— Ну, а как господин де Гискар? Надеюсь, вы сообщите мне, что он так же весел и улыбчив, как и вы?

— Сожалею, что не могу дать вам такого утешения, мой друг; но в данную минуту, если господин де Гискар и весел, то это потому, что веселость у него стойкая; во всяком случае, он не смеется и не будет больше смеяться, надеюсь, каждый раз, когда при нем станут говорить об эфесе шпаги, который послужил пластырем.

— Неужели вы убили его, шевалье?

— Нет, не совсем; он отделается тем, что недели две пролежит в постели и месяц посидит дома, а от моего удара у него останется только бледность, которая сделает его еще более привлекательным в глазах женщин. Но вернемся к нашему разговору. Если бы я был молод и так же красив, как наша очаровательная хозяйка, — продолжал шевалье, лаская кончиками пальцев затылок г-жи Бертран, — я бы мог допустить, что это участие, проявляемое вами ко мне, втолкнуло вас в этот кабинет за двадцать минут до назначенного часа; но я имею все основания не строить подобных иллюзий и усматриваю в вашем раннем приходе другую причину.

— Клянусь вам, шевалье…

— Не клянитесь, — сказал Монгла, поднося руку к карману своего жилета, откуда послышалось позвякивание луидоров в его пальцах.

— Что вы хотите этим сказать?

— Не правда ли, вы удивлены, что я еще не вернул вам те пятьдесят луидоров, которые вы столь любезно одолжили мне вчера утром?

— Господин де Монгла, — воскликнул Луи де Фонтаньё, очевидно уязвленный подобным подозрением, — вы обещали считать меня своим другом и, по правде говоря, уже забыли об этом!

— Почему так?

— Ваше предположение в высшей степени обидно, я бы сказал, оно оскорбительно, и потому я даже не соизволю опровергать его.

— Полноте! Вы славный молодой человек; мне нравятся ваши манеры, от них веет старыми добрыми временами, и, не будь рядом женщины, имеющей право на знаки внимания с моей стороны, я бы вас расцеловал! Но все же заберите вашу тысячу франков!

— И это после того, что вы мне сказали, шевалье? Нет уж!

— Это вторая услуга, какую вы должны мне оказать, молодой человек, иначе у нас может случиться ссора.

— Я не нуждаюсь в этих деньгах, шевалье.

— Вы что, желаете прослыть миллионером?.. Возьмите же эти деньги, которые ваши мать и сестра с трудом сэкономили за два или три года; держите же их и, советую вам, не позволяйте мне впредь занимать у вас.

— Почему же?

— Да потому что я искренне полюбил вас, и, если вы приучите меня быть вашим должником, все закончится весьма прискорбно для дружбы, которую я к вам питаю.

— О шевалье! Я всегда буду счастлив…

— Возможно; но, став вашим должником, я дойду до того, что, вполне естественно, буду говорить о вас дурно; так позвольте же мне пользоваться кошельком маркиза; по крайней мере, все, что я смогу сказать о нем, будет только злословием.

Затем, заметив, что г-жа Бертран с неослабным интересом смотрит на Луи де Фонтаньё, он обратился к ней:

— Какого черта, моя дорогая, вы так уставились на этого господина? Посмотрите хоть немножко в мою сторону, сделайте одолжение; или вам угодно заставить меня иметь дело с мадемуазель Маргаритой?

— О шевалье, — с упреком промолвил Луи де Фонтаньё.

— Как? Какая Маргарита? Мадемуазель Маргарита Жели? — переспросила г-жа Бертран с присущим женщинам любопытством.

— Конечно же, Маргарита Жели! Как будто в Шатодёне есть две Маргариты! Да, та самая мадемуазель Маргарита, которая пожирает этого молодого человека глазами, так же как это делаете сейчас вы, сударыня; та самая мадемуазель Маргарита, которая без ума от него, — вас это удовлетворяет?

— Да что вы такое говорите, шевалье? — воскликнул Луи де Фонтаньё, невольно покраснев.

— Что я говорю? Правду, как всегда, черт возьми! Однако правильно будет предостеречь вас.

— О чем?

