Хасан-Али, астроном, шевельнул кустистыми бровями и ответил не задумываясь:

— Над чем не властны законы природы и люди, над тем властен аллах, бей-заде Дмитрий. Я знаю, конечно, что луну нельзя разломить на две части и запросто сунуть в рукав. Но я мусульманин, и единый бог, в коего верую, есть Аллах, вечно живой, мудрый, всеведущий, всесильный, всемилостивый и справедливый. Верую, следовательно, что дело, тобою помянутое, могло случиться воистину, ибо много достойнее веры божественное, чем мирское... Ты же, в иной вере пребывающий, конечно, вправе ни во что иное не веровать, кроме своей Библии, и смеяться над Кораном с его пророчествами.

— Дорогой учитель, зачем же так? Ведь мы с тобой судим о сущем иначе, чем прочие смертные!

— Знаю и это. Ведаю, что давно отвратился ты от божественного промысла, увязнув в суетных писаниях многогрешных мыслителей. Не забывай, однако: мирской путь — недальний путь...

В дверь тихо постучали. Капитан Георгицэ внес зажженные свечи, смиренно поклонился и исчез. В комнате стало светло; за окнами же воцарилась тьма, и панорама Стамбула растаяла в ночи.

— Не брани меня, дорогой учитель, страх божий не оставлял меня никогда. Верую по-прежнему, что всякое учение и закон, на истине господней не строенные, противны разуму и счастью человека. Об этом знаем и мы, преклоняющие колени перед спасителем Христом, и вы, молящиеся пророку. Но мнения своего осмелюсь держаться. Исследовав внешний мир, великий Аристотель обратил взор к внутреннему миру человека и объявил нам, что любознательность человека — от самого существа его, что человек, следовательно, стремится познать все, что сможет, повинуясь тайному велению собственной сущности, — ибо знание дает больше счастья — чем неведение. Значит, от бога и сущности нашей дано людям веление исследовать, изучать и познавать...

— Истинно, бей-заде Дмитрий, истинно. Исследовать, познавать и изучать, дабы приблизиться к познанию творца.

Кантемир затянулся дымом из трубки и шевельнул губами, словно прикусил горьковатую струю. Продолжил:

— Аристотель не сказал нам, однако, всей правды. Осмеливаюсь следовать далее, да простится мне дерзость моя и простота... Наука, дорогой учитель, строится на свидетельствах наших чувств, и искушение от вещественного способно быть сильнее, чем сухие доводы разума. Доводы окружающего нас мира сильнее, чем любые размышления.

— Такого мне слышать еще не доводилось, — сказал Хасан Али, — объясни, прошу тебя, к чему ведешь речь и для чего все это говоришь.

Кантемир улыбнулся.

— Я изложил тебе все по порядку, ибо хотел довериться, заручившись перед тем обещанием не сердиться. И пытался добраться так до истины, истины, которая может показаться чуждой, но тоже идущей от бога: знанием законов и наукой исправляются нравы, устраняются пороки и обретаются добродетели...

— Это уже есть безумие, бей-заде Дмитрий, это — заблуждение. Храни неверных своих, о Аллах, ибо слабы они разумом и к заблуждению склонны!

Невысокий слуга, прошлепав мелко мягкими туфлями по доскам пола, мимо цветастого ковра, одной рукой ловко подхватил серебряный поднос с бокалами и чашечками, другой — трубки и исчез за дверью.

— Теперь скажи, зачем меня звал, бей-заде Дмитрий. Тебе нужна помощь?

Кантемир взглянул на него с удивлением:

— Я не приглашал тебя сегодня, дорогой учитель, хотя и рад, конечно, что ты пожаловал.

Добрая улыбка на лице Хасана Али погасла. Кустистые брови дрогнули.

— Как прикажешь тебя понимать? Разве от тебя не приходил слуга — справиться о моем здоровье? И не сказал мне слуга твоей милости, что одолели тебя печали и заботы, и не ведаешь, что станет с тобой от стольких горестей?

Дмитрий Кантемир хлопнул в ладоши. Молодой слуга тут же явился на зов.

— Капитан Георгицэ, кто из наших людей ходил сегодня к его милости Хасану Али?

— Не ведаю, государь, — ответил Георгицэ. — Все оставались на месте, в комнатах, во дворе и в саду.

