Элигий взял подкову, питая надежду найти в ней какой-нибудь изъян, но все там было в порядке, и, как ему того ни хотелось, он не нашел повода сказать о ней что-нибудь плохое.

— Да, конечно, — пробурчал он, вертя подкову в руках, — да, неплохо… Ну что ж, для простого кузнеца — неплохо. Но, — продолжал он, надеясь захватить Иисуса врасплох, — изготовить подкову — это далеко не все, надо еще суметь приладить ее к копыту лошади. Помнится, ты говорил мне, что умеешь подковывать лошадей?

— Да, мастер, — по-прежнему спокойно ответил Иисус Христос.

— Поставьте лошадь в станок[62], — крикнул Элигий своим подручным.

— О! Не стоит, — перебил его Иисус, — у меня есть свой способ, который избавляет от больших усилий и весьма сберегает время.

— И что же это за способ? — удивленно спросил Элигий.

— Сейчас увидите, — ответил Иисус.

С этими словами он достал из кармана нож, подошел к лошади, поднял ее заднюю левую ногу, отрезал копыто у первого сустава, зажал его в тиски, с величайшей легкостью прибил к нему подкову, отнес назад подкованное копыто, приставил его к ноге лошади, где оно тут же прижилось, затем отрезал правое копыто, с тем же успехом повторил ту же операцию, а потом проделал то же самое с двумя другими копытами, и при этом лошадь, казалось, меньше всего на свете беспокоили странность и необычность приемов нового подмастерья. Что же касается Элигия, то он в глубочайшем изумлении наблюдал за совершавшейся процедурой.

— Ну вот, мастер, — сказал Иисус Христос, прилаживая четвертое копыто.

— Я и сам вижу, — промолвил святой Элигий, всеми силами стараясь скрыть свое удивление.

— Так вы не знали о таком способе? — словно между прочим спросил Иисус Христос.

— Ну да! Конечно! — поспешил откликнуться Элигий. — Я слышал о нем… но всегда предпочитал другой.

— И поступали неправильно: этот удобнее и быстрее.

Элигий, разумеется, и не подумал прогнать такого ловкого помощника; к тому же у него были опасения, что, если он не сговорится с ним, тот обоснуется где-нибудь неподалеку и, вполне очевидно, станет опасным конкурентом; в итоге он предложил ему свои условия: Иисус одобрил их и был принят в мастерскую в качестве старшего подмастерья.

На следующее утро Элигий послал Иисуса Христа обойти ближайшие деревни: речь шла о каких-то поручениях, которые можно было доверить лишь толковому посланнику. Иисус ушел.

Едва он скрылся за углом главной улицы, как Элигий стал обстоятельно обдумывать новый способ подковывать лошадей, который был ему неизвестен. Он с величайшим вниманием следил за всей операцией и заметил, в каком суставе было отсечено копыто; ну а поскольку, как уже было сказано, веры в себя у него было предостаточно, он решил при первом же удобном случае воспользоваться преподнесенным ему уроком.

И случай не замедлил представиться; не прошло и часа, как с головы до ног закованный в латы всадник остановился у дверей Элигия: в четверти льё от города его лошадь потеряла подкову с задней ноги, и он, привлеченный репутацией мастера, устремился прямо к нему; рыцарь прибыл из Испании и возвращался в Англию, где ему предстояло уладить со святым Дунстаном важные дела, связанные с Шотландией; он привязал лошадь к железному кольцу у мастерской, а затем, велев Элигию поторопиться, вошел в кабачок и заказал кружку пива.

Элигий решил, что раз дело срочное, то настал момент воспользоваться быстрым способом, который накануне на глазах у него был применен с таким успехом. Он выбрал самый острый из своих ножей, подточил его в последний раз о бритвенный брусок, приподнял ногу лошади и, с величайшей тщательностью нащупав сустав, отсек ей ногу повыше копыта.

