То же самое мы должны сказать и о понятии структуры. Выше оно формулировано у нас при условии использования звуков как постоянных величин. Но сейчас мы должны сказать, что и понятие структуры может и должно мыслиться в условиях представления о звуках как о переменных величинах. Существуют переменные, т.е. бесконечно мало становящиеся структуры со всеми вытекающими отсюда категориями предела, т.е., в первую очередь, дифференциала и интеграла. Ведь живой поток человеческой речи только и состоит из подобного рода подвижных структур. Однако теория подобного рода становящихся структур завела бы нас слишком далеко; и мы не стали ею здесь заниматься, тем более, что в отдельных случаях в дальнейшем нам придется столкнуться с этим еще не раз.

Во всех предыдущих аксиомах звук рассматривался одномерно и однопланово, т.е. вовсе не как звук человеческой речи, а как просто вообще любая вещь. Однако, звуки человеческой речи имеют значение не сами по себе, но как носители определенного рода значения, которое, в конце концов, в отличие от значения всех прочих вещей, является орудием разумного человеческого общения. Поэтому, звук должен быть рассмотрен нами и как знак, причем знак этот имеет своей единственной целью обеспечить разумное, сознательное, эмоциональное, волевое, деловое, трудовое и вообще всякое субъективное общение одного человека с другим. Отсюда необходимым образом возникает длинный ряд и всяких других аксиом звука.

Самым же главным в диалектическом отношении при формулировке последующих аксиом является то, что мы здесь уже покидаем почву непосредственного отношения к звуковой действительности. Звук не просто оформляется перед нами в ту или иную единораздельную цельность, но он со всеми своими раздельностями сразу же приобретает двухплановый характер. В конце концов эта двухплановость сводится к тому, что мы начинаем различать звук как явление и звук как сущность, как смысл, или как смысловую сущность. Это есть переход от непосредственности звука к его отражению в сознании и мышлении. Он становится отныне для нас в смысловом отношении чем-то двухплановым, т.е. опосредствованным. Сейчас мы и приступим к анализу аксиом звуковой сущности, т.е. от его живого созерцания перейдем к его абстрактному мышлению с тем, чтобы в дальнейшем от абстрактного мышления опять вернуться к звуковой непосредственности, но уже сознательной, практической и творческой.

Чтобы эти аксиомы знака были понятны и стали очевидными для всякого, необходимы два предварительных тезиса, которые будут иметься в виду в этих аксиомах.

Первый тезис гласит следующее: смысл всякого А есть та сторона этого А, в которой это А отождестлвяется с самим собой. Покамест мы не знаем, что виднеется перед нами вдали, это кажется нам, самое большее, каким-то бесформенным пятном. Пусть такое пятно мы назовем буквой А. Подходя ближе к этому предмету, мы начинаем колебаться, является ли этот предмет каким-нибудь небольшим деревом или этот предмет – человек. Когда же мы подошли к этому предмету еще ближе, то мы вдруг начинаем отчетливо видеть, что это вовсе не человек, а небольшое дерево. Наше А вдруг конкретно заговорило. И почему? Только потому, что данное дерево мы определили именно как дерево, а не как что-нибудь другое. Дерево для нас стало именно деревом и прежнее неопределенное пятно вдруг получило определенный смысл. Следовательно, уловить смысл какого-нибудь А, это значит отождествить это А с ним самим, т.е. отличить его от всего другого.

Второй тезис гласит следующее: смысловое отношение между двумя вещами возможно только тогда, когда смысл одной вещи так или иначе отражает на себе смысл другой вещи. Что значит сравнивать одно с другим? Это значит фиксировать одну вещь так, что в то же самое время примышлять здесь и другую вещь. Поместив обе вещи как бы на одной плоскости, мы можем установить как то, в чем они сходны, так и то, в чем они не сходны. При таком условии мы имеем полную возможность одну вещь рассмотреть в свете другой вещи, а эту другую вещь – в свете первой вещи. Однако, не зная что такое одна вещь и что такое другая вещь, мы не можем их и сравнить между собою, т.е. не можем сказать, в чем они сходны и в чем они различны. Следовательно, смысловое отношение между двумя вещами может быть установлено только в том единственном случае, когда мы знаем смысл одной вещи и когда мы знаем смысл другой вещи, а самое главное, когда мы знаем, что значит каждая вещь в свете другой вещи, т.е. каково взаимоотношение смысла одной и смысла другой вещи.

После этих двух тезисов мы можем формулировать необходимые для нас аксиомы знака.

а) Звук, когда он рассматривается в смысловом соотношении с какой-нибудь вещью (в том числе и с самим собою), есть знак этой последней (II – 1а).

б) Смысловое отношение того или иного звука к той или иной вещи есть, при условии учета внутренней сущности вещи, ее означение, и при условии учета внешнего ее функционирования – ее обозначение (II – 1б).

в) Результат всех или некоторых смысловых отношений вещи к тому или иному звуку есть значение звука (II 1в).

г) Результат всех или некоторых смысловых отношений звука к той или иной вещи есть означенное, или обозначенное в этой вещи (II 1г).

д) Результат всех или некоторых смысловых отношений того или иного звука к той или иной вещи есть назначение этой вещи, или ее знаковая система (II 1д).

Однако аксиомы знака опять-таки относятся к вещам вообще, но не специально к языку и к звукам. Знаком может быть флаг, медаль, та или иная форма одежды, звуки, издаваемые животными или атмосферными явлениями и т.д. и т.д. Хотя все это является знаками, но это пока еще не человеческая речь. Отсюда необходимость дальнейшего углубления фонологической аксиоматики.

Это дальнейшее углубление фонологической аксиоматики должно касаться уже специально проблем человеческого сознания и мышления. Мы сейчас должны вникнуть в проблему того, какую функцию несет звук в качестве осмысленного знака в человеческом сознании и в чем заключается его активная роль в человеческом мышлении. Если мы не найдем такой специальной функции звука в сознании и такой специальной мыслительной роли звука, то фонология, как наука, просто не будет для нас существовать, поскольку все указанное у нас выше относится ко всяким вещам без исключения; и вместо слова «звук» можно было бы поставить обозначение любой вещи, безразлично какой. Заметим также, что только после учета всей конструктивной сущности звука, мы впервые можем заговорить, именно, о фонеме звука, а в дальнейшем и о модели этой фонемы, а не просто только о самом звуке, поскольку проблема фонологии связана с глубочайшими проблемами сознания и мышления вообще.

а) Аксиома репрезентации. Смысловая функция звука или его фонема требует репрезентирующего акта в отношении обозначенной этим звуком предметности (II 2а).

Это – первый шаг конструктивной сущности звука. Начиная с этого момента, когда мы уже пользуемся принципом отражения действительности в сознании, мы все время будем говорить не просто о звуке, но о тех или других смысловых функциях звука в человеческом сознании. Теперь вступает в силу человеческий субъект, его сознание и мышление; и без той или иной активности этого сознания простое учение о звуке, как о таковом – теряет для нас всякий смысл как предмет специальной фонологической науки. Ясно также и то, что условием для всех мыслительных операций, совершаемых при помощи звука, является перевод обозначаемой звуком предметности на язык сознания. А это значит, что обозначаемая звуком предметность так или иначе должна быть представлена в человеческом сознании, должна быть воспроизведена. Покамест нет этого воспроизведения, не над чем будет и работать человеческому сознанию и человеческому мышлению. Поэтому, репрезентирующий акт есть первейшее и необходимейшее условие для смыслового функционирования звука в сознании и мышлении.