— Можешь идти...

Хасан Али, астроном, расслабленно вытянулся в кресле. Прошептал, с трудом шевеля губами:

— Это западня.

— Не может быть, Хасан Али, — пытался успокоить его Кантемир. — Не может мой дом стать для тебя западней.

— Может, — проговорил астроном. — Мы живем в стране диких зверей, так что все может здесь с нами случиться.

Кантемира охватила невольная дрожь.

Хасан Али принадлежал к старинному и богатому османскому роду. Его предки, прославленные военачальники, были в чести у султанов, участвовали во многих походах. Владыки державы награждали их поместьями, золотом, рабами. По велению Мурада IV отец Хасана Али выстроил себе прекрасный дворец в Стамбуле и навсегда поселился здесь, пользуясь большой поддержкой со стороны султанского двора. Настало, однако, время, когда он, измученный старыми ранами, закрыл навеки глаза. И несчастья начали сыпаться на осиротевший род. Словно Аллах, разгневавшись, без передышки насылал на него одну беду за другой. Люди в семье погибали, исчезали, будто уносимые злым духом. И чудилась в этом какая-то страшная тайна.

Хасан Али, старший в роду, по заведенному обычаю женился и построил себе дворец. Чета ждала ребенка. Но, проснувшись в одно злосчастное утро и открыв дверь в комнату жены, Хасан Али никого в ней не нашел. Стал расспрашивать слуг; никто, однако, не заметил ничего подозрительного, к дому астронома не приближалась ни одна человеческая душа. Поиски, предпринятые в городе и окрестностях, ни к чему не привели. Тщательно осмотрели зарешеченные окна, высокие каменные стены вокруг дворца, — нигде не осталось ни следа. Женщина растаяла, словно струйка пара в воздухе. Заплакал Хасан Али, простер к Аллаху руки в мольбе о милосердии и просветлении, потом замкнулся в своей душе и отдался на волю судьбы.

Были у астронома три брата: Мустафа, Кадыр и Хаджи. Мустафа решил стать воином и геройски пал в первом же бою. Кадыр показал себя искусным торговцем и рачительным хозяином; мечтал о богатых женах, о процветающем поместии. В одну ночь Кадыр негаданно исчез. Накануне вечером он лег, как всегда, в свою постель, слуги слышали его храп. На заре же, когда Кадыром было приказано разбудить его, постель оказалась пустой. Может быть, сошедший с неба дух унес его с собой? Кто мог дать ответ?

Последний из братьев, Хаджи, должен был унаследовать лучшую долю отцовских земель. Поэтому дерзнул заслать сватов к дочери самого императорского тефтердаря[33]. Сыграли роскошную свадьбу, с богатыми подарками и обильным пиршеством, с множеством знатнейших гостей и бесчисленными музыкантами. Когда высокие гости разошлись кто куда для отдыха, заслуженного в многотрудном веселье, молодых проводили на ночь в отведенную для них комнату. Утром, приложив ухо к двери, домашние решили, что новобрачные еще спят, и не стали их тревожить до полудня, ибо молодым супругам после свадьбы приличествует забыть о течении времени и нарушить будничные распорядки. Потом тефтердарево терпение лопнуло, тесть распахнул дверь кулаком. И окаменел, глаза его остекленели в орбитах. Жениха и невесты в горнице не оказалось; постель оставалась нетронутой... Слуги подняли тревогу. Тефтердарь повелел перетряхнуть до самых глубин столицу и близлежащие поселения. От этой встряски стар и млад в Стамбуле были объяты ужасом, но даже тени преступников и их жертв не удалось сыскать. Так в великую и страшную тайну, преследовавшую семью, навеки канул последний брат астронома, любимый им Хаджи.

Положась во всем на волю Аллаха, Хасан Али нанял все-таки для охраны дворца многочисленную вооруженную челядь, денно и нощно следившую за его безопасностью. Каждого, кто появлялся у его ворот, незваный или званый, тщательно обыскивали, отбирали оружие, вели к астроному под стражей. Под доброй охраной отправлялся Хасан Али и на прогулки, и по делам. Кантемиру было известно, что, кроме личного слуги, сопровождавшего повсюду его друга, два десятка других следовали впереди и сзади хозяина, на расстоянии ста пятидесяти шагов.