Операция была проделана так ловко, что ничего не подозревавшее бедное животное не успело воспротивиться и заметило, что ей отрезали ногу, лишь по той боли, какую ему причинили; но тогда лошадь издала такое жалобное и болезненное ржание, что ее хозяин обернулся и увидел, что его верховое животное с трудом держится на трех оставшихся у него ногах и трясет четвертой ногой, откуда брызжут потоки крови; рыцарь выскочил из кабачка, бросился в мастерскую и обнаружил там Элигия, который спокойно подковывал зажатую в тиски четвертую ногу лошади; он решил, что мастер сошел с ума. Однако Элигий успокоил рыцаря, объяснив ему, что он применил новый способ, показал подкову, прекрасно прилаженную к копыту, и, выйдя из мастерской, приготовился приставить копыто к культе ноги, как это на его глазах проделал накануне его подмастерье.

Но на этот раз все пошло иначе: бедное животное, за десять минут потерявшее всю свою кровь, лежало без сил, находясь на грани смерти; Элигий приставил копыто к ноге, но в его руках ничто не соединилось: отрезанная нога была уже мертва, а с остальной частью тела все обстояло ничуть не лучше.

Лоб мастера покрылся холодным потом; понимая, что для него все кончено, и не желая пережить свою погибшую репутацию, он выхватил из сумки с инструментами нож, так хорошо послуживший ему только что, и собрался вонзить его себе в грудь, но в эту минуту почувствовал, что кто-то остановил его руку; он обернулся: это был Иисус Христос. Божественный посланник исполнил данные ему поручения с той же скоростью и с тем же мастерством, какие он всегда вкладывал во все, что ему приходилось делать, и вернулся на два часа раньше того времени, когда его ожидал увидеть Элигий.

— Что ты делаешь, мастер? — спросил он строгим тоном.

Элигий ничего не ответил, но пальцем указал на издыхающую лошадь.

— Только и всего? — сказал Христос.

Он поднял копыто и приставил его к ноге; кровь тотчас перестала течь, копыто прижилось, а лошадь поднялась и заржала от радости; так что, не будь земля кругом красной от крови, можно было бы поклясться, что ничего не случилось с несчастным животным, за минуту до этого находившимся при последнем издыхании, а теперь выглядевшим совершенно бодрым и здоровым.

Элигий взглянул на лошадь, а затем, смущенный и изумленный, протянул руку, взял из мастерской молоток и, разбив свою вывеску, направился к Иисусу Христу; подойдя к нему, он смиренно произнес:

— Это ты мастер, а я всего лишь подмастерье.

— Блажен тот, кто смиряется, — ласковым голосом ответил Христос, — ибо он возвысится!

Услышав этот чистый и мелодичный голос, Элигий поднял глаза и увидел, что лоб его подмастерья увенчан нимбом: он узнал Иисуса и упал на колени.

— Хорошо, я прощаю тебя, — сказал Христос, — ибо верю, что ты избавился от своей гордыни; оставайся мастером из мастеров; но помни, что лишь один я главный над всеми.

С этими словами он сел верхом позади всадника и скрылся вместе с ним.

Этим всадником был святой Георгий.

Когда рассказ завершился, я попросил станционного смотрителя осмотреть копыта обеих его лошадей, ибо у меня были опасения, что в пути с ними может случиться то же несчастье, какое произошло с конем святого Георгия; затем, по окончании этой проверки, мы тронулись в путь и понеслись по одной из тех усыпанных песком, словно аллеи английских садов, дорог, которые после французского завоевания пересекают весь Пьемонт из конца в конец.

Нельзя и мечтать о более очаровательном въездном пути в Италию; проехав два льё по равнинам, которые кажутся особенно свежими и привлекательными после жуткой долины Гондо, вы попадаете в Виллу — теперь уже, как можно заметить, все названия заканчиваются на мягкую гласную. Кроме того, на смену серым шале приходят белые дома: крыши уступают место террасам, виноградная лоза вьется по придорожным деревьям и переходит с одной стороны дороги на другую, образуя колеблющийся зеленый свод. Вместо страдающих зобом крестьянок Вале здесь на каждом шагу попадаются прелестные сборщицы винограда — с матовой кожей, бархатным взглядом и быстрой мягкой речью; небо здесь чистое, воздух теплый, и вы узнаете любимую Богом землю, как называл ее Петрарка; святую землю, счастливую землю, которую ни нашествия варваров, ни гражданские смуты не смогли лишить даров, полученных ею от Небес. Только одно обстоятельство мешало мне оценить их в полной мере: я был один.