Таким образом, в советской лингвистике отнюдь не мало такого рода исследований, которые не только соперничают с зарубежной лингвистикой, но даже во многом ее превосходят, являясь очередным и необходимым предметом изучения для всякого советского передового лингвиста.

В заключение необходимо сказать, что почти все категории, выдвигаемые в книге И.И. Ревзина, имеют существенное значение для лингвистики, и без их критического анализа невозможна никакая, соответствующая современному научному уровню, научная лингвистика и, в частности, грамматика. Однако критический анализ этих категорий производится в книге И.И. Ревзина нецелесообразными методами, а изложение этого анализа страдает большой темнотой.

Если бы И.И. Ревзин поступал так же осмотрительно, как то предлагает М.В. Мачавариани, то, надо полагать, все наши возражения против его книги отпали бы. То положительное, что содержится в разбираемой нами книге И.И. Ревзина, частично мы используем, напр., в следующей главе данной книги[71].

Неясности и путаница традиционных грамматик, а главное, слишком дискретное изложение в них языкового материала, побуждает современного исследователя задумываться над вопросами о новых и более совершенных методах грамматического анализа. В наших словарях обыкновенно указываются различные значения данного слова. Но удивительным является то, что при отсутствии больших навыков в данном языке, а иной раз даже и при наличии таких навыков, отнюдь не всякую фразу можно сразу же и без всяких колебаний перевести на родной язык при помощи современных словарей. Это происходит потому, что словарь может указывать только главнейшие значения данного слова, и, кроме того, с резким противоположением одного значения другому. Но язык в этом смысле совершенно бесконечен. В зависимости от бесконечных контекстов данное слово тоже приобретает бесконечное число разных семантических оттенков, которые нельзя охватить ни в каком многотомном словаре. Фонетика дает описание разных звуков, и эти описания могут быть очень тщательными и подробными. Но как бы фонетика данного языка ни была тщательно и подробно построена, всякая фонетика совершенно бесконечна; и невозможно зафиксировать все оттенки произношения данного звука, если всерьез учитывать все отличия индивидуального и местного произношения. Грамматика тоже состоит из того или иного, но отнюдь не бесконечного, числа законов и правил. Но то, что фактически мы находим в языке и, особенно, в речи, несоизмеримо с этими законами и правилами, как бы они ни были тщательно и подробно формулированы.

Такое положение дела в корне подрывает самые основы всякой науки о языке. Всякая наука о языке волей-неволей состоит из конечного числа наблюдений и обобщений, а сам язык бесконечно разнообразен не только в разные периоды своего развития, но и на каждой отдельно взятой ступени своего развития. Невольно возникает вопрос о том, как же обходятся с подобным положением дела другие науки. Ведь действительность бесконечно разнообразна не только в языке. Таковой же является она и в истории и в природе. Спрашивается: как справляется с бесконечным разнообразием действительности, например, наука о природе? Оказывается, для того, чтобы формулировать какие-нибудь закономерности в бесконечном разнообразии природы, привлекают самую точную науку, математику, но вместе с тем, уже не ограничивают ее только одними конечными величинами. Эти конечные величины только раздробили бы действительность на отдельные дискретные части, и живого изображения непрерывно текучей действительности мы все равно не получили бы. Оказывается, даже и для суждения о конечных величинах необходимо использование категории бесконечности, потому что, повторяем, действительно существующие факты всегда бесконечно разнообразны, хотя бы в каждый отдельный момент они и представлялись бы конечными и единообразными. Привлечение категории бесконечности дало наукам о природе мощное орудие для анализа путаницы, из которой состоит действительность, и для превращения этой путаницы в систему вполне конечного числа закономерностей. Нельзя ли то же самое проделать и в языкознании? Нельзя ли и здесь ввести принцип бесконечности так, чтобы он объяснял нам все те языковые явления, которые при традиционных подходах к языку, изображаются в дискретном виде и потому не отражают того, что фактически творится в языках?

В настоящем очерке мы хотели бы продумать, на первый раз пока, те две математические категории, которые употребляются в современной структуральной лингвистике и которые, судя по их разработке в математике, казалось бы, могли принести пользу и лингвистике. Это – понятие окрестности и семейства. Использование этих категорий в структуральной лингвистике никак нельзя назвать удовлетворительным. Тем не менее, с привлечением этих категорий положено начало большого дела. А завершено это дело будет, конечно, не так скоро.

В настоящий момент, чтобы не разбрасываться в разные стороны и сосредоточить свое внимание на самой категории окрестности, мы не будем рассматривать в свете этой категории решительно всю науку о языке, а возьмем только ту или иную, более или менее простую и достаточно описанную в традиционной лингвистике область. Именно, мы возьмем категорию падежа[72]. Но совершенно ясно, что наши рассуждения будут равно в такой же мере относиться и к любой другой грамматической категории. Они будут относиться в равной мере и к лексикологии, и к фонетике и к любым выразительным приемам в языке, т.е. и ко всей стилистике и поэтике. Однако, для нас важно представить себе в яснейшей форме лингвистическую категорию окрестности вообще; и если эта ясность будет достигнута, хотя бы на одной грамматической категории, то тем самым учение об окрестности уже получит значение и для разработки всех других проблем и областей языка.

Жаль, что те лингвисты, которые употребляют понятие окрестности, до сих пор не дали достаточно ясной разработки этой категории, почему нам и придется начинать с элементарнейших истин, подлинное место которых, казалось бы, только в школьных руководствах. Главное то, что применение математики в области изучения языка должно быть абсолютно ясным всякому языковеду, воспитанному на традиционной лингвистике. Очень легко заполнять целые страницы математическими формулами, никак их не разъясняя для языковедов. Но против такого метода изложения математической лингвистики мы решительно протестуем. Всякая наука должна быть, прежде всего, ясной. Но для ясности необходимы те элементарные наблюдения, которые доступны каждому. Привилегированность в этом отношении может только повредить делу. Поэтому неизбежно начинать с элементарнейшего и понятнейшего. Но посмотрим, что говорят об окрестности математические лингвисты.

В своей важной и интересной статье «Об одном способе определения грамматических понятий на базе теории множеств» О.С. Кулагина оставляет понятие окрестности без всякого определения, надеясь, по-видимому, что оно вполне понятно любому лингвисту. Всякое подмножество какого-нибудь множества является для нее окрестностью для любого элемента, входящего в это подмножество[73]. В таких выражениях лингвисту непонятно ни одно слово.

Понятие окрестности в лингвистических целях разрабатывает и И.И. Ревзин[74].

При определении окрестности И.И. Ревзин заранее отказывается от того метода формализации, при помощи которого он рассматривает область фонологии. Грамматика, по его мнению, уже обязательно требует какого-нибудь содержательного осмысления, что с нашей точки зрения, конечно, является уже полным отказом от всякого математического метода, всегда преследующего только обобщенные, а не материально-смысловые формулы. Подобный отказ от формально-математического понимания окрестности, конечно, может нас только разочаровать. Ведь нам-то хотелось получить помощь у математики. А тут оказывается, что математика-то и неприменима в грамматической области. И потом, почему понятие окрестности используется только в грамматике? Оно вполне применимо также и в области фонологии, где оно выступает, пожалуй, даже в более простой и элементарной форме.