Как только мы зафиксировали данный звук в его отличие от других звуков, мы тотчас же замечаем, что множество звуков речевого потока настолько близки один к другому, что они легко объединяются в какое-нибудь родовое понятие, в отношении которого конкретное звучание оказывается только видовым различием. Если мы возьмем такие слова, как «водный», «вода», «водяной», «водоснабжение», то легко заметить, что звук «о» в первом слоге этих слов везде разный. А именно, будучи вполне ясным и открытым в первом слове, он делается в каждом из последующих слов все боле и более редуцированным.

Есть соблазн считать, что все эти разные произношения звука «о», зависящие от положения его в указанных словах, являются видовыми понятиями в отношении общего и родового понятия звука «о». Ближайшее рассмотрение, однако, показывает, что переход от общего к частному и от частного к общему хотя и наличествует здесь в известной мере, отнюдь не является основным для определения фонемы. Ведь если мы имеем понятие цветка, то его разновидностями в строго логическом смысле не будут данные реальные и материальные цветы, но тоже какие-нибудь понятия цветка, только менее общие. Реальная вещь не есть видовое понятие какого-нибудь более общего понятия вещи, потому что иначе все реальные вещи превратились бы у нас в отвлеченные понятия, хотя бы и разной общности. Поэтому считать, что фонема есть родовое понятие для тех или иных реальных звучаний, было бы большой ошибкой или во всяком случае неточностью.

Если же во что бы то ни стало выдвигать родовой характер всякой фонемы, то можно сказать, что она является целым классом звуков, в некотором смысле эквивалентных между собою, именно благодаря отнесенности их к одной и той же фонеме. Но, кажется, понимание фонемы как класса эквивалентных между собою звуков является тавтологией, потому что фонема в данном случае будет пониматься обобщенно, как класс. А этот класс в свою очередь будет определяться через отнесенность входящих в него звуков к одной и той же фонеме.

Равным образом будет большой неточностью и даже неясностью считать фонему идеей звука в отличие от самого звука, функционирующего в качестве материальной данности. Несомненно, во всякой фонеме, уже по одному тому, что она содержит в себе элементы абстрагирования, имеется нечто идеальное и это идеальное противостоит глобальной материи звука. Но термин «идея» всегда употреблялся и сейчас употребляется настолько разнообразно, что нужно было бы производить специальный анализ этого термина, чтобы допускать его употребления в учение о фонеме. Единственно, что можно было бы сказать с самого начала, это то, что, переходя от звука к его сущности, мы переходим, собственно говоря, к его смыслу, поскольку мы имеем в виду понять звук как таковой, т.е. уловить его звуковой смысл в отличие от всех других звуков. Но в таком понимании термин «идея» почти не отличим от термина «сущность», поскольку и «сущность» мы опять-таки понимаем не как сверхприродную субстанцию, но как осмысление все того же самого реального речевого потока.

Итак, приходится остановиться на том, что фонема есть сущность, смысловая сущность или просто смысл данного звука, хотя возможны и разные другие более частные и менее ясные обозначения связи фонемы со звуком. Что эту связь фонемы со звуком можно объяснить только диалектически, это с полной очевидностью вытекает из предложенного у нас выше рассмотрения звукового единства противоположностей.

Дальнейшее углубление в теорию фонемы приводит нас к тому, что нам приходится более расчлененно понимать и эту смысловую сущность звука. Мало того, что мы перешли от звука к его смыслу. Ведь если звуки бесконечно разнообразны, бесконечно переходят один в другой, и эта единораздельная текучесть звуков как раз и является подлинным предметом осмысления, то, очевидно, и само понятие смысла тоже должно дифференцироваться, тоже должно представлять собою некую раздельность и некое единство этой раздельности. Но ведь мы сказали, что фонема в отличие от звука есть его сущность, смысл, родовое понятие, идея. Следовательно, наша дифференциация смысла звука тоже должна предстать в виде не просто фактически наблюдаемых звуковых явлений, но в виде диалектически конструируемых моментов звуковой сущности.

