Будь она одна, он бы предупредил ее.

В обществе Грасьена это было невозможно.

Следовательно, он стал жертвой обстоятельств, и похищение Блека, будучи вынужденным похищением, становилось простительным.

Впрочем, он рассчитывал, что если ему удастся завладеть Влеком, то он оставит его себе, щедро возместив эту потерю его хозяйке.

Шевалье обдумывал все это, лежа на животе на откосе и наблюдая, как двое влюбленных приближаются к нему.

Действие, на которое он рассчитывал, было достигнуто.

Найдя благодаря своему тонкому обонянию первый кусок сахара, Блек выказал живейшее удовлетворение.

Он слегка отстал от своей хозяйки.

Затем, вместо того чтобы последовать за ней дальше, он принялся отыскивать второй кусок сахара.

И так, двигаясь от одного куска к другому, он приблизился к тому месту, где его лежа поджидал шевалье, зажав в кулаке кусок сахара.

Протягивая спаниелю это лакомство, шевалье едва слышно свистнул, подзывая его.

Собака, узнав человека, на чье обращение она не могла пожаловаться — а Блек был слишком умен и слишком справедлив, чтобы отожествлять ведро воды, вылитой на него Марианной, с куском сахара, полученным им из рук шевалье, — Блек, повторяем, узнав человека, на чье обращение он не мог пожаловаться, подошел к нему без всякого недоверия и даже выказывая некоторое удовлетворение. Шевалье начал его вероломно ласкать; затем, злоупотребляя доверием Блека, он не спеша накинул на него свой платок в качестве ошейника и, завязав прочный узел, продолжал отвлекать его кусочками сахара до тех пор, пока девушка, слишком взволнованная, чтобы заметить исчезновение собаки, не повернула обратно и не прошла по мостовой мимо шевалье. Тогда, увлекая за собой Блека, он пробрался по склону до самого моста; около моста шевалье согнулся так же, как это сделал Лувиль, и пересек его незамеченным. Преодолев это препятствие, он углубился в улицы города, ведя за собой столь вожделенную добычу где силой, а где — по ее доброй воле.

Очутившись перед своим домом, г-н де ла Гравери тихо вставил ключ в замочную скважину и постарался бесшумно открыть дверь; но ржавые петли заскрипели, и как эхо раздалось ужасное «Кто там?», произнесенное Марианной.

В то же мгновение служанка возникла в коридоре: в одной руке она держала свечу, а другой пыталась прикрыть пламя, защищая его от ветра, с силой дувшего из-под двери.

— Кто там? — повторила Марианна.

— Что за черт! Это я, — ответил шевалье, пряча у себя за спиной свою добычу и изо всех сил пытаясь скрыть ее. — Что, я уже не могу вернуться домой без того, чтобы вы не устраивали за мной слежку?

— Слежку! — повторила Марианна. — Слежку! Знайте, господин шевалье, что только те люди, которые творят зло, опасаются глаз ближнего своего.

В эту минуту кухарка заметила, какой беспорядок царил в одежде шевалье.

— Ах, Боже мой! — воскликнула она, отступив на два шага назад, словно увидела привидение. — Ах, Боже мой!

— Ну, что такое? — сказал шевалье, пытаясь пройти.

— Но на вас нет шляпы!

— И что же, разве я не могу пройтись с непокрытой головой, если мне так нравится?

— Ваша одежда вся забрызгана грязью!

— Меня обрызгали.

— Обрызгали! Святая Дева, что за жизнь вы ведете, если позволяете себе возвращаться домой в подобном виде и в столь позднее время!

В этот миг Блек, ведший себя до сих пор достаточно спокойно, возбужденный резким и пронзительным голосом Марианны, — в ней он к тому же, быть может, признал своего старого недруга, — Блек, со своей стороны, залился громким лаем.

— А, пусть так, тем хуже! — промолвил шевалье.

— Праведное Небо! Собака! — завизжала Марианна. — И что за собака! Ужасное черное чудовище с двумя горящими, как уголья, глазами. Держите ее, сударь, держите! Разве вы не видите, что она сейчас меня разорвет!

— Послушайте, успокойтесь и дайте мне пройти.

