Таким образом, то, что лежит в основе речи, лишается всякого морфологического оформления. Но можно ли говорить о слове вне морфологического оформления, хотя бы нулевого? Очевидно, внесмысловой критерий все же берет здесь верх при определении грамматической модели, так как значимость, лишенная всякого морфологического оформления, делается очень абстрактным принципом, и едва ли такая значимость может выделять слова из речевого потока. Поэтому не верится, когда автор книги говорит (там же), что «основная речевая единица практически для нас совпадает со словом». Если обыкновенное слово есть основная речевая единица, то это известно всем школьникам. Если же понятие основной речевой единицы представляет собой нечто новое, то это новое, насколько можно судить в данном месте книги, заключается только в исключении морфемного анализа. Но это исключение морфемного анализа запрещает вводить в определение слова смысловой элемент, которого тем не менее автор требует для своего определения конструктивного критерия сегментации. Таким образом, здесь – явное противоречие. Желая дать теорию моделей без семантики, автор книги тем не менее не может обойтись без ее использования.

Но как бы ни понимать термин «слово», ясно, что ввиду своей минимальности такая единица речи не может исчерпать собою ту основу, на которой можно было бы осуществлять грамматическое моделирование. Традиционное языкознание переходит в этом случае от слова к словоизменению и в дальнейшем к словосочетанию, к области которого относится и предложение, но в данном месте книги автору не нужны ни словоизменения, ни словосочетания.

Автор вводит термин «фраза», определение которой он находит у Карцевского:

Конечно, никакая коммуникация не интересует здесь автора книги. Но его очень интересует то, что фраза определяется без всяких грамматических категорий, а является интонационным единством, чего бы то ни было, хотя бы и полной бессмыслицы. Автор так и пишет (там же):

Даже интонация является здесь для автора не обязательной, хотя, вообще говоря, он ее не исключает и даже иногда ею пользуется. Что, однако, значит «упорядоченность» в том или ином сочетании слов, которое никак не регулируется грамматически, остается совершенно неизвестным. Автор считает фразами не только такие, как «кентавр выпил круглый квадрат» или «идея яростно спит», но и такой бессмысленный набор слов, как «сплю идея яростно» или «пришел с». Однако тут же выясняется, что автор напрасно запугивал нас такими бессмысленными фразами. Оказывается, что в дальнейшем он будет пользоваться только «отмеченными» фразами, т.е. теми, которые встречаются в естественных языках, и даже фразами «грамматически правильными». При этом опять-таки остается неизвестным, зачем нужен структуралистам термин «отмеченная фраза». Ведь, казалось бы, только такими фразами и занимается языкознание. И что такое «грамматическая правильность» в данном месте книги, все еще остается неразъясненным ни фактически, ни модельно. Следовательно, как можно было наблюдать двусмысленность в употреблении термина «слово», так наблюдается она и в термине «фраза».

Автору книги хочется построить теорию моделей без всякой семантики; но так как это невозможно, то волей-неволей с известного момента приходится вводить семантику и вступать в противоречия с первоначально занятой позицией.

Это двоение продолжается и дальше. Ведь автору книги хочется изложить лингвистику математически и структурно. Но и математика и структура противоречат бессмыслице. Поэтому с первых же шагов эти полубессмысленные, полуосмысленные фразы приходится характеризовать структурно и, тем самым, лишать бессмысленные фразы их бессмысленности. Так, сейчас же начинаются рассуждения о «структуре В» и об эквивалентности фраз.

Прежде всего вводится понятие непересекающихся классов. С какой точки зрения говорится здесь об отсутствии пересечения? Судя по примерам, которые приводит здесь автор (существительное, прилагательное, глагол и т.д.), речь идет опять о смысловой несовместимости. По крайней мере, других примеров непересекаемости автор не приводит: Здесь же употребляется математический термин «разбиение» и уже совсем непонятное выражение «цепочка классов». По-видимому, если мы возьмем самое обыкновенное предложение, то соединение членов предложения и есть не что иное, как эта «цепочка классов». Но почему здесь нужно говорить о «цепочке»? Ведь цепочка есть механическое и вполне внешнее объединение, в то время как объединение членов предложения в цельное предложение отнюдь не механично и отнюдь не внешне. Что же такое «структура В», о которой здесь идет речь? По-видимому, это есть вполне осмысленное объединение слов, входящих в какие-нибудь классы, а классы определяются здесь по какому-нибудь семантическому признаку, не важно по какому.

Подобного рода суждения взяты автором у А.А. Ляпунова и О.С. Кулагиной и, в конце концов, у К. Бюлера, но даны здесь с подчеркнутым формализмом и темнотой. Структура В, насколько можно судить, – это просто любое словосочетание, потому что всякое слово, входящее в словосочетание, конечно, входит в соответствующий разряд слов, так что добавление о разрядах слов только сбивает читателя, не привнося ничего нового, и разумеется само собой.

Важно, однако, понятие эквивалентности, которое автор книги берет у В.А. Успенского. Если миновать затемняющие дело алгебраические обозначения, то под эквивалентными фразами придется понимать просто фразы, одинаково построенные, т.е. такие фразы, в которых отдельные слова или, вообще, говоря, отдельные элементы будут попарно соотноситься в одной фразе с другой фразой. Так, эквивалентными будут фразы: «Девочка спокойно спит», «Девочка равнодушно спит», «Девочка яростно спит», «Идея яростно спит», потому что подлежащие всех этих четырех предложений, различаясь семантически, все равно относятся к общему классу подлежащего. Точно так же взаимно однозначное соответствие будет здесь и между сказуемыми четырех фраз и между их обстоятельствами образа действия.

Спрашивается: что тут нового по сравнению со школьной грамматикой, по которой подлежащее тоже везде есть подлежащее, и тоже имеется множество слов, которые могут быть подлежащими? В школьной грамматике сказуемое тоже есть некоторого рода общая категория, которая охватывает собой тоже бесчисленную массу разных глаголов, и т.д. Понятие эквивалентности, да еще выраженное алгебраически, ровно ничего нового тут не дает. А что могут быть одинаково построенные фразы, для лингвиста, грамматика и школьника тоже ничего нового не представляет и тоже само собою разумеется.

В сущности говоря, вырастающее отсюда понятие семейства, если иметь в виду интересы лингвиста, тоже дает мало нового. Для этого понятия используется принцип «правильно построенной фразы», причем «правильно построенная фраза» определяется либо достаточно часто встречающимися фразами, либо «грамматически правильной фразой» (стр. 61). Но что такое «грамматически правильная фраза» опять не разъясняется. «Все множество слов разбивается на ряд непересекающихся подмножеств, которые мы будем называть семействами» (дальше идет обозначение этих подмножеств латинскими буквами, которое, конечно, ничего не дает для лингвиста). Если каждому члену (правильно построенного предложения (к сожалению, вместо ясного термина «предложение» автор употребляет неясный и плохо разъясненный им термин «фраза») будет соответствовать определенный член другого предложения (можно говорить и не о членах предложения, а в более общем смысле об элементе предложения, например, об одинаковых окончаниях слов), то все такие предложения можно называть одинаково построенными («эквивалентными»), а соответствующие друг другу члены или элементы данных предложений считать входящими в один и тот же класс, то мы получим то, что в книге называется семейством слов.