Он пролистал ее дело до конца, после чего отложил в сторону, в кучу с другими не менее важными бумагами, встал со своего места, подойдя к окну и не глянув на нее. Декан поистине не понимал, почему лучшая студентка их факультета решает вдруг так скоротечно забрать документы. Возможно, мужчина осознавал, что под этим кроется что-то более серьезное, нежели призвание не быть актрисой. Он на самом деле хотел докопаться до истины, но не мог так глубоко залезть ей в душу: он будто видел ее переживания изнутри.

— Мисс Миллер, вы меня извините, конечно, но мне кажется, что вы торопитесь, — повернувшись к ней лицом, начал декан. — Та причина, по которой вы собираетесь уйти, кажется мне нелепой, учитывая то, как вы проявляли себя в течение двух семестров.

Сердце Эбби пропустило удар, а потом словно готово было уйти в пятки. Быть практически разоблаченной в собственной лжи, не это ли ужасно? Ее ладоши немного вспотели от волнения, от чего она потерла их о подол миди-юбки, но кажется, это ей вовсе не помогло. Она чувствовала, как волнение начинало накрывать ее с головой. Еще чуть-чуть и она точно выдаст все, как есть, не боясь последствий.

— Отчего же вы молчите? — он снова посмотрел на нее. — Мне казалось, что вы пришли сюда с четко намеченной целью, а теперь сами же не говорите ни слова.

— Извините. Я просто хотела забрать документы без каких-либо объяснений, — вконец собравшись с мыслями, проговорила Миллер.

— Хм, ну что же, это ваше личное дело, но прежде я отправлю письмо вашим родителям, чтобы оповестить их о том, что вы больше не являетесь студенткой Академии Драматического Искусства, — заключил мужчина.

Эбби недоуменно захлопала глазами, а волнение накрыло ее удушливой волной. Казалось, кислорода в легкие стало поступать меньше, чем обычно, и дышать было невыносимо. Если она не возьмет себя в руки, то у нее тотчас же начнется паническая атака, о которых знает только Томас и Нэйтен. И как же досадно, что их нет рядом в такой момент! Она вовсе не подумала, что ее родителям пошлют письмо об ее отчислении, и это начало ее беспокоить: Миллер совершенно не планировала говорить об этом матери и отцу так скоро. Представив, что же будет впереди, она сделала себе только хуже: голова начала кружиться, и, кажется, она готова потерять сознание.

— Мисс Миллер, с вами все в порядке? — обеспокоенно спросил мистер Бартемельо, подойдя к ней.

— Да, вполне. Просто очень жарко и не хватает воздуха.

Мужчина, услышав просьбу Эбби, быстро подбежал к окну, открывая его настежь и позволяя свежему воздуху вторгнуться внутрь. Он заметил, как бледное лицо Эбби начало принимать нормальный цвет, а сама девушка стала ощущать себя гораздо лучше.

Ей не хотелось ни минуты оставаться наедине с деканом, который своими вопросами вгоняет ее в тупик, поэтому она встала со стула и, забрав со стопки папку со своим личным делом, намеревалась покинуть кабинет.

Мистер Бартемельо не стал ее больше останавливать, позволив уйти без лишних вопросов. Он просто покачал головой и бросил ей вслед «ну как знаете» и снова отвернулся, повернувшись к окну. Мужчина видел через окно, как девушка, прижав сильно к груди папку, быстрым шагом удалялась с территории. Он уже понимал, какую ошибку она совершила, обрывая путь к своему собственному счастью.

Уилсон сидит в огромной пустой аудитории, сосредоточенно рассматривая документ за документом. Иногда у него начинают слипаться глаза то ли скуки, то от сухости, но он просто обязан сегодня закончить проверку курсовых работ, иначе его ждёт вычет на кафедре. Томас отбрасывает проверенную работу в стопку, снимая очки и откидываясь на спинку стула в надежде снять нахлынувшее напряжение. Он уже битый час сидит за одним и тем же занятием, но никак не может достигнуть конца, как будто здесь бесконечное множество папок с бестолковыми текстами.

