Так что он там написал, этот, как его фамилие… Ро-ман-то какой, говорю? Ах, «Бурный поток»…

Настоящих-то потоков да-авно нет! Вот раньше потоки были — это да… В тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, — как сейчас, помню… Весна… Все залило! Все-o! Земли не видно. Это — поток! А у Сазонова что? Нет. вообще-то, конечно, есть кое-что. Но — не то!

Что? Ах, меня уже сняли с работы? Ну еще бы. Женя Сазонов, как не помнить! Вместе в греческом зале… Мы же с ним из одного тамбура вышли. Как вспомню — так вздрогну, как вздрогну — мороз по коже. Бу зделано! Как говорят древние греки — айн унд цванциг, фир унд зибциг, что означает — с Первым апреля!

Ну, с этим вопросом все. Это я сказал, что я предупредил. Таким путем, в таком разрезе. Семья есть?

Привет семье!

Евг. Изонов

Приветы и заветы

К вопросу о ресурсах. Россия — богатая страна! Если, скажем, всем кандидатам дать попрезидентствовать хотя бы по четыре года — и то мы обеспечены президентами на 48 лет вперед!

К итогам первого тура. Вот собрались в команде претендентов 11 джентльменов — а ведь одну женщину вперед не пропустят!

К предчувствию второго тура. Так и представляется — толкутся в сенях, сшибаясь по старинному обычаю плечами. Зюганов и Путин:

— А ну, давай выйдем? Один на один!

К переменам. Нет, что-то явно меняется! Раньше, к примеру, показывали человека, похожего на прокурора. А теперь показали человека, который на известного террориста ну совершенно не похож!

К вопросу о свободе. За десять лет так наглотались свободы, что случись тоталитаризм, поначалу воспримем это с радостным ощущением перемен!

ТРИНАДЦАТЫЙ СТУЛ

Тринадцатый стул

Известно, что во всех видах прессы — прогрессивной и консервативной, раскованной, рискованной и закованной, демократической и тиранической, независимой и ангажированной. — повторяю: во всех видах прессы ежедневно и ежечасно, вяло и энергично, грубо и утонченно, но обязательно постоянно протекает неумолимый процесс отклонения предлагаемых авторами к публикации творений. Назовем условно это отклонение словом «ЗАРУБ». Под заруб попадают и остро-, и тупоумные, и графо-толстовские, и графоманские, и высоко-, и низко-, и вообще не художественные произведения. Мне, редактору с непрерывным 25-летним стажем, хотелось бы познакомить читателя с моим видением такого жестокого и на первый взгляд несправедливого явления, каким является редакционный заруб, и с тем, как он выглядел в «Клубе 12 стульев».

Зарубы — это главная работа редакторов, и по своей сути они явление необходимое и естественное, потому что полезное. Зарубы иногда вызывают упреки в нарушении свободы слова, но только самые дремуче-оголтелые, близорукие и недальновидные оптимисты могут считать необузданную свободу слова признаком демократичности и цивилизованности общества. Если бы такая свобода была так жизненно необходима человечеству, как, скажем, солнце, воздух и вода, как хлеб и — не побоимся этого слова — зрелища, то у означенного человечества быстро пропали бы аппетит, жажда, желание загорать, дышать, плавать, думать и развлекаться! И главное — желание читать! Ибо при необузданной свободе слово нужно было бы давать не только гениям и талантам, не только остроумцам, душелюбам и людоведам, но и графоманам, без достаточного основания считающим себя гениями, душегубам и людоедам, мошенникам, ксенофобам, мизантропам, а то и вообще недоантропам, то есть где-то врагам свободы. А уже давным-давно сказано: «Никакой свободы врагам свободы!».

«Клуб ДС» не исключение из правил и законам, на которых фундаментируются зарубы, подчинялся, как и все. Зарубы в «Клубе ДС», как и у всех, были:

а) противно-перестраховочными и

б) вызванными суровой необходимостью.

К числу противно-перестраховочных с полным основанием можно отнести идеологические зарубы, то есть такие, которые подчинены доминанте «нельзя!». Сейчас они почти вымерли, но когда-то доминировали среди всех других видов зарубов. В те времена главенствующее положение в прессе занимали лица, которые четко представляли, что можно печатать, а что — нельзя, и в соответствии с этим знанием разрешали и рубили.

Однажды, только-только начав работать в «Клубе ДС», я обратил внимание на то, что заместитель главного редактора, куратор нашего отдела, добрый, остроумный, образованный, но битый-перебитый за вольности в редакционных делах человек — А. С. Тертерян из материалов, которые мы ему сдавали, засылал в печать только худшие, а лучшие — отклонял. Убедившись в этой закономерности окончательно, я пришел к Тертеряну и горячо посетовал ему на это. Артур Сергеевич грустно и добродушно поглядел на меня как на большого ребенка и ответил: «Пашенька, молодец, умница! Ну что может понравиться такому гнилому интеллигенту, как я? Только то, что нельзя печатать ни под каким видом!». Он постиг науку «можно-нельзя» на собственной шкуре, если уместно так сказать про уважаемого человека. Угроза быть наказанным, вплоть до увольнения, или минимум получить втык реально нависала над всеми редакторами, и те, кому было терять больше, чем другим, всегда были начеку.

В 1979 году, в связи с наступавшим пятидесятилетием советской «Литгазеты», было принято решение выпустить ретро-номер, включив в него все лучшее, что можно было в нем уместить. Мне было поручено составить 16-ю полосу. Я перелистал все подшивки с 1929 по 1979 год в поисках лучшего, которое, как известно, враг хорошего. В числе прочего мной были предъявлены критическая статья К. Чуковского и фельетон И. Ильфа и Е. Петрова. От статьи К. Чуковского по закону «можно-нельзя» было отсечено три четверти, а в фельетоне Ильфа и Петрова и вообще не нашлось ничего, что можно было бы по этому закону опубликовать. Острота, которую допускали контролеры в начале жизни газеты, оказалась недопустимой в 1979 году!

Кстати, в фельетоне я прочел о справке, выданной одному литератору «в том, что он является татарским писателем». Справка была действительна по 31 декабря… года. Какого года, я забыл. Этот анекдотический случай впоследствии вошел в репертуар выступлений отдельных авторов «Клуба ДС», которые представляли эту ситуацию как прочитанную в письме, пришедшем в редакцию. Конечно, это была ложь, но какой невинной она кажется по сравнению с современными лжами!

Вот еще один случай идеологического заруба. Вернее — полузаруба. Во время визита Брежнева во Францию, а Косыгина в Англию (но не в связи с ними!) на 16-й полосе должно было быть опубликовано мое стихотворение «Размышление о чудесах». В стихотворении была такая строфа:

Эта строфа была изъята из стихотворения в самый последний момент — очевидно, для того, чтобы между нашими державами не вспыхнула какая-нибудь междуусобица! Когда я прочитал, уже в газете, это стихотворение, я был просто раздавлен отчаянием! Стихотворение распалось начисто. Но зато потом, по совету одного из основателей «Клуба ДС» Ильи Суслова, я всегда пытался писать стихи так, чтобы никакое разрушение их части не приводило к полному развалу. Иногда это мне удавалось.