— А о том, что мадемуазель Маргарита совсем без ума от вас и способна сегодня же вечером, прямо за ужином, где-нибудь между десертом и сыром, броситься вам на шею…

— О! Ваше предостережение чересчур льстит мне, шевалье, но я нисколько не верю в опасность, на которую вы обращаете мое внимание. Впрочем, если ваши предположения оправдаются, то, заверяю вас, я так холодно отнесусь ко всем шагам мадемуазель Маргариты, если они будут, что у ее возбуждения достанет сил, чтобы успокоиться.

— Та-та-та-та! Когда вы углядите под складками ее шелкового платья кругленькие ножки, обтянутые розовыми чулочками, а затем, перенеся свой взгляд кверху, увидите не менее круглую шейку, затерянную в волнах английских кружев; когда вы представите то, что находится на пути между двумя этими крайними точками, я не поручусь более за вас, как не ручаюсь за себя.

Луи де Фонтаньё хранил молчание. Он задумался не о перечисленных прелестях мадемуазель Маргариты — молодой человек совсем не прислушивался к болтовне старика, — а о данных ему заверениях маркиза, будто эта красивая девица имеет какие-то фантазии на его счет.

У него мелькнула мысль воспользоваться благосклонным к нему интересом любовницы г-на д’Эскомана, чтобы убедить его в недостойности этой молодой женщины.

Этот прекрасный план устранил всю нерешительность нашего героя.

— Ну что ж! — произнес он после минуты молчания, которой г-н де Монгла воспользовался для того, чтобы надоедать г-же Бертран. — Вы только что просили меня быть откровенным, шевалье. Так вот, признаюсь, я действительно пришел именно затем, чтобы спросить вашего совета.

— Совет? Это серьезное дело, мой юный друг. Черт возьми, совет! Совета обычно спрашивают лишь для того, чтобы ему не следовать, а если ему следуют, то обвиняют того, кто его дает. Чтобы дать совет, нужно поразмыслить, а поскольку я потерял способность соединить две разумные мысли, находясь рядом с вполне заслуживающим одобрения вином и такой прелестной женщиной, как госпожа Бертран, мы попросим у нашей хозяйки позволения пойти порассуждать на свежем воздухе.

При этих словах шевалье де Монгла снял с вешалки свою шляпу и попытался поцеловать хозяйку "Золотого солнца". Та противилась ровно столько, чтобы удвоить цену подобной милости, и старый дворянин, взяв под руку Луи де Фонтаньё, увел его из трактира.

Поддерживая друг друга под руку, шевалье де Монгла и Луи де Фонтаньё сделали несколько шагов.

Затем, видя, что молодой человек хранит молчание и, казалось, не решается начать разговор, шевалье остановился и, пристально глядя ему в лицо, промолвил:

— Итак?

— Итак? — повторил Луи де Фонтаньё.

— Вы желаете получить совет? Так в чем же дело?

Луи подумал, что ему следует действовать дипломатически.

— А вот в чем, — сказал он. — Должно быть, вы помните, как сегодня утром, после счастливого завершения нашего поединка, маркиз пригласил меня отужинать…

— … добавив при этом: "Шевалье де Монгла, позаботьтесь о меню!"

— Да, именно так.

— Ну что ж, когда вы пришли в трактир, вы как раз и застали меня, и можете это засвидетельствовать, за исполнением моих обязанностей.

— Как раз здесь между нами различие: я вот сомневаюсь, особенно после того, что услышал от вас, приступать ли мне к своим обязанностям.

— Вы подразумеваете ваши обязанности сотрапезника или любовника?

— Не вы ли меня убеждали, будто одно не может обойтись без другого?

— Этого я и опасаюсь.

— Но у меня есть еще время, поймите меня, шевалье… Под каким-либо предлогом я могу извиниться и не присутствовать на этом ужине.

Шевалье пристально посмотрел на Луи де Фонтаньё и спросил:

— Искренне ли то, что вы мне тут говорите?

— Вне всякого сомнения, — пробормотал молодой человек.

— Ну что ж, поступайте таким образом: тем самым вы проявите не только геройство, но и благоразумие.

— Как? И подобный совет даете мне вы, шевалье?

— А разве вы не у меня просили совет?