— Будем, твоя милость, только из руки выпускать не станем. Сколько войска собрал?

— Тысяч восемь ратников — пеших и конных.

— Добре! Завтра соберемся и решим, когда выступать.

На следующий день на боярском совете договорились двинуть войско десятого мая.

Погода стояла теплая. Продвигались весело, с песнями. У Высокого моста остановил воевода войско и раздал жалование. У Большого Милкова вышел им навстречу с конниками спафарий Диику. После короткой стычки молдаване обратили в бегство валахов. Казаки посмеивались и одобрительно похлопывали молдаван по плечу.

— Храбрыми показали себя, — говорили казаки. — Надежны хлопцы в сражении!

Воевода Матей, стоявший в городе Тырговиште, решил вывести оттуда войска и расположить их в болотистых дубравах между двух рек — Яломица и Финта.

По совету полковников, Тимуш всячески настаивал, чтобы сражение начали молдаване, а казаки чтоб вступили потом, в случае необходимости.

— Мое мнение, достопочтенные полковники, — сказал на военном совете воевода Лупу, — во главе сражения должны находиться запорожцы, потому как они искуснее в военных делах. Мы же со всем конным и пешим войском будем стоять на флангах.

— Ежели твоя милость считает, что мы искусны в военном деле, то пускай будет так, как я говорю, — сказал Тимуш.

— Не дело тратить время на разговоры, — поднялся полковник Богун. — Мы начнем сражение, а молдаване охватят фланги вражеского лагеря.

Тимуш сдвинул брови.

— Тебя я не спрашивал, как должно мне поступать! — грубо оборвал его Тимуш. — Иль чувствуешь себя гетманом, что приказывать стал?!

— Не к лицу тебе, Тимоша, разговаривать со мной таким образом, — ответил обиженный полковник. — Ты под стол пешком ходил, когда я с ляхами уже воевал. И резаный и колотый столько раз бывал.

— И я тебя еще порежу! — закричал в ярости Тимуш, выхватывая саблю и нанося полковнику удар по плечу. — Теперь еще и этим похвастаться можешь!

Все замолчали — с Тимушем во гневе шутки плохи.

Сражение началось дождливым днем. Мрачные тучи заволокли даль. Глухо рокотал гром. Места были топкие и конница увязла в болоте. Тогда Матей нанес удар по казакам. Увидав, что войска его редеют, Тимуш приказал трубить отход. Таким образом, он обнажил фланги пехоты, которая осталась совсем без защиты. Вдобавок ко всему, поднялся ураганный ветер и грянула небывалой силы гроза. Было невозможно что-либо различить вокруг. Пешие казаки, воспользовавшись этой спасительной дождевой завесой, стали поспешно отступать. Оставшееся без всякой помощи, молдавское войско обратилось в бегство. Многие, чтобы спасти себе жизнь, переметнулись на сторону Матея.

После такого, тяжкого поражения рассерженный Тимуш перешел с остатками своего войска Днестр, а воевода Лупу вернулся в Яссы. Штефан Георге, которому стало известно, что казаки покинули страну, вышел с войском и стал лагерем подле своей вотчины — села Рэкэчуне, ожидая подмоги от принца и воеводы Матея. Ракоци послал конников под предводительством Бораша, а Матей направил в Рэкэчуне несколько пеших полков.

Лупу знал о том, что происходит в Рэкэчуне. Он послал слуг по селам, чтобы скликали людей под его знамена. Тем временем Штефан Георге Чаурул с хорошо вооруженным войском шел к стольному граду. Воевода позвал чашечника Штефэницу и приказал ему:

— Впереди войска логофета идет полк под водительством подлеца Могильди. Иди и разгроми его!

В овражистой местности, называемой Сухой долиной, столкнулись два чашечника. Но поскольку Могильдя находился на вершине холма, а Штефэницэ у его подножья, первый налетел на него и смял в мгновение ока войска воеводы. У тех, кто попал в руки Могильди, судьба была такой же, как у безухого старика, повязанного по-бабьи платком. И так, с обрезанными носами и обрубленными ушами возвратились господарские ратники к себе домой, приговаривая в сердцах: «Смена господарей — радость дураков».

