Дальше мы говорили о фонеме звука, как об его конструктивной сущности. Если угодно, конструктивную сущность звука можно считать копией звука, а звук считать оригиналом этой копии. Но применение этих категорий оригинала и копии в области сущности дает очень мало и во многом искажает положение дела. Ведь сущность вещи не есть просто вещь, но ее смысловое отражение. Копия же оригинала есть такая же реальная вещь как и сам оригинал, и насколько много дает эта противоположность оригинала и копии для самих вещей, настолько слабо и искаженно звучит такая противоположность в области учения о сущностях.
Даже и наши последние аксиомы, относящиеся уже к обратному отображению сущности в область явления, тоже только еще подготовляют для нас учение о модели и создают для него почву, но, взятые сами по себе, отнюдь еще не есть теория моделей.
Общее основание теории моделей
Таким общим основанием является в первую очередь отношение оригинала к копии. Звук, т.е. живая человеческая речь, есть оригинал. Но возможны и разного рода его копии. Среди этих копий и находится модель. Какова же та копия, которую было бы целесообразно назвать столь специфическим термином, как «модель»?
Механическое воспроизведение оригинала, например, его фотографический снимок, очевидно, не есть модель данного оригинала. Для такого механического воспроизведения вполне достаточен термин «снимок» и ни в каких других терминах никакой нужды здесь не возникает. Когда мы говорим о модели какой-нибудь вещи, то даже в обиходном просторечии мыслится фиксация какого-то плана этой вещи, какого-то ее оформления, какой-то ее формы. У нас уже давно выступал термин «структура», который выгодно отличается от всех этих неопределенных терминов «план», «форма» и т.д. тем, что мы точнейшим образом определили его значение: структура вещи есть ее единораздельная цельность. Согласно общему чувству языка, в модели мы как раз находим эту единораздельную цельность; и поэтому модель вещи есть прежде всего ее структура.
Однако структура вещи может быть для нее существенной и несущественной. Беря в руки переплетенную книгу, мы находим, что, например, цвет переплета весьма существенен для внешнего вида этой книги. Но если бы мы спросили себя, что такое вообще переплет книги, то ни его цвет, ни его формат уже оказались бы несущественными для этого понятия. Поэтому, если мы заговорили о структуре звука, то нам захотелось установить именно то, что существенно для звука, ту единораздельную цельность речи, без которой последняя не может существовать. Значит, для учения о модели звука нам нужна не какая-нибудь иная, но именно существенная структура звука. Что такое сущность звука, это мы рассмотрели в отделе о конструктивной сущности звука.
Так как нас сейчас уже не интересуют все детали теории конструктивной сущности, то будет достаточно говорить просто о смысловой структуре. Модель звука, если не входить в подробности, есть просто его смысловая структура.
Но и этого мало. Мы не могли остаться в пределах только конструктивной сущности и перешли в область ее бесконечных материальных воплощений, в область ее творчески-жизненных действий. Латинское слово «функция» и есть прежде всего «действие». Для современного употребления слова «функция» – это «действие», конечно, отличается слишком общим и неопределенным характером. Однако в предыдущем, рассматривая обратное отображение сущности в область реального явления, мы понимаем под этим «действием» уже не что-нибудь слишком общее и неопределенное, но нечто весьма точное и весьма определенное – это совокупное действие явления с его сущностью. Мы сейчас увидим, что именно такого рода «действие» необходимо для конструирования понятия модели. И, если прибавить сюда только что упомянутое нами учение о фонеме как о сущности, или, что то же, о смысле, то мы вполне можем говорить о структурно-смысловых функциях моделей. А это приводит к первой и самой общей, самой необходимой аксиоме моделирования.
Аксиома структурно-смыслового функционирования модели
Фонемная модель есть структурно-смысловая и функциональная общность звука как оригинала и звука как копии (IV 3).
