И тогда вам следовало бы вспомнить, монсеньор, об этой уединенной маленькой гавани, где ваш отец, как путник, заброшенный волной изгнания, как матрос, гонимый ветром ссылки, обрел столь достойное укрытие от бури; и вы сделали бы благое дело, монсеньор, приказав, чтобы этот гостеприимный кров поднялся из руин и мог снова оказывать гостеприимство, и на том самом месте, где рушится старое здание, выросло бы новое, готовое принять любого сына изгнанника, который постучится в его дверь, держа в руке посох невольного странника, как когда-то явился сюда ваш отец, и принять этого пришельца, какими бы ни были его воззрения и какова бы ни была его родина, как бы ни угрожал ему гнев народа и как бы ни преследовала его ненависть королей.

Ведь дело в том, монсеньор, что будущее, светлое и лучезарное для Франции, прошедшей через горнило революций, чревато бурями для всего мира; мы посеяли столько свобод во время нашего шествия по Европе, что они повсюду вырастают из земли, словно колосья в мае, так что достаточно лишь одного луча нашего солнца, чтобы созрели нивы в самых удаленных уголках света; бросьте взгляд в прошлое, монсеньор, и обратите его в настоящее: ощущали ли вы когда-нибудь прежде такие сотрясения тронов и встречали ли на дорогах столько путников, лишившихся короны? Вы прекрасно понимаете, монсеньор, что вам придется однажды основать приют, хотя бы для королевских сыновей, чьи отцы не смогут, подобно вашему, быть учителями в Райхенау.

В тот же вечер я отправился на ночлег в Кур, а на следующий день, с немалым трудом наняв коляску в столице Гризона, около одиннадцати часов утра приехал в Рагац. Однако мне было интересно посмотреть там не само это маленькое селение, где нет ничего примечательного, за исключением зрелища Тамины, которая в нескольких шагах от гостиницы "Дикарь" в ярости вырывается из глубокого и тесного ущелья, где ей приходится три или четыре льё нестись среди крутых берегов, и затем впадает в Рейн, а купальни Пфеферса, которые своим живописным расположением привлекают по меньшей мере столько же любопытных, сколько действенность здешних вод привлекает больных; поэтому мы немедленно отправились в Валенс и добрались туда после того, как целый час поднимались по крутому и узкому склону, граничащему с пропастями, и еще час прошагали по очаровательным лугам; затем, когда позади осталась еще около льё, земля вдруг словно ушла у нас из-под ног, и в восьмистах футах под собой, на дне узкой расщелины, мы увидели покрытую сланцем крышу водолечебницы, которая внешне напоминала монастырь; маленькая тропинка, проложенная по горе и посыпанная песком, что делало ее приятной на вид, позволяла без труда спуститься, и этот путь занял у нас не больше десяти минут.

Владельцы купален, приносящих в год от двенадцати до пятнадцати тысяч франков дохода, — это монахи соседнего монастыря; поскольку сезон уже шел к концу, из постояльцев там было лишь пять или шесть больных немцев и два путешественника-француза. Увидев, что здешнее заведение служит одновременно гостиницей и лечебницей, я предупредил хозяев, что в мои намерения входит поужинать у них и переночевать; в ответ на это меня известили, что через час мне по моему выбору поставят прибор либо на общем столе для гостей, либо в моей комнате; поскольку то, что я услышал, давало мне надежду встретиться в общем зале с двумя соотечественниками, я попросил, чтобы мне предоставили место за табльдотом, и тут же отправился на поиски здешних достопримечательностей, которые все так расхваливают.

Сначала мы спустились в нижнюю комнату, служащую гостиной для больных, которые не только принимают лечебные ванны, но и пьют здешнюю воду. Так как это помещение еще не было достроено, его внутреннее убранство не вызывало никакого интереса, но стоило открыть дверь и картина изменилась. За этой дверью мы увидели нечто вроде пропасти, а на дне ее — стремительную Тамину, которая несла с собой камни и обкатывала их, заставляя тереться о ее черное мраморное русло. Напротив, примерно в сорока шагах, открывался подземный ход, который вел к термальным источникам, расположенным на ее противоположном берегу; для перехода к ним переброшен мост из досок, довольно плохо укрепленных на уступах, которые вырублены в скале; этот мост вначале тянется вдоль левого берега реки, а затем, футов через двенадцать-пятнадцать, изогнувшись, устремляется через пропасть, чтобы найти опору на правом берегу и предложить свой узкий и скользкий настил тем, кто, подобно Энею, желал бы углубиться в эту новоявленную Кумскую пещеру; помимо прочего, на мосту нет иного ограждения, кроме труб, по которым в лечебницу поступает вода.