Но в намерение Марианны не входило отступить просто так.

— Что станете нами? — возобновила она свои причитания, пытаясь придать голосу слезные нотки. — Боже мой, по вашему внешнему виду можно судить, во что превратится дом, если в нем будет подобный гость. К счастью, надеюсь, вы его посадите на цепь.

— На цепь? — возмущенно закричал г-н де ла Гравери. — Никогда!

— Вы оставите это животное на свободе? Вы подвергнете меня опасности быть искусанной в любое мгновение дня и ночи? Нет, сударь, нет, я этого не допущу.

И, вооружившись метлой, Марианна приняла позу гренадера старой гвардии, защищающего свой очаг.

— Вы позволите мне выгнать эту мерзкую собаку, не правда ли? — сказала она. — Или сию же минуту ноги моей не будет в вашем доме.

Терпение г-на де ла Гравери лопнуло, он так резко оттолкнул служанку, что та, не ожидая такого нападения, потеряла равновесие и упала, издавая пронзительные вопли.

Свет погас, но проход был свободен.

Шевалье переступил через тело Марианны, преодолел прихожую и с юношеским проворством взлетел по лестнице; затем, подтолкнув собаку в дверь своей комнаты, он вошел туда вслед за ней, закрыл дверь на два оборота ключа и опустил задвижки; все это было проделано с таким трепетным волнением, которое испытывает сгорающий от страсти любовник, когда его бесценная и обожаемая возлюбленная исполняет ту же роль, какую в эту минуту играл черный спаниель.

Шевалье взял со своих глубоких кресел три лучшие подушки, положил их рядом друг с другом и устроил из них постель для Блека, хотя тот был весь испачкан в грязи.

Блек не увидел в этом никаких затруднений, трижды повернулся вокруг себя и лег, свернувшись калачиком.

Шевалье смотрел на него влюбленными глазами до тех пор, пока тот не заснул; после чего он разделся, лег в постель и тоже заснул.

Вот уже три недели у шевалье не было такого крепкого сна.

Проснувшись на следующий день, шевалье почувствовал боль во всех конечностях; впервые за последние сутки он подумал об опрометчивых поступках, которые совершил, движимый своей страстью, и вздрогнул, представив, что эти безрассудства вполне могли бы вызвать плеврит, приступ подагры или ревматизм.

Тогда он пощупал свой пульс — этим занятием шевалье пренебрегал вот уже в течение месяца — и, найдя его спокойным, ровным, ритмичным и умеренной частоты, успокоился, вспомнив, что у каждого исступления есть свой бог.

Успокоившись насчет своего здоровья, он спрыгнул с кровати на пол и принялся играть со своей собакой, даже не заметив, что в камине не зажжен огонь.

В девять часов утра, как обычно, Марианна вошла в спальню своего хозяина, однако выражение ее лица было еще более злобным, чем обычно.

Но утро вечера мудренее.

Осмотрительная особа больше не заговаривала о своем уходе, хотя и клялась вчера, что не станет медлить.

Шевалье же был слишком счастлив, что ему наконец-то удалось завладеть тем предметом, которым он вот уже месяц желал обладать так страстно, что поступился принципами благородства.

Тем не менее одна мысль отравляла ему эту радость: это было наполовину опасение, наполовину угрызение совести.

Шевалье дрожал при мысли, что юная владелица Блека может узнать своего спаниеля и потребовать, чтобы его вернули ей обратно.

Он спрашивал себя, что станет с его репутацией честного человека, если в городе узнают, каким образом животное попало в его руки.

Затем шевалье вновь посетили те мысли, что преследовали его накануне.

Действительно ли он имел право завладеть Влеком, зная, что жизни собаки угрожает опасность со стороны младшего лейтенанта?

Шевалье сожалел о тех последствиях, какие могло бы иметь для несчастной молодой девушки похищение Блека, и напрасно он повторял себе, что всего лишь вырвал Блека из лап верной смерти. Ему никак не удавалось полностью успокоить свою совесть на этот счет.

Он попытался это сделать, положив в конверт банковский билет достоинством в пятьсот франков и отправив его на имя мадемуазель Терезы в магазин мадемуазель Франкотт.