Что касается мальчика, то его, как и было обещано, вернули матери.

Тем временем слух о событиях этого дня разнесся по соседним селениям и вызвал сильное волнение. Вильгельм был любим повсеместно. Мягкость характера, добродетели семьянина, бескорыстная помощь всем обездоленным сделали его желанным гостем и в хижинах бедняков, и в домах богачей. Благодаря его необыкновенной ловкости и меткости, к этой всеобщей любви добавилось чувство наивного восхищения, и на него стали смотреть как на особенного человека, наделенного исключительными талантами. Такова природа примитивных народов: вынужденные добывать себе пропитание с помощью ловкости и защищаться с помощью силы, они ценят эти два качества превыше всего, а наделенного ими человека возводят в ранг полубога. Геркулес, Тесей, Кастор и Поллукс поднялись на небо именно по этим ступеням.

И вот среди ночи Гесслеру доложили, что может произойти народное возмущение, если не принять никаких мер и позволить разгореться этому пожару. Гесслер решил, что лучшее средство предотвратить бунт — это вывезти Вильгельма за пределы кантона[4] Ури, в крепость, принадлежавшую герцогам Австрийским и стоявшую у подножия Риги, между Кюснахтом и Веггисом. А потому, полагая, что путь по воде будет безопаснее, чем по суше, он отдал приказ приготовить лодку и за час до рассвета доставить Вильгельма на берег озера. Гесслер, шесть стражников, пленник и трое лодочников составляли весь экипаж небольшого судна.

Прибыв во Флюэлен, откуда им предстояло отплыть, Гесслер увидел, что все его приказания исполнены. Вильгельм со связанными руками и ногами лежал на дне лодки; рядом с пленником, как вещественная улика, лежало то страшное оружие, которое помогло ему таким впечатляющим образом доказать накануне свою меткость и, тем самым, породило столько опасений в сердце Гесслера. Вильгельма сторожили лучники, сидевшие на нижних скамейках; два матроса, стоявшие возле невысокой мачты, были готовы распустить парус, а кормчий ждал на берегу приезда наместника.

— Ветер благоприятствует нам? — спросил его Гесслер.

— Да, ваша светлость. Ветер попутный, по крайней мере, сейчас.

— А небо?

— Обещает прекрасную погоду днем.

— Тогда отчаливаем немедленно.

— Как прикажете.

Гесслер занял место на высоком конце лодки, кормчий сел за руль, матросы развернули парус, и маленькое судно с легкостью и изяществом лебедя заскользило по глади озера.

Однако, несмотря на прозрачную голубизну озера, несмотря на ясное звездное небо, несмотря на эти добрые предзнаменования, было что-то зловещее в этом суденышке, беззвучно, словно дух воды, скользящем по зеркальной поверхности озера. Наместник пребывал в глубокой задумчивости, солдаты не осмеливались нарушить его раздумий, а гребцы, нехотя повинуясь, уныло выполняли молчаливые указания кормчего. Внезапно свет падающей звезды пересек пространство и, оторвавшись от небесного свода, исчез в озере. Два гребца переглянулись, а кормчий перекрестился.

— Что случилось, кормчий? — спросил его Гесслер.

— Ничего, пока ничего, ваша светлость, — ответил старый моряк. — Однако кое-кто утверждает, что падающая с неба звезда — это предзнаменование, которое посылает вам душа близкого человека.

— И какое же это предзнаменование: хорошее или плохое?

— Гм! — пробормотал кормчий. — Небо редко посылает нам добрые предзнаменования. Счастье и так всегда желанный гость.

— Так, значит, эта звезда — знак близкой смерти?

— Среди старых моряков бытует мнение, что когда люди видят подобный знак, отплывая от берега, то им лучше вернуться на сушу, если это еще возможно.

— Ну а если неотложные дела заставляют продолжить путь?

— Тогда надо положиться на чистоту своей совести и доверить жизнь Господу, — ответил кормчий.

После этих слов наступила глубокая тишина; лодка продолжала скользить по водной глади, словно у нее, как у морской птицы, были крылья.

