«Мы будем называть две категории совместимыми в данном языке, если существует хотя бы одно слово, поставленное в соответствии с элементарной категорией, которая одновременно входит в обе категории» (стр. 75).
Не элементарная категория входит в составляющие ее категории, но, наоборот, эти последние – в нее. Кроме того, что значит соответствие слова элементарной категории? Входит, что ли, в категорию или охватывается категорией, подчиняется категории? Но тогда так и надо говорить.
По-видимому, совместимыми категориями нужно считать попросту те, которые одна другой не противоречат, т.е. они сливаются одна с другой настолько близко, что слова одной категории в то же время являются словами другой категории. Тут и определять нечего. Примерами попарно совместимых категорий являются женский род, множественное число, неодушевленность.
Однородность, связанность и морфологичность категорий
Дальше, – об однородности категорий. Совершенно ясно, что однородная категория та, которая подчиняет себе слова, не относящиеся к другой категории, несовместимой с первой. Теперь прочитаем такую абракадабру несовместимости двух категорий:
«Мы будем называть две категории К1 и К2 однородными, если они несовместимы и существует хотя бы одно слово данного языка, такое, что замена К1 на К2 (или К2 на К1) в соответствующем ему подмножестве категорий приводит к совокупности категорий, соответствующей некоторому слову данного языка».
Разбираться в этой абракадабре не стоит.
Таким же образом определяется и связанность категорий, а также и их морфологичность:
«Мы будем называть категорию К1 связанной по отношению к категории К2 в данной позиции, если появление К1 обусловлено наличием К2 в одной из предшествующих или последующих n-ок в последовательности, соответствующей данной фразе» (стр. 76).
При переводе на нормальный язык, по-видимому, это означает следующее. В какой-нибудь фразе одно слово зависит от другого в каком-нибудь отношении (например, согласование или управление). Но эта зависимость может быть случайной или бессмысленной. Возьмем другие фразы. Если в них эти же два слова таким же образом обусловливают друг друга, то такая обусловленность уже не будет случайной. А если вместо этих двух слов мы будем иметь дело с категориями, под которые они подпадают, то такие категории мы будем называть связанными.
«Если категория К1 связана по отношению к К2 в каждой позиции, то она называется неморфологической. Остальные категории называются морфологическими».
Поскольку неясный способ выражения допускает разные толкования, мы остановимся на одном толковании, которое принадлежит не нам лично, но которое является одним из возможных для лингвиста, не привыкшего к таким неясным выражениям. Это толкование вызывает у читателя важные сомнения. Во-первых, категория связанности не может быть никакой другой категорией, как только связанной по смыслу. Другими словами автору книги и здесь не удается выйти за пределы семантики и формализовать свои категории целиком. Но в таком случае лучше просто перечислить все возможные связи слов в предложении (согласование, управление и пр.) и на этом основании выставить общую категорию связанности. Если же настаивать на связи вообще одной категории с другой, то либо это не имеет отношения к языкознанию либо с приведением каждой реально связанной категории в языке неизменно будет допускаться petitio principii. Во-вторых, морфологичность категории определяется у автора книги как ее связанность, но связанность не повсеместная, не обязательная и по своему смыслу разнообразная или разнородная. Если подобное толкование неясного текста в данном месте книги правильное, то всякий читатель книги поймет морфологическую категорию как категорию разнородно связанных слов или разнородно связанных мелких категорий. Однако, с точки зрения лингвистики, морфология вовсе не есть учение о цельных словах и, тем более, не есть учение об их значении, но о тех формальных показателях значения, которые по-разному варьируют данное значение и сливаются с ним до полной неразрывности. Автор книги выражается так, как будто бы категория род.п. ед.ч. муж.р. прилагательных была категорией всех слов род.п. ед.ч. муж.р. прилагательных, в то время как морфологической категорией в данном случае являются только окончания -ого, -его, взятые как всеобщий принцип. Если морфологическую категорию нужно понимать иначе, то иначе и нужно давать ее определение.
Грамматема
Наконец, система грамматических категорий, необходимая для теории грамматических моделей, завершается у автора книги категорией грамматемы. Эту категорию он определяет как
«любую совокупность, которая состоит из морфологических категорий, поставленных в соответствие с некоторым словом» (стр. 77).
Если миновать обычную искусственность выражений у автора, то, по-видимому, слово «стол» будет грамматемой в том случае, если будут формулированы все его морфологические особенности. Но в данном случае единственной морфологической особенностью является та форма этого слова, которая делает его именительным падежом. Другими словами грамматема здесь есть форма именительного падежа. При этом остается неясным, чем же грамматема отличается здесь от морфологической категории. В субстантивированном прилагательном морфологический принцип не определяет собою части речи. В греческих и латинских прилагательных двух и одного окончания морфологический признак в четкой форме не определяет рода. В pluralia tantum он не определяет собою числа. Нужно ли в этих условиях считать, что часть речи, род и число не являются морфологическими категориями? Наконец, как бы ни понимать морфологию и синтаксис, они все же в некотором смысле противополагаются, а в некотором смысле сливаются. Если грамматема есть объединение только морфологических категорий, то значит ли это, что синтаксис не входит в грамматику или морфологическую категорию нужно понимать гораздо шире? Ни на какой из этих вопросов нет никакого ответа, и понятие грамматемы остается непроанализированным.
Мы здесь не будем заниматься специально парадигматическим и синтагматическим моделированием в грамматике, поскольку об этом мы говорим в другом месте. Мы только подведем итог того, что выше говорилось о грамматическом моделировании вообще.
Б. Заключительные замечания
О грамматическом моделировании вещи
Во-первых, автор книги не дал определения грамматики, а грамматическую категорию определил при помощи приема idem per idem. Правда, однажды автор книги наметил специфику грамматики в том, что она оперирует не только с означающим, но и с означаемым. Но автор книги жестоко ошибается, если он думает, что фонема есть нечто означающее, а фонология есть наука об означающем. Фонема совершенно ничего не означает. Фонема есть нечто совершенно самостоятельное, и если она что-нибудь обозначает, то только самое же себя, т.е. обозначает данный звук. Следовательно, грамматику трудно сопоставлять в данном отношении с фонологией. Если стать на путь полной формализации, то и в грамматике не должно быть никаких рассуждений относительно обозначаемого. Кроме того, если не вскрыть понятие значения слова в языке, то нечего здесь и говорить о соотношении обозначающего и обозначаемого.
Во-вторых, в рассуждениях о грамматических моделях автор книги продолжает игнорировать теорию отражения и продолжает рассматривать модель так, как будто бы она не была отражением какого-нибудь оригинала или какой-нибудь действительности, а рассматривалась сама по себе, как ни от чего не зависящая структура. Три момента понятия модели, о которых автор книги говорил раньше (исходный элемент, кортеж элементов и разбиение на подмножества) тоже забываются автором, когда он переходит к грамматическим моделям; и о них кое-где можно только смутно догадываться.
