Весь остаток дня к наместнику императора относились с величайшей предупредительностью и оказывали ему все подобающие знаки уважения. Вечером он попросил вывести его на верхнюю площадку замка подышать свежим воздухом. Цагели пошел вместе с ним. Оттуда перед Лан-денбергом предстала панорама края, еще накануне находившегося в его полном подчинении; отведя глаза от стяга, на котором австрийского орла сменили ключи Унтер-вальдена, он устремил взгляд в направлении Зарнена и застыл в глубокой задумчивости.

У другого угла парапета, глядя в другую сторону, стоял Цагели, также погруженный в раздумья. Оба они замерли в ожидании: один ждал, что вот-вот придут на помощь тирании, другой — что вот-вот будет оказана поддержка делу свободы.

Минуту спустя на вершине Аксенберга вспыхнуло пламя. Цагели радостно вскрикнул.

— Что это за огонь? — спросил его Ланденберг.

— Это сигнал.

— А что означает этот сигнал?

— Что Вальтер Фюрст и Вильгельм Телль захватили замок Урийох.

В то же мгновение, подтверждая слова Цагели, по всему замку стали раздаваться радостные крики.

— Неужели все Альпы превратились в пылающий вулкан?! — вскричал Ланденберг. — Я вижу пламя на вершине Риги.

— Да-да, — ответил Цагели, подпрыгивая от радости, — там тоже подняли знамя свободы.

— Как?! — едва слышно произнес Ланденберг. — Это тоже сигнал?

— Да, и он означает, что замок Шванау перешел в руки Вернера Штауффахера и Мельхталя. А теперь, ваша светлость, взгляните в эту сторону.

Ланденберг вскрикнул в изумлении, увидев, что и вершина Пилата увенчана огненной диадемой.

— Вот он, — продолжал Цагели, — тот сигнал, который дает знать жителям Ури и Швица, что их братья в Унтервальдене не отстают от них и что они захватили замок Роцберг и взяли в плен наместника императора.

Новые восторженные возгласы послышались по всему замку.

— И что вы собираетесь со мной сделать? — спросил Ланденберг, опустив голову на грудь.

— Мы собираемся заставить вас, ваша светлость, дать клятву, что никогда ваша нога не ступит более в земли Ури, Швица и Унтервальдена; что никогда вы не выступите с оружием в руках против конфедератов и никогда не станете подстрекать императора вести против нас войну; а когда вы принесете эту клятву, мы вас отпустим, и вы будете вольны уехать, куда пожелаете.

— А мне будет позволено дать своему повелителю отчет о моей миссии?

— Разумеется, — ответил Цагели.

— Хорошо, — сказал Ланденберг. — А теперь я хочу спуститься в свои покои; подобную клятву нужно обдумать, особенно если ее предстоит сдержать.

В этот раз Провидение, казалось, всеми способами содействовало конфедератам. Для Гельвеции наступил новый год — год свободы. Было 1 января 1308 года, а 15-го числа того же месяца, еще прежде чем до него дошла весть о восстании, император Альбрехт узнал о поражении своей армии в Тюрингии; он тотчас приказал набрать войска и, заявив, что сам возглавит их, с присущей ему энергией занялся приготовлениями к новому походу; но едва они были закончены, как из Унтервальдена прибыл рыцарь Берингер фон Ланденберг и сообщил императору о том, что там произошло.

Альбрехт нетерпеливо и недоверчиво выслушал этот рассказ, но затем, когда места сомнениям больше не оставалось, он простер руку в направлении трех кантонов и поклялся на своем мече и своей императорской короне истребить всех до одного презренных крестьян, решившихся поднять восстание. Ланденберг сделал все возможное, чтобы отговорить императора от этих планов мщения, но все было бесполезно. Император Альбрехт объявил, что он лично возглавит поход против конфедератов и назначил выступление армии на 24 февраля.

Накануне этого дня Иоганн Швабский, племянник императора, сын Рудольфа, его младшего брата, предстал перед дядей. Император Альбрехт был назначен опекуном ребенка на время его малолетства, однако миновало уже два года с тех пор, как юноша достиг совершеннолетия, что избавляло его от императорской опеки, но, тем не менее, Альбрехт упорно отказывался передать племяннику его наследственные земли; и вот перед отъездом дяди Иоганн Швабский пришел к нему, чтобы сделать последнюю попытку добиться справедливости. Почтительно опустившись на колени перед императором, он попросил вернуть ему герцогскую корону его предков. Император улыбнулся и сказал несколько слов офицеру стражи, который тотчас вышел и вскоре вернулся с венком из цветов. Альбрехт возложил его на белокурые волосы племянника, а когда тот с недоумением взглянул на него, произнес:

— Вот корона, которая подходит твоему возрасту; забавляйся, осыпая лепестками этого венка колени моих придворных дам, а мне предоставь заботу управлять твоими землями.

