— Сегодня будет новый рассказ, — объявил он таинственно. — Не о старике и старухе, но о наших собственных предках, живших на свете много столетий тому назад. В ту пору в пустынях далекой Азии жил могущественный император, которого звали Тимур. Такого мудрого эмира и славного полководца мир не знал ни в прежние, ни в последующие времена. Тимур был сыном бека Тарагая из города Ходжа-Илгар. В детстве наш герой был удивительно трудолюбивым и послушным. Изучил у своих даскалов грамматику, историю и философию. А в молодости усвоил военное искусство и умело обращался с луком, саблей и копьем. Страна Тимура тянулась вдоль реки, которую римляне называли Оксусом, арабы — Джейхуном, а европейцы — Аму-Дарьей. Тимур стал храбрым воином и силой своего оружия разбил всех врагов, окружавших его. Железной рукой он сокрушил Золотую Орду с ее укрепленной столицей Сарай-Берке. Разгромил персов, кавказцев и индийцев и взял в плен самого турецкого султана Баязида...

Княжны и княжичи один за другим отправились почивать. Кантемир снова прошел в кабинет. К удивлению князя, здесь его ждал грамматик Гавриил; обычно в такое позднее время грамматик либо клал в своей комнате поклоны перед образами, либо давно храпел, как любой смертный.

— Что-нибудь, даскал Гавриил, стряслось?

— Нет, государь, — поклонился грамматик. — Только подумалось: не пожелает ли твое высочество прочитать сей благочестивый труд: «Повесть о споре Павла и Вараввы с иудействующими и тяжесть слова Петра-апостола об иге непереносимом».

— Кем писано?

— Киевским иноком Феофаном Прокоповичем, ректором тамошней семинарии.

— Что утверждает преподобный?

— Гордыней грешит, государь. Пишет, что по требованию божественного закона создания господни должны хранить душевную чистоту, на самом же деле нет на свете человека безгрешного; что божеский закон — тяжкое бремя для Христова племени.

— Может быть, он безбожник?

— Ничего подобного, государь. Грех приписывать ему такое. Феофан Прокопович — ученый и набожный муж.

— Не ведомо ли тебе, что чем человек ученее, тем чаще в его голове безбожные мысли рождаются?

— Сие не про него. Прокопович, по-моему, более склонен к протестантству. Приятели говорили мне, что он не любит ни Стефана Яворского, замещающего ныне патриарха, ни Феофилакта Лопатинского — ректора Московской духовной академии, ни иных владык церкви.

Грамматик Гавриил проявлял завидную старательность. Он с утра до вечера был в движении и поиске. Успел объездить пол-России; побывал в монастырях и скитах, ночевал в крестьянских хижинах и боярских палатах, соблазняя речами убогих седых попов, епископов, одиноких раскольников. Если оставался на месте, грамматик исследовал листок за листком церковные и мирские книги, заполнял еще пустовавшие места на карте Молдавии, разбирая бумажки с заметками, нацарапанными в разные годы и по разным поводам. Грамматик хотел все знать, проникнуть в основы самых труднодоступных тайн, разобраться в самых диковинных и запутанных проявлениях сущего. Труды истощали его тело, но не упорство. Глаза его запали в орбитах и просеивали ворохи событий, словно глядели из глубины мудрейших времен.

— Если у людей разные мнения об отдельных вопросах, это еще не значит, что они ссорятся, — молвил Кантемир. — Ссора — оружие глупости.

— Истинно так, государь. Но здесь спор идет не о частностях, а о сущности христианского духа.

— Почему же эта сущность не может быть одной из частностей?

Такое в голове грамматика Гавриила не могло уложиться. Грамматик решил, что это — прискорбное заблуждение его господина, что ворошить эти угли не стоит. Кантемир побарабанил пальцами по столу. Оживившись, сказал:

— Не этот ли Прокопович, если мне не изменяет память, написал в свое время оду о Станилештской баталии?

— Он, государь. Она, кстати, у меня.

Грамматик покопался в полной пожелтевших бумажек сумке, с которой никогда не расставался, извлек два истрепанных листка и прочитал:

Грамматик Гавриил уложил листки на место в сумку. Кантемир в раздумье подошел к картине, изображавшей его выезд из города Яссы. Вперил взгляд во вздыбленного коня, в прекрасную жену — символ России, в двуглавого орла, знамена с полумесяцем, брошенные под копыта и растоптанные. Потом вернулся к грамматику:

— Мне не дает покоя одна мысль, друг мой. Выслушай же меня не перебивая. Если не будешь согласен — все-таки помолчи. Прикуси до поры язык...

— Прикусил, государь...

— Отлично. Мы пребываем ныне в сердце Российской державы. Оставили многое величие и пользу ради единой. Царь Петр братски принял нас под свою руку. Царь сдержит слово и поможет нам одолеть зло. До той поры его величество продолжает устроять свою страну и добивать шведа. Сталкивает закоснелых в старине вельмож с насиженных мест и приучает их к полету. Шлет к королям и царям послов, дабы и те приложили руку к одолению неприятелей.

Кантемир взял трубку и направился к канделябру, чтобы ее раскурить. Не дойдя, остановился и с воодушевлением повернулся к грамматику, внимавшему безмолвно, как было велено:

— Царь сражается неустанно. А мы что делаем, даскал Гавриил? Мы залегли на топчане и ждем, чтобы нам подали халву на подносе. Не так ли?

Грамматик Гавриил не осмелился дать ответ. Кантемир прикурил от пламени свечи и продолжал уже спокойнее:

— Мой долг — помогать царю. Помогая ему, приближу час освобождения Земли Молдавской.

Грамматик Гавриил шевельнул одной бровью.

— Помогать, но каким образом? — ответил Кантемир на это движение. — Поглядим. Подумаем... Может быть, следует отправиться в Петербург. Присоединиться ко двору его царского величества. Послушать тамошнюю публику: министров, генералов, сановников, иноземных послов. Может быть, мои советы окажутся там полезными. Хорошая мысль, Гавриил? Наверно, хорошая, если ты зашевелил уже обеими бровями. Итак, решено!

Грамматик поднялся из кресла и направился к двери:

— Я молчал, государь, и внимал. Так буду поступать и впредь. Быть при царе — полезная мысль: так он, может быть, не забудет о нас совсем...

В петербургском доме Михаила Ивановича Голицына, знаменитого полководца и героя войны с шведами, был накрыт богатый стол. Гремели тосты в честь побед российского воинства над войсками Карла Шведского в Финляндии. Стараниями Голицына и Апраксина взята финская столица Або, покорены другие крепости, а шведский генерал-майор Аренфельд отступил с большими потерями. Взяты в плен толпы вражеских солдат с офицерами, с оружием и пушками. Царь крепил свою боевую славу. В те же дни его радовало также прибытие в Петербург драгоценной библиотеки.

Возглашались поздравления, полагающиеся в день торжества. Блюда и напитки были вкусными, речи князей и сановников — сладкими и льстивыми. Петр Алексеевич пил, ел, слушал и смеялся вместе со всеми.