Это есть самое общее определение модели звука. Но даже и это определение, несмотря на свою наибольшую общность все же говорит гораздо больше, чем, например, чертеж машины о самой машине. Ведь машина реально действует в материальной действительности; чертеж же машины, как бы он точен ни был, не есть сама действующая машина, а есть только теоретическое представление о действии этой машины. Предложенная аксиома модели уже говорит о реальных функциях оригинала, а не только об его смысловой структуре. Поэтому, с точки зрения предложенной аксиомы, моделью электрической железной дороги уже не может быть неподвижный и мертвый электровоз, но такой электровоз, который строят, например, подростки при помощи металлических частей, входящих в набор, под названием «Конструктор». При помощи этих частей можно даже в небольшой комнате провести самую настоящую электрическую железную дорогу, по которой электровоз со своими вагонами движется совершенно так, как это происходит на настоящей электрической железной дороге. Здесь подлинное тождество и смысловой структуры огромного оригинала и ничтожной по своим размерам копии, а также и тождество всех реальных функций того и другого. И когда мы говорим, что фонемная модель предполагает единство всех этих смысловых структур звучания и единство всех его реальных функций, несмотря на разницу субстратов (или субстанций, материалов), при помощи которых осуществляется звучание, то мы имеем в виду как раз такое, не просто теоретическое, но именно материальное, субстанциальное воспроизведение оригинала его копией. Модель и есть то общее, что объединяет эти две «машины», как бы ни были различны материалы, из которых они сделаны.
Отсюда вытекает еще и то важное обстоятельство, что для модели, собственно говоря, является безразличным квалификация одного предмета как оригинала и другого предмета как копии. Когда подросток устроил в своей комнате самую настоящую электрическую дорогу, то оригиналом для него являлась, конечно, настоящая электрическая дорога, которой пользуются реальные пассажиры в своем реальном передвижении. Однако разница между игрушечной, или комнатной электрической дорогой и настоящей дорогой заключается только в пространственных размерах, что не имеет ровно никакого значения ни для смысловой структуры обеих дорог, ни для их материального функционирования. Поэтому вполне возможно, что изобретатель соорудит электрическую железную дорогу сначала именно у себя в комнате, в виде как бы игрушки; и тогда копией будет уже самая настоящая и большая электрическая железная дорога.
Конечно, когда при изучении отдельных звуков или морфологических показателей в разных языках в той или другой грамматической форме мы конструируем какое-нибудь исходное явление в индоевропейском праязыке, то это последнее оказывается моделью и для всех соответствующих явлений в отдельных языках индоевропейского семейства. С другой стороны, однако, поскольку самую эту модель мы получили из соответствующих явлений отдельных языков, уже она сама может считаться копией соответствующих явлений этих языков.
То же самое нужно сказать и вообще о языковых моделях. Примерами моделей могут служить, например, классическая латынь для всех романских языков, каждый отдельный язык – для своих диалектов, каждый диалект – для своих говоров. Каждое индивидуальное произношение тоже обладает своей собственной моделью, которую не так трудно описать.
Важно только понимать разницу между структурой и моделью. Всякий предмет обладает своей собственной структурой, поскольку является единораздельной цельностью. Но это еще не значит, что всякая структура в то же самое время обязательно является моделью. Для модели необходимо наличие разных субстратов, в которых воплощается одна и та же структура. Одна и та же структура, воплощенная в разных субстратах, т.е. осуществленная на разных материалах, является везде одной и той же; и тогда она уже не просто структура, но модель. И, поэтому, всякая модель есть обязательно структура, но далеко не всякая структура есть тем самым уже и модель. Рассматривая данный предмет как единораздельную цельность, и не ставя никакого вопроса о перевоплощении этой единораздельной цельности в других субстанциях, мы только и ограничиваемся изучением одной структуры данного предмета, и никакого вопроса о моделировании в данном случае даже и не возникает. Так, наблюдая разные дифференциальные признаки одного звука, мы остаемся в пределах только одного структурного представления, если не прямо в пределах только одного перечисления этих дифференциальных признаков. И только когда перечисленные суммы дифференциальных признаков данного звука превращаются в новое качество, не имеющее ничего общего с отдельными дифференциальными признаками, только тогда можно ставить вопрос о звуке, как модели, и о звуке, как о структурной объединенности определенных дифференциальных признаков.