Поэтому говорят, что фонемы не есть акустическое свойство звука, но его логический конструкт. Это значит, что все свойства реального звучания данного звука тоже должны быть фиксированы как таковые, подобно тому как фиксировался и самый этот звук. Их тоже нужно уметь противопоставлять и отождествлять, и их тоже нужно уметь представлять как единораздельную текучесть. Это и значит конструировать звук в его существе, отказываясь от его глобальной хаотичности.

В этом конструировании смысла звука вовсе нет ничего неожиданного или фантастического, оно уже давно было произведено и притом в очень тонком виде в той классической фонетике, которая базировалась на физиологии звуков речи. Эта фонетика обладает в настоящее время очень тонким аппаратом описания артикуляционных процессов, и здесь каждая особенность звука тоже получила свою мощную конструкцию. Однако традиционное фонетическое конструирование звуков основывается на физических свойствах звука и считает смысловые отличия звуков тем, что, само собой разумеется, и не требует никакого специального анализа. Что же касается фонологии, то ее интересует не физико-физиологическая артикуляция звуков, но самая слышимость звуков, в которой тоже есть свои различные конструктивные моменты, конечно, связанные с артикуляцией, но далеко на нее не сводящиеся. Это – осмысленная слышимость, а не просто слышимость нерасчлененная. Поэтому фонема и является конструктивной сущностью звука, точнее же говоря, конструктивно осознанной слышимостью.

Здесь необходимо немного отклониться в сторону и указать на то, что существует еще много других терминов, которые можно в той или иной мере употреблять и которые употребляются для фиксации самого места фонемы в общем потоке речи. Все эти термины то более, то менее односторонни в сравнении с термином «конструктивная сущность», но они тоже не бесполезны, и каждый из них вносит нечто свое.

Таков, прежде всего, термин «принцип». Если мы скажем, что фонема есть тот или иной принцип звука, звучания или звукообразования, то, несмотря на большую общность такого термина, он все же будет указывать на правильный переход от глобальной текучести к получению фонем.

Такое же, приблизительно, значение имеют и термины «метод» и «закон». Эти два термина, пожалуй, богаче термина «принцип», т.к. указывают на самый способ перехода от звука к фонеме и от фонемы к звуку.

Термин «предел» важен потому, что в фонеме мы отвлекаемся от пестроты речевого потока и ищем такие конструкции звука, которые своим предельным обобщением могли бы устранить для мысли эту пестроту и свести ее к немногим звуковым закономерностям.

Необходимо обратить особое внимание также и на термин «проблема». Всякая фонема, являясь принципом, методом, законом и пределом соответствующего ряда звуков, должна пониматься, прежде всего, как вообще проблема звука. Фонема в отличие от реального звучания потока речи есть прежде всего проблема. Звуки речи есть факт; но фонема не есть факт, а проблема.

В лингвистической литературе имеют хождение очень важные термины «гипотеза» и «инвариант». Оба эти термина – конечно, такие же односторонние, как и те, которые мы сейчас рассматриваем. Но каждый из них вносит в теорию фонемы свой собственный и притом очень важный момент. Можно сказать, что всякая фонема в противоположность плохо расчленимой текучести звуков является вполне определенной и очень точной гипотезой. Ведь всякая научная гипотеза есть предварительное обобщение и установка, нуждающаяся в проверке. Такова же и всякая фонема, которая никогда не может претендовать на абсолютную истинность, но всегда является чем-то предварительным или, если и окончательным, то таким установлением, которое каждый раз проверяется на бесконечном количестве зависящих от нее звуков. Этот термин вносит в понятие фонемы очень важную для нее подвижность и лишает ее метафизической омертвелости. «Инвариант» подчеркивает устойчивую сторону фонемы, ее неизменность в сравнении с вечно меняющимся потоком речи.