Я надолго задумался, не отваживаясь ступить на эту шаткую дорожку, повисшую над пропастью, но тут служитель купальни, заметив мои опасения, сообщил мне, что всего минут десять назад здесь, ничуть не колеблясь, прошла дама: понятно, что после этого я уже не мог отступить, не уронив своей чести, и потому, вцепившись в поручни примерно так же, как утопающий хватается за протянутую ему жердь, я так усердно заработал ногами и руками, что мне удалось благополучно перебраться на другой берег Тамины.

Затем я продолжил этот опасный путь и стал углубляться в адское ущелье, слыша, как под ногами у меня грохочет бурный поток, но из страха головокружения не осмеливаясь взглянуть вниз. Все это происходило ровно в час дня, так что солнечные лучи, отвесно падая на Пфеферс, проникали в расщелину между двумя горами, сблизившимися во время какого-то стихийного бедствия и образовавшими свод этого странного коридора, и, освещая его в отдельных местах, со всей очевидностью выявляли, какая глубокая тьма царит на всем остальном пути. Внезапно проводник обратил мое внимание на две тени, которые, напоминая Орфея и Эвридику, казалось, выходили из ада; эти тени шли навстречу нам из глубины пещеры, и каждый раз, когда они оказывались под таким верхним проемом, их освещал тусклый свет, в котором не было ничего живого. Я остановился, созерцая этот эпизод из поэмы Данте, ибо ничто не мешало мне думать, будто это были Паоло и Франческа, которые, сговорившись во имя своей любви, примчались, словно два голубя, по словам поэта, на крепких и быстрых крыльях и опустились на землю. По мере того как две эти тени приближались ко мне, то попадая в полумрак, то выходя на свет, они обретали необычные очертания, одно причудливее другого; наконец, они подошли совсем близко, и поскольку звук их шагов заглушался рокотом Тамины, то возникало впечатление, что эти фигуры не касаются земли. В нескольких шагах от нас они остановились, оказавшись, как и мы, в дневном свете, и тогда мне удалось узнать в одной из них Альфреда де Н…, того самого молодого художника, которого я хотел догнать во Флюэлене и который у озера ускользнул от меня, бросившись в свою лодку: на руку художника опиралась его таинственная спутница: увидев нас и несомненно узнав меня, она остановилась, не решаясь продолжить свой путь; однако у нас не было возможности избежать встречи, ибо мы оказались в проходе более узком и более опасном, чем тот, где столкнулись Лай и Эдип, и все, что мы могли сделать, — это не оспаривать друг у друга сомнительное преимущество первым пройти вперед. В итоге я прижался к стене, и прогуливающейся паре пришлось пройти мимо меня; однако Полина (ведь, напомню, именно так, по утверждению кучера из Лозанны, звали эту даму) опустила на лицо зеленую вуаль своей шляпки и, поменявшись местами со своим спутником, чтобы оказаться у края пропасти, прошла передо мной быстро, словно призрак, но все же не настолько быстро, чтобы мне не удалось увидеть ее прелестное, но бледное и почти угасшее лицо. Мне показалось, что мы уже встречались прежде, и я вздрогнул, ведь было очевидно, что у этой женщины иссякли источники жизненной силы и какая-то органическая болезнь медленно ведет ее к могиле. Что же касается Альфреда, то он, проходя мимо, взял меня за руку и пожал ее, не представив, однако, помимо этого бесспорного, но молчаливого знака, других свидетельств признательности и дружбы. Я так и не разгадал этой тайны, которая, как мне казалось, рано или поздно все же должна была проясниться, и смотрел, как мой друг удаляется вместе со своей спутницей, и она, освободившись от страха и будто уже принадлежа иному миру, отважно шагает, или, скорее, скользит по пути, опасному даже для местных жителей, ибо стоявший напротив нас крест указывал на то, что какой-то рабочий, проходя с грузом камней по тому самому месту, где мы находились, упал и разбился при падении. Я застыл на мгновение и стоял так до тех пор, пока они не исчезли из виду, а затем продолжил путь.