Уилсон моментами сердился, когда замечал, какую глупость пишут студенты, взяв непроверенную информацию из интернета, уже чувствовал, как рука просто жаждет написать неудовлетворительно, но его быстро отвлекли, сильно хлопая дверью. Сначала он не хотел отрываться, считая, что это какой-то студент, решивший прийти на лекцию пораньше, уже взял красную ручку, желая просто перечеркнуть все листы и выплеснуть свой гнев, но на его стол пала тень, от чего он нехотя поднял глаза, сквозь очки замечая стан ректора.

Он, немного опешив, привстал со стула, немного отодвигаясь его назад, откашлялся в кулак из-за неожиданно возникшей мокроты в горле, поправил бабочку и протянул руку, желая таким жестом поприветствовать должностное лицо.

Он извинился за свою медлительность и за то, что не сразу сделал это, ссылаясь на усталость и стопку непроверенных работ, но заметил слабую кривую улыбку ректора, который сел напротив него, будто их сейчас ожидает длинный диалог.

Это начинало немного настораживать, потому что обычно мистер Грин, он же ректор, не заходил по пустякам. Уилсон сложил руки в замок, намереваясь услышать то, зачем же пришёл его начальник, но тот лишь перебирал ручки на столе, словно это очень занимательно, но для Томаса это было томительно. Сначала ему хотелось обратиться первым, но это было бы грубо, поэтому он просто молчал, то глядя в окно, то просто осматривая помещение, стены которого почему-то стали давить на голову.

— Мистер Уилсон, как вы понимаете, я нанёс вам визит не просто так, — начал мистер Грин.

Томас одобрительно кивнул, сглатывая подступившую слюну. Не то чтобы он боялся ректора, просто неожиданное волнение охватило его. Мистер Грин всегда был почетным человеком, да и занимаемая им должность требовала уважения. Это был пожилой мужчина старой закалки, немного сутуловатый, наверное, из-за многолетнего труда и постоянного сидения на одном месте, хромой на правую ногу. Его морщинистое лицо никогда не выражало удивления или же, например, злобы, оно было словно неподвижным, ни одна жилочка не шевелилась в напряженный момент.

— Дело в том, что я хочу поговорить с вами на очень важную тему. Надеюсь, она не останется для вас незамеченной, — необычно громкий голос зазвенел эхом в ушах мужчины.

Уилсон снова нервно сглотнул слюну, очевидно, не понимая, что от него хотят, да и почему так тянут разговор, который так и не мог завязаться вот уже вторую минуту. Он стучал пальцами по столу, смотря то на кипу курсовых работ, то в загадочное и интригующее лицо своего начальника, который сейчас казался ему неизученной загадкой.

— Я, наверняка, затягиваю тему. Это видно по вашим нервным жестам, но хочу вас уверить, что эта новость должна вас порадовать.

Эти слова немного успокоили Томаса, который уже расслабился всем телом, не дышал прерывисто, словно боялся. Он даже немного улыбнулся, поправив прическу, и снова уставился на своего начальника.

— В общем, начну с самого главного. У меня для вас есть одно серьезное предложение, точнее не у меня, а у моего старого приятеля из Бостона, — он наполовину развернул свой корпус. — Помните, когда к нам приезжали очень важные гости, тогда вы еще руководили театральными постановками?

— Да, конечно. Ведь это было не так давно, — вспоминая, какого упорного труда ему это стоило, ответил Уилсон.

— Так вот, мой друг, по совместительству владелец одного из театров Бостона, был просто в восторге. Он никогда не видел таких живых актеров. Одним словом, был несомненно рад лицезреть что-то необычное.

Эти слова заставили Уилсона немного покраснеть, заливая розовой краской его бледные щеки. Это очень смущало, хотя он и был не против такой похвалы. Да, у него был определенный талант, но он никогда не думал, что его постановки будут пользоваться спросом в других штатах. Это было для него далекой несбыточной мечтой.

— Так вот, к чему я клоню. Мой приятель очень хочет видеть вас там. Я пока не знаю в качестве кого, — он пожал плечами. — Может, в роли актера, а может, и режиссера-постановщика.