Однако после того, как они увидели падающую звезду, кормчий все чаще с тревогой поглядывал на восток, поскольку именно оттуда явилась эта вестница несчастья. И скоро уже не оставалось сомнений, что погода меняется: по мере того как рассветало, звезды бледнели на небе, но не так, как обычно, когда их яркий свет постепенно угасает, а как если бы невидимая рука повесила туманный занавес между небом и землей. За четверть часа до рассвета ветер внезапно полностью стих; поверхность озера из голубой стала свинцовой, а его гладь, хотя ее не возмущал никакой ветер, вдруг покрылась рябью, будто вот-вот собираясь закипеть.

— Спускайте парус! — закричал кормчий.

Два моряка бросились к мачте, но, прежде чем они успели выполнить полученный ими приказ, со стороны Бруннена стали быстро приближаться невысокие пенные буруны, которые, казалось, стремились навстречу лодке.

— Ветер! Надвигается буря! — закричал кормчий. — Спускайте парус!

Однако то ли виной тому была неловкость матросов, получивших эту команду, то ли плохо завязанный узел помешал выполнению предписанного маневра, но порыв ветра настиг судно раньше, чем был спущен парус. Застигнутая врасплох лодка вздрогнула, будто лошадь, заслышавшая рычание льва, а затем, подобно ей, казалось, встала на дыбы; в конце концов, она развернулась на месте, словно желая вырваться из объятий столь могучего противника, но в этом движении подставила ему свой бок.

Повисший было парус надулся, словно собираясь лопнуть; лодка сильно наклонилась и уже готова была опрокинуться. В этот миг кормчий перерезал ножом веревку, крепившую парус; какое-то мгновение тот, словно стяг, реял наверху мачты, не в силах оторваться от нее, но затем удерживавшие его веревки лопнули, и, подхваченный последними порывами ветра, он, как птица, взмыл в воздух. Шквалистому ветру более не за что было зацепиться, и лодка, медленно выпрямившись, вновь обрела равновесие. В этот миг показались первые лучи солнца, и кормчий снова сел возле руля.

— Ну что ж, — промолвил Гесслер, — предзнаменование не обмануло и предсказанное им несчастье не заставило себя долго ждать.

— Да-да, обещания Господа не так обманчивы, как слова человека… и редко кто отваживается пренебречь его предупреждениями.

— Как вы думаете, все худшее для нас позади или же этот порыв ветра был всего лишь вестником более жестокой бури?

— Порой, пока солнце не появилось на горизонте, духи воздуха и воды спешат устроить подобные представления, не получив на то дозволения Всевышнего, но при первом же луче дневного света порывы ветра стихают, и он исчезает вместе с ночным мраком. Но все же чаще именно глас Божий повелевает разразиться буре. Вот тогда она должна полностью выполнить свою миссию, и горе тем, против кого она была послана!

— Надеюсь, ты помнишь, что не только моя, но и твоя жизнь подвергается опасности.

— Да, конечно, ваша светлость. Я знаю, что мы все равны перед смертью, но все в руках Господа: он наказывает тех, кого хочет наказать, и спасает тех, кого хочет спасти. Он повелел апостолу идти по волнам, и апостол пошел по воде, как по суше. И ваш пленник, как ни крепко он связан по рукам и ногам, больше верит в свое спасение, коль скоро он в милости у Господа, чем любой свободный человек, над которым тяготеет Божье проклятье… Греби, Франц, греби! Мы должны подставлять нос ветру, ибо еще не все закончено, и буря возвращается к нам.

И в самом деле, на озере поднялись волны, более высокие и пенистые, чем в первый раз; они угрожающе приближались к лодке, и, хотя ему уже почти не за что было на ней цепляться, ветер, гнавший перед собой волны, заставлял ее нестись вспять с той же скоростью, с какой летят, подпрыгивая, плоские камешки, которые дети бросают вдоль поверхности воды.

— Но раз ветер препятствует идти нам в Бруннен, — вскричал Гесслер, начиная понимать всю степень грозившей им опасности, — значит, он будет попутным, если мы пойдем обратно в Альтдорф?