Здесь вводится термин «семейство», хотя семейство это совершенно не отличимо от того, что несколькими строками выше автор книги называл «классами» слов. В конце концов изучаемая автором книги структура фразы, как он сам говорит, «очень напоминает известную обобщенную структуру предложения у Л.В. Щербы: „Глокая куздра… кудлявит бокренка“». Такое обобщение, конечно, имеет смысл для понимания того, что предложение является известной системой отношений и не зависит от его семантического состава. Кроме того, семейство слов, как оно излагается в разбираемой книге, мало чем отличается от обычного понятия однородного члена предложения, но только этот однородный член предложения берется здесь в совокупности всех его возможных лексических представителей.

Но что же нового дают те авторы, которые употребляют здесь заумную терминологию и уснащают реально намеченную обобщенную систему отношений ничего не говорящими алгебраическими знаками? Мы имеем здесь в виду, конечно, только интересы лингвистов; а в какой форме нужно выражать эту систему математикам, инженерам и техникам, это является делом самих математиков, инженеров и техников, но никак не лингвистов.

Нужно считать плодотворной попытку определения падежа как разновидности семейства, предложенную А.Н. Колмогоровым в изложении В.А. Успенского[62]. Но опять-таки это определение имеет в виду интересы не столько лингвистов, сколько математиков. Согласно этому определению, нужно исходить не просто из эквивалентности слов, не просто из эквивалентности их окружения, но выделять класс эквивалентных окружений для некоторого слова.

Фразы «кошка пьет», «кошка любит» и «я вижу» – абсолютно эквивалентны; фразы же «…кипит» и «кошка пьет…» эквивалентны только относительно слова молоко. Разбивая все множество фраз с многоточиями на непересекающиеся классы, А.Н. Колмогоров предложил назвать эти классы падежами, хотя сомнительно, чтобы сам А.Н. Колмогоров давал такое расплывчатое и неточное понятие падежа.

Ясно, что здесь мы имеем дело не столько с падежом, сколько с одинаковым положением слова в предложении. Иначе, имея фразы «я вижу вас» и «я вижу хорошо», слово «хорошо» придется считать падежом. Однако попытка определения падежа через эквивалентность его окружения в фразе несомненно имеет структурный характер. И в этом смысле тот лингвист, который понимает фразу как структурное целое, конечно, попытку А.Н. Колмогорова может только приветствовать. Ведь принцип структурности из эквивалентности фраз, дающей возможность представлять вместо одного однородного члена другой однородный член, проводится в определении падежа у А.Н. Колмогорова гораздо более ясно, чем в определении семейства слов, как оно дано в разбираемой нами книге. Правда, здесь нет покамест еще никакой математики. А если все эти проблемы понимать чисто математически, то возникает та роковая дилемма, о которой мы говорили в приведенной у нас раньше статье: или учение о семействах и эквивалентности не имеет никакого отношения к языкознанию, или оно имеет отношение к языкознанию, но тогда – только на основе petitio principii. Именно, для понимания семейства слов как множества однородных слов и понимания падежа при помощи эквивалентности его окружения в разных фразах уже предполагается и то, что мы владеем понятием слова и то, что мы владеем понятием падежа, т.е., попросту говоря, уже владеем традиционной грамматикой, так что структурно-математическое учение о слове и падеже базируется все на той же традиционной и школьной грамматике.

Если мы имеем два эквивалентных множества и присоединяем к ним по одному элементу, которые тоже взаимооднозначны, то оба расширенные множества тоже остаются эквивалентными. Однако это суждение не имеет никакого отношения к лингвистике. А если бы мы захотели применить его к лингвистике, то предварительно уже надо было бы знать и что такое падеж, и что такое слово, и что такое фраза. Иначе понятие семейства останется совершенно непригодным для лингвистики.

Заметим еще для ясности, что эквивалентность отличается от структуры В тем одним, что в структуру В входят целые классы однородных элементов, эквивалентное же множество слов состоит только из единичных слов.

По поводу понятия семейства нужно, наконец, сделать и еще одно замечание принципиального характера.

Термин этот явно взят из математики. Но имеется ли здесь что-нибудь действительно математическое, и не ограничивается ли здесь дело только одним терминологическим гипнозом? Ведь если именовать все трудности и неясности изложения этого вопроса у математических лингвистов и выбраться из этой словесной абракадабры на свет ясного и простого сознания, то, кажется, не будет ошибкой сказать, что под семейством здесь понимают вообще множество языковых явлений, характеризуемых той или иной грамматической категорией. Так, все множество имен в дательном падеже, объемлемых единой категорией дательного падежа, есть определенного рода семейство слов. Это вполне ясно, но зато здесь выясняется также и отсутствие для лингвиста всякой новизны в термине «семейство» и, следовательно, полная его ненужность. Однако, находясь под гипнозом математической терминологии, но не самой математики, многие забывают то самое главное, чем богато математическое понятие семейства.

В математике можно говорить о семействе линий или поверхностей. Семейство линий – множество линий, непрерывно зависящих от одного или нескольких параметров. Подобным же образом определяется семейство линий на поверхности или семейство самих поверхностей. Так, например, имея кривую определенной структуры, мы можем строить ее на любом расстоянии от точки пересечения осей координат. Расстояние от этой точки пересечения до чертежа самой кривой не имеет никакого значения для структуры самой кривой, поскольку эта структура всегда определяется тем или иным определенным и постоянным уравнением; и упомянутое расстояние, которое является в данном случае параметром, может быть каким угодно. Интерес такого математического понятия семейства заключается в том, что одна и та же структура может быть как бы погружена в любой геометрический контекст, т.ч. этот контекст непрерывно и сплошь меняется, а сама структура остается той же самой.

Если взять понятие семейства с этой стороны, то имеет ли оно значение для лингвистики или нет? – Да, оно имеет огромное значение и притом решительно во всех областях этой науки. Возьмем значение данного слова. Хотя все словари перечисляют разные значения данного слова, но фактически этих значений всегда бесконечное количество, поскольку бесконечны контексты употребления данного слова, вносящие бесконечную вариацию семантических оттенков. Формулировка какого-нибудь одного или нескольких значений данного слова – есть абстрактная метафизика, разбивающая на изолированные куски непрерывность языковой семантики и сплошность, едва различимую тонкость семантических переходов. Если мы скажем, что значение данного слова есть множество бесконечных семантических оттенков, непрерывно переходящих один в другой в зависимости от контекстуального параметра, то подобного рода определение будет неплохим орудием борьбы с абстрактно-метафизическим засилием в семасиологии и в лексикологии. Тут важно то, что слово, с одной стороны, всегда сохраняет в себе нечто безусловно единое и самотождественное; а, с другой стороны, в своих конкретных значениях оно вечно живет, вечно меняется, вечно зацветает разными неожиданными оттенками, которые непрерывным образом переливаются один в другой в зависимости от бесконечно разнообразных параметров-контекстов. То же самое необходимо сказать и о любой грамматической категории. В качестве примера можно указать хотя бы на непрерывный семантический переход одного наклонения в другое в греческом синтаксисе[63].