Иоганн, побледнев и задрожав, поднялся с колен, сорвал венок с головы, растоптал его и вышел.

На следующий день, когда император садился в седло, возле него встал человек в полном рыцарском боевом облачении и с опущенным забралом. Альбрехт взглянул на незнакомца и, видя, что тот продолжает стоять на занятом им месте, спросил, кто он такой и какое у него право находиться в свите императора.

— Я — Иоганн Швабский, сын вашего брата, — ответил рыцарь, поднимая забрало. — Вчера я попросил вас ввести меня в мои наследственные права, но вы ответили отказом и были правы. Прежде чем на голову будет возложена корона, ей следует познать тяжесть шлема; прежде чем рука будет держать скипетр, ей следует научиться владеть мечом. Позвольте мне сопровождать вас, государь, и по возвращении вы поступите со мной по своему желанию.

Альбрехт бросил на племянника быстрый и внимательный взгляд.

— Неужели я ошибался? — прошептал он.

Не одобрив, но и не осудив действий племянника, император тронулся в путь; Иоганн Швабский последовал за ним.

Первого мая 1308 года императорская армия вышла к берегам Ройса. Там были собраны суда, предназначенные для того, чтобы переправить солдат через реку, и император собирался сесть на одно из них, но Иоганн Швабский воспротивился этому, сказав, что оно и так слишком перегружено и нельзя допустить, чтобы его дядя подвергался опасности, как простые солдаты. В то же самое время он предложил императору занять место в небольшой лодке, где находились лишь Вальтер фон Эшенбах, наставник Иоганна, и трое его друзей: Рудольф фон Варт, Рудольф фон Бальм и Конрад фон Тегерфельд. Император сел рядом с ними, каждый рыцарь взял поводья своей лошади, чтобы она могла вплавь последовать за хозяином, и лодка быстро пересекла реку, доставив императора и его спутников на другой берег.

В нескольких шагах от реки, на небольшом пригорке, рос вековой дуб; Альбрехт решил сесть в его тени, чтобы оттуда наблюдать за переправой войска, и, сняв шлем, бросил его себе под ноги.

В эту минуту Иоганн Швабский, осмотревшись и увидев, что вся армия по-прежнему находится на противоположном берегу, взял копье, сел на коня, незаметно отъехал в сторону, а затем, пустив лошадь галопом прямо на императора, пронзил ему копьем горло. В тот же миг Рудольф фон Бальм, нацелившись на зазор в латах императора, вонзил ему меч в грудь, тогда как Вальтер фон Эшенбах раскроил ему голову секирой. Что касается Рудольфа фон Варта и Конрада фон Тегерфельда, то смелость им изменила, и они остались стоять, обнажив мечи, но так и не нанесли удара.

Едва заговорщики увидели, что император упал, они переглянулись и, не произнеся ни слова, бросились бежать в разные стороны, ибо пребывали в ужасе друг от друга. Тем временем смертельно раненный Альбрехт бился в судорогах, но некому было прийти ему на помощь; какая-то нищенка, проходившая мимо, подбежала к императору, и глава Германской империи испустил свой последний вздох на руках попрошайки, которая своими лохмотьями вытирала кровь, льющуюся из его ран.

Что же касается убийц, то они были обречены скитаться по миру. Цюрих закрыл перед ними свои ворота, а три кантона отказали им в убежище. Иоганн, получивший прозвище Паррицида, добрался до Италии, поднявшись по течению Ройса, на берегах которого он совершил преступление. Его видели в Пизе в одеянии монаха, затем его след затерялся где-то неподалеку от Венеции, и больше никто о нем не слышал. Эшенбах прожил тридцать пять лет, скрываясь под видом пастуха в одном из уголков Вюртемберга, и лишь перед смертью открыл свою тайну. Конрад фон Тегерфельд бесследно исчез, словно его поглотила сама земля: он умер, неведомо где и неведомо когда. Рудольф фон Варт, выданный одним из своих родственников, был взят под стражу, колесован и, еще живой, отдан на растерзание хищным птицам. Его супруга, не пожелавшая его покинуть, всю казнь простояла на коленях возле колеса, с высоты которого осужденный, терпя все муки ада, увещевал и утешал ее до самого последнего своего вздоха.