"За проигрыш моего пари: чтобы сегодня вечером, за этим же столом, я смог отсчитать вам двадцать пять тысяч фунтов стерлингов, которые, надеюсь, мне выпадет счастье потерять".
Двое его сотрапезников выпили за этот тост; затем, поднявшись из-за стола, они втроем вышли на балкон.
Площадь была запружена любопытными; люди приехали из Констанца, Аппенцелля, Цюриха и Великого герцогства Баденского. Едва англичане появились на балконе, как их встретили громкими возгласами; англичане поприветствовали собравшихся, а затем сэр Уильямс бросил взгляд на часы и произнес:
"Милорд, час скоро пробьет, не будем заставлять зрителей ждать".
Сэр Артур попросил задержаться, чтобы зажечь сигару, и, когда он раскурил ее, трое англичан сошли вниз.
Лодка была пришвартована в ста шагах от Шаффхаузена, на левом берегу Рейна; около лодки лакей второго англичанина держал под уздцы двух лошадей: одну — для своего хозяина, который должен был следовать за лодкой, другую — для себя, поскольку он должен был следовать за хозяином. Сэр Уильямс и сэр Артур спустились в лодку; лорд Мэрди, так звали третьего англичанина, сел на лошадь; как только был подан сигнал, Петер перерезал канат, удерживавший лодку. Громкий крик раздался с обоих берегов, заполненных зрителями; но, стоило людям убедиться, что пари состоится, они, вместо того чтобы следить за продвижением лодки, заранее бросились бежать к Рейнскому водопаду, чтобы не пропустить развязки драмы, начало которой только что было положено у них на глазах.
Что же касается сэра Уильямса и сэра Артура, то они вышли на середину реки и стали спускаться вниз со скоростью течения, не используя весел ни для ускорения, ни для замедления своего движения. Около десяти минут они плыли так медленно, что сэр Мэрди, сидевший верхом, следовал за ними шагом; затем послышался далекий рев водопада: сэр Артур одну руку положил на плечо сэра Уильямса, а другую протянул в ту сторону, откуда доносился шум, и, улыбнувшись, сделал своему спутнику знак прислушаться. Тогда какой-то лодочник, стоявший на берегу, крикнул им, что если они хотят вернуться, то еще есть время и он вплавь может добраться до их лодки и подтолкнуть ее к берегу. Сэр Артур порылся у себя в кармане, достал кошелек и со всей силы бросил его на берег; кошелек упал к ногам лодочника, который поднял его, покачав головой. Тем временем лодка стала ускорять движение, и, возможно, это осталось бы незамеченным, если бы лорду Мэрди не пришлось пустить лошадь рысью.
И чем дальше продвигалась лодка, тем ужаснее становился грохот водопада; за пол-льё от того места, где поток низвергался в бездну, было видно стоявшее над ней облако водяных брызг, которые, разбиваясь о скалы, поднимались к небу как дым. При виде этого сэр Уильямс достал из-за пазухи клочок зеленой вуали, который я уже видел у него в руках, и поцеловал его; видимо, с этим лоскутком была связана память о родине, матери или возлюбленной.
— Да, конечно, — перебил его я, — мне известно, что это за лоскуток; продолжайте.
— Близость водопада уже сказывалась на движении лодки. Чтобы не отстать, лорд Мэрди вынужден был погнать лошадь крупной рысью. Сэр Артур сел и начал покрепче устраиваться на скамье; что же касается сэра Уильямса, то он продолжал стоять, скрестив руки и устремив глаза в небо; порывом ветра сорвало его шляпу, и она упала в реку.
Тем временем лодка двигалась вперед со все возраставшей скоростью; чтобы следовать за нею, лорду Мэрди пришлось пустить лошадь в галоп, а те из зрителей, кто надеялся пешком сопровождать лодку, уже не могли догнать ее. Из-под воды уже начали показываться черные и блестящие вершины скал, и отважные участники пари неслись между ними, словно летящая стрела; сэр Артур время от времени наклонялся за борт лодки и вглядывался в глубину потока, потому что на пути встречались места, где скал не было и быстрая вода, прозрачная, как тончайшая пелена, позволяла увидеть дно русла. Что же касается сэра Уильямса, то он не отрывал глаз от неба.
В трехстах шагах от пучины движение лодки достигло такой скорости, что казалось, будто у нее выросли крылья. И как бы быстро ни мчалась лошадь лорда Мэрди, погнавшего ее самым быстрым аллюром, лодка опередила ее, как это могла бы сделать птица. Грохот водопада был настолько сильным, что он заглушал крики зрителей, а эти крики, скажу я вам, стали просто ужасными, ибо было невыносимо страшно наблюдать, как этих двух человек несет в бездну и они не пытаются удержаться, а если и попытались бы, то это им не удалось бы. Наконец, в тридцати шагах от водопада англичане и лодка стали казаться всего лишь видением; внезапно воды Рейна перестали поддерживать их, и лодка, низвергнувшись в бурлящую пену, ударилась о скалу; одного из пассажиров сбросило в бездну, другой продолжал цепляться за лодку, но его понесло вместе с ней, как листок; прежде чем достичь нижнего уровня водопада, лодка на мгновение появилась снова, переворачиваясь в воздухе, а затем было видно, как она скрылась под водой. Почти в ту же секунду поломанные доски всплыли на поверхность воды и, подхваченные течением, понеслись в сторону Кайзерштуля. Что же касается тел сэра Уильямса и сэра Артура, то о них никто и никогда ничего не слышал, и лорд Мэрди выплатил двадцать пять тысяч фунтов стерлингов наследникам того, с кем он заключил пари.
Вот как в точности все это произошло, причем совсем недавно — в прошлое воскресенье.
Я слушал рассказ, задыхаясь от волнения, и был совершенно подавлен развязкой истории. Когда сэр Уильямс так внезапно покинул меня в Цюрихе, я подозревал, что он задумал нечто дурное, но никак не предполагал, что его замысел осуществится так трагически и так скоро. Я упрекал себя за поездку в Гризон и охоту на серн, отвлекшую меня от моего пути. Если бы я придерживался своего первоначального маршрута, то прибыл бы в Шаффхаузен всего лишь на два-три дня позже сэра Уильямса и, не сомневаюсь, помешал бы ему ввязаться в безумную затею, в которой он нашел свою смерть. Впрочем, было совершенно очевидно, что в этих обстоятельствах у него не было иной цели, кроме желания уйти от самоубийства, воспользовавшись взамен несчастным случаем, и, если бы я не разгадал этого намерения сэра Уильямса, его письмо не оставило бы в том никаких сомнений; оно было простым и печальным, как и тот странный человек, который написал его; вот оно:
"Мой дорогой спутник!
Если я когда-нибудь и сожалел о том, что покинул Вас, не простившись с Вами более дружеским образом, так это теперь у когда наше расставание переходит в прощание. Я открыл Вам свою душу, Вы читали по ней, как по книге; я позволил Вам увидеть веемой слабости, надежды и мучения; только Бог и Вы знаете, что счастье на земле для меня возможно лишь в любви и обладании Дженни; поэтомуу когда Вы прочли, что она принадлежит другому, и поняли у что с этого времени всякая надежда утрачена для меняу то либо Вы плохо знали меня} либо должны были сразу догадаться, что я не переживу этого известия. И действительно у каким бы беглецом и скитальцем я ни был у в глубине души у меня всегда оставалась та смутная и слабая надежда, какая поддерживает смертника до подножия эшафота. Эта надежда освещала фантастические и неведомые горизонты из числа тех, что открываются только в мечтах, но мне всегда казалось, что, продвигаясь по жизни, я, в конце концов, достигну их; и вот неожиданно замужество Дженни протянуло траурную завесу между мной и будущим: мое солнце угасло и мне уже не дано знать, куда я иду, а вокруг меня только мрак и отчаяние. Вы прекрасно понимаете, мой дорогой поэту что мне надо умереть, ибо что мне делать с такой одинокой и бесцветной жизнью?
Но поверьтеу это решение умереть вовсе не вызвано приступом жестокой и острой боли; не испытывая ненависти ни к людяму ни к обстоятельствам у я далек от тогоу чтобы проклинать Господа за то, что он создал меня столь неполноценным для жизни, и благодарю его за то, что на моем пути он отворил мне дверь, ведущую к Небу. Если бы я был счастлив, то не увидел бы ее и продолжал свой путьу но я несчастен, и эта дверь открывает мне единственный выход, обещающий покой: мне нужно найти тень, ибо мой взгляд не в силах созерцать солнце.
Прощайте! Запечатав это письмо, я напишу Дженни: моя последняя мысль о ней; ей станет известно, что под этой нелепой оболочкой, над которой она, наверное, столько раз смеялась, скрывается доброе и преданное сердце, способное умереть за нее. Быть может, было бы благороднее и по-христиански правильнее не омрачать ее счастья подобным известием, хотя, вне всяких сомнений, оно оставит ее равнодушной, но у меня не достало мужества покинуть ее навсегда, оставив в полном неведении о моей любви к ней, и унести мою тайну с собой.
Прощайте же еще раз. Если когда-нибудь Вы окажетесь в Англии, представьтесь ей; скажите ей, что знали меня; скажите ей, что, хотя она об этом не знала, я поклялся умереть в тот день, когда утрачу надежду обладать ею, и, когда этот день наступил, сдержал слово.
Прощайте, изредка думайте обо мне и не слишком смейтесь над этим воспоминанием".