Поражение в Сухой долине повергло воеводу Лупу в глубокое уныние. Войско таяло на глазах. Необходимо было срочно пополнить его. Он велел, чтобы все мужчины сели на коней и пришли воевать, обещая при этом жалованье. И таким путем удалось ему, в конце концов, собрать несколько тысяч конников и пеших. Но вступать в бой с таким войском Василе Лупу все же не рискнул. Господарь призвал Тому Кантакузино и приказал ему:

— Завтра отправишься с господарыней и сыном нашим, со всем господарским добром в крепость Сучаву. Возьмешь с собой провианта всякого и зерна, чтобы хватило на год. В охрану даю тебе два стяга дэрэбанов и три пушки. Счастливого пути и поимей заботу о доме нашем, поелику в руки твоей чести отдаю все, что у меня самое дорогое на свете.

— Живота своего не пощажу! — поклонился боярин Тома.

На следующий день воевода прощался с госпожой и сыном:

— Побудьте в Сучаве без страха, потому как немного пройдет времени, и я приеду за вами.

Карета государыни двинулась в путь, а вслед за ней в Сучаву отправились колымаги с придворными боярынями и слугами, а также вереница возов, груженных имуществом и продовольствием.

Воевода выстроил войска и вскоре после отъезда государыни направился в Тыргул-Фрумос, где находилось войско Штефана Георге. На подходах к городу налетели на него конники Яноша Бораша. Они стремительно перешли вброд небольшую речку и врезались в войско Василе Лупу. Рубя саблями налево и направо, конники сразу же разогнали молдаван. Стоя на вершине горы Мэгура, воевода с болью смотрел, как бежит его войско, преследуемое венграми.

— Поедем, твоя милость, — сказал боярин Хынку. — Не было с нами милости господней.

Воевода сел в седло и под охраной казаков и немногих бояр въехал в лес и переправился по мосту через Прут. Солдаты Бораша с берега стреляли из мушкетов, однако атаковать казаков не решились. Испуганный пулей, задевшей ухо, конь гетмана Георге встал на дыбы, вместе с всадником прыгнул в воду и поплыл к таму берегу, где находились венгры. Как ни пытался гетман вернуть его, животное все плыло и плыло.

— Прыгай с седла! — кричали с моста бояре. — Прыгай скорее!

Гетман хотел вынуть ноги из стремян, но было уже поздно. Несколько ратников вошли в воду и схватили коня под уздцы.

Воевода с сжавшимся сердцем глядел, как венгры свалили его брата с седла.

— Легче было бы видеть его мертвым! — вздохнул Лупу, и все тронулись дальше.

Под вечер в лесной глухомани увидали старый, почерневший от дождей и времени скит. Они постучались.

— Входите! — ответил кроткий голос. — Дверь обители господней открыта для всех.

Ночь легла беспросветная, слепая. Монах — высокий, худощавый — молча зажег сальную свечу и поставил ее на стол в глиняный подсвечник. Потом принес горшок фасоли и черствый хлеб.

— Ешьте и не обессудьте, — сказал он, — другой пищи у меня нет.

— Благодарствуем! — сказали бояре. — Нам бы только отдохнуть.

— Вот постелю в горнице сена... — ответил монах.

Бояре не прикоснулись к пище. Но полковник Хлук с сотниками уселись за стол и разом проглотили все, что принес хозяин скита. — Потом пошли в горницу и растянулись на полу, подложив под головы свои меховые шапки. Все легли, где и как удалось и сразу уснули и только воевода продолжал сидеть на скамеечке во дворе, вновь и вновь переживая горечь поражения.

— Господи, за что так жестоко караешь меня?! — вырвался из груди стон.

— Ты произнес имя господне, государь!.. — раздался голос монаха. — Тяжкий груз на сердце твоем, коль скоро ты вспомнил господа бога.

— Почем тебе известно, кто я? — попытался воевода в скупом свете звезд разглядеть лицо говорящего.

— Долгое время был тебе слугой и рядом с тобою пребывал...

— Кто ты?

— Тогда меня звали Асени...

— Это ты, Костанди?..

— Я, твоя милость!

Воевода охватил голову руками.

— Эх, спафарий, спафарий! Прислушайся я тогда к твоему совету, не пришлось бы сегодня быть мне беглецом в этих лесах. Но я не думал, что змея-логофет мог так вероломно продать меня врагам.