— Кстати, а вот и Нэйтен, — переведя взгляд на идущего парня, сказала Эбби.

— Стоп, то есть все это время он находился непонятно где? — удивленно спросил Томас.

— У него была встреча, ему тоже нужно было расслабиться, — защищала друга Миллер.

— Ладно, главное, что все живы и здоровы.

Дождавшись Фостера, все поднялись в квартиру Уилсона. Все это время на лице Нэйтена сверкала улыбка, и Эбби не терпелось узнать причину его хорошего настроения. Надо отметить, что она была сама в хорошем настроении и была не прочь поделиться всеми новостями со своим другом.

Заняв комнату, в которой им было дозволено переночевать, делиться впечатлениями от проведенного вечера в компании Стюарта начал Нэйт, который поминутно потирал ладошки и часто дышал, не желая упустить хотя бы одну вещь из своего рассказа.

Да, он был счастлив!

Миллер была рада за Фостера. Она рада, что у него появился друг (как же это ошибочно!), счастлива, что Нэйтен смог хоть как-то отвлечься. Но больше она рада была за себя, как бы это эгоистично ни звучало. Она тысячу раз прокручивала в голове танец с Томасом.

Тогда она что-то почувствовала, от чего бабочки летали в ее животе. Эбби вспоминала каждое его неловкое прикосновение, его тяжелое дыхание. И от этих воспоминаний радость била в груди. Наверное, это было самое лучшее чувство из всех, которые она когда-либо испытывала. Спокойствие, бесстрашие, радость, улыбка — все это Эбби испытала в тот момент.

Целую ночь Миллер думала об этом концерте. Она не понимала, с каких пор начинает так много думать о Томасе, но не готова была расстаться с мыслями о нем.

«Интересно, а он думает также обо мне? Лежит ли он в своей постели с мыслями обо мне?»

Пожалуй, да.

Он все еще борется с самим собой. Он устал, но борется. Он не может допустить такой ошибки. Да, он слишком правилен. Да, он так воспитан. Да, он не позволит себе мимолетную слабость, есть ведь девушки постарше, правда?

Но вопрос в другом: интересуют ли его другие? Томас снаружи сказал бы нет, но его внутренняя сторона всегда будет отрицать этот ответ, чтобы ни случилось.

Как говорил Леви, иногда мы бессильны перед судьбой, желаниями или порывами, и это мучительно, часто непереносимо. Такое чувство будет преследовать нас всю жизнь, иногда забываясь, а иногда превращаясь в наваждение. Искусство жить во многом зависит от нашей способности превозмогать собственное бессилие. Это трудно, потому что бессилие часто порождает страх. Оно сводит на нет наши силы, разум, здравый смысл и открывает дорогу слабости…

Где-то вдали, за небольшими горными массивами, уже виднелось солнце, которое старалось пробиться в дома своих обитателей. Луна уже почти исчезла с горизонта, лишь белые очертания на небе давали о ней знать.

Утро было довольно ранним, поэтому город был почти безлюден. Встали лишь те, кому далеко добираться до работы. За столько лет жизни в мегаполисе жители уже свыклись с каждодневными пробками, поэтому уже не столь эмоционально относились к этому. Чтобы скоротать время и переждать вереницу машин, конца и края которых никогда не видать, горожане брали с собой модный журнал или же газету.

Раньше всех в доме Уилсона проснулся сам хозяин, который почти не сомкнул глаз за ночь. Мужчина вместо того, чтобы спать, думал, как теперь вести себя с Эбби. Друзья?

Томас похаживал по кухне и ждал, пока сварится кофе. Кажется, пять минут были такими долгими, что можно было бы уже сходить в душ и погладить рубашку.

Облокотившись на столешницу, Томас вспоминал вчерашний вечер. Он помнил все ее прикосновения, от которых мурашки бежали по всему телу. Вчера он был самым счастливым человеком на свете. Да, поистине счастливым! Пусть это даже был простой, возможно, ничего не значащий для Миллер танец.

Мысли о ней переполняли голову, но вовремя закипевший в турке кофе дал о себе знать и тем самым не позволил снова подумать о той, которая спит за стенкой. Выключив конфорку, Уилсон присел за стол и, взяв кружку в одну руку, а в другую — газету, принялся пить кофе и читать утренние новости.

Пройдясь глазами вверх и вниз, Томас заметил весьма интересную статью «Звуки давно заброшенной студии». Уилсон понял по кричащему заголовку и броской фотографии, что речь будет идти о вчерашней стрельбе, которая, к удивлению, не осталась незамеченной.

— Что читаешь? — вдруг из-за спины раздался полусонный голос.

Томас обернулся и увидел перед собой Эбби, стоявшую в одной из его длинных рубашек. Миллер еще не совсем проснулась, поэтому еле держалась на ногах и даже изредка зевала. Но вид ее был безупречен. Пусть даже с запутанными волосами и в одной рубашке.

— Читаю статью о вчерашней шумихе в студии. Оказывается, эта стрельба не осталась незамеченной. Видимо, «L» был не очень осторожен, раз эта статья появилась здесь. Теперь-то все узнают о нем, копы будут искать, так что можно пока что пожить спокойно, если же этот незнакомец не решит нас чем-нибудь подбодрить, — Уилсон сделал последний глоток молотого кофе и положил газету на стол, оповещая о том, что она уже свободна.

Эбби заняла место за столом и, заправив одну прядь волос за ухо, быстренько пробежалась глазами по статье. Почему-то ей это показалось очень подозрительным. Закончив свои размышления, она произнесла:

— Что-то здесь нечисто. Ну не может «L» быть таким неаккуратным! Если бы он не хотел видеть это в газете, то статьи бы не было. Значит, он что-то замышляет.

— Провокация? