ты им нужен?

Мои нервы и так были расшатаны до невозможности, а этот сумасшедший продолжил подливать масла в огонь. Скоро он перешел на еле различимый свистящий шепот, постепенно наклонившись, будто хотел стать меньше. Я как не вслушивался, не мог разобрать ни слова.

Неожиданно Будочник вскочил с кресла и вытянул руку. Он не создал заклинание, по крайней мере я не видел процесс сотворения, но меня резко отбросило в стену, а невидимая рука сдавила горло. Я дергал ногами, лишь краем носков задевая пол. Тщетно пытался схватить ртом воздух, но только беззвучно открывал рот.

— Зачем Будочнику учить тебя? Будочник лучше заберет дар сам! Отдашь, лицеист?

Не знаю, что в этот момент во мне проснулось. Наверное, сильнейшая жажда жизни. Я вытянул руку и наспех создал нечто похожее на Кистень. Ладно, ладно, вообще непохожее. Разве что напоминающее тот по эффекту. Форма дрожала перед глазами в неистовой пляске, а я пытался ее удержать. И у меня получилось. Заклинание ударило в Будочника, разорвав связь. Он перекувырнулся через кресло, но приземлился, судя по звуку, на что-то мягкое. А я упал на грязный пол, кашляя и утирая выступившие слезы.

Но вопреки ожиданиям, хозяин дома не пытался больше причинить мне вреда. Он поднялся из-за опрокинутого кресла, поставил его на место и теперь тихонько посмеивался. Были бы у меня силы, я бы сейчас ему в морду дал.

— Будочник сразу все понял. Будочник умный. Дар живет в тебе, лицеист, но выбирается наружу редко. Когда понимает, что ты можешь умереть. Твой дар очень ленивый, его надо розгами, розгами, да по сусалам.

Он неторопливо подошел ко мне, мягко взял за плечи и помог подняться. Только теперь я разглядел его лицо. Небритое, с глубоко посаженными глазами, которые, казалось, смотрят на тебя из чернеющих провалов, горбатым сломанным носом и острыми скулами.

— Я знаю, что с тобой, лицеист. И знаю, как тебе помочь. Знаю, как сделать так, чтобы ты колдовал, когда хотел. Будешь новым Разумовским. Хотя лучше не надо, тот плохо кончил. Я могу сделать тебя очень сильным. О да, Будочник это может.

Он вернулся к креслу, вытащил откуда-то из недр своих лохмотьев папиросу. Вместо спички Будочник использовал палец. Тот неожиданно загорелся, осветив страшное лицо хозяина дома. Тот походил на ожившего мертвеца, который по какой-то странной причине не желает лежать смирно в гробу. По крайней мере, у меня складывалось ощущение, что мозг у него точно потек от разложения.

Но вместе с этим было кое-что и интересное. Я понял эту вещь только сейчас. И подобное обстоятельство в данный момент перевешивало всю эксцентричность собеседника.

Сначала мне показалось, что Будочник не создает заклинание. А будто использует силу напрямую. Но именно теперь я понял, это не так. Создает. Вот только не применяет ни одну из известных техник — ни ковку, ни плетение.

— Как вы это делаете? — из всего множества вопросов, задал я именно этот.

Несмотря на туманность формулировки, хозяин меня понял. Он громко рассмеялся, затушил папиросу и вытащил следующую.

— Потому что Будочник пожил. Будочник знает много всего. И не уподобляется этим кретинам из лицея. Они выгнали Будочника. Почему? За что? Я просто хотел сделать детей лучше, сильнее. Но нельзя, всем ходить в ногу, всем слушаться, всем смотреть в одну сторону. Да, господин директор, хорошо, господин директор. Мы еще один кирпичик в стене.

Он плотно сжимал папиросу губами, быстро и жадно попыхивая ею, как если бы весь день не курил. И не сводил взгляда с меня. Словно о чем-то размышляя. И наконец принял решение.

— Хорошо, лицеист. Я могу тебя обучить. Не только открывать шкатулку, когда ты захочешь. Но и прочистить твои забитые грязью и дерьмом каналы. Сосуд ведь хороший, это со всем остальным не повезло. Я помогу. Чтобы ты понял и смог. О да, Будочник это может.

— Я буду вам весьма признателен, — я все еще не мог понять хорошо это или нет.

— Признателен-зазнателен, — запел вновь хозяин дома. — Никто никогда не делает что-то просто так. У всего есть цель и цена. Цена и цель, цель и цена. Понимаешь? Я понимаю. Потому что Будочник умный.

— Да, конечно, понимаю, — понял я сразу, к чему он ведет. — У меня есть немного денег. Конечно, их, наверное, недостаточно, но я готов потратить любую сумму.

Ведь всегда можно загнать сульфар.

— Деньги-дребеденьги. Зачем деньги тому, у кого все есть? — будто подтверждая свои слова, он развел руками, чтобы я посмотрел на его хлам. Ну да, действительно. — Будочник не дурак, Будочник умеет торговаться. И своего не упустит.

— Тогда что вы хотите?

— Сущую малость, малость, шалость, малость. Кусочек, всего лишь кусочек твоего дара.

Будочник сказал это и захлопнул рот рукой. Совсем как маленький ребенок, который произнес нечто плохое. Сказать по правде, офигел и я.

— Кусочек дара? — протянул я.

— Кусочек, совсем немного, — не отрывая руку ото рта, произнес он. — Ты же можешь, я знаю. Ирмер мог, ты можешь. Совсем чуть-чуть. Не будь жадиной!

Последние слова он прокричал и вновь погрузился в молчание. Только теперь тишина угнетала. Давила на плечи, как тонны воды, погружая все глубже и глубже.

— Мне… Мне надо подумать, — сказал я, понимая, что отсюда надо линять. И делать это как можно скорее.

— Думай, думай, будь умницей, не разочаруй Будочника. Только помни, они придут. Не они, так другие. Не другие, так третьи. Ты лакомый кусочек. Сладкий, как пончик. Ха-ха-ха, да, как пончик.

Он так резко поднялся, что я дернулся, ожидая очередных неприятностей. Даже за кортик схватился. Но Будочник проскользнул мимо меня, выйдя из комнаты в коридор, бесшумно прошелся по скрипучим половицам и уже оттуда произнес ровным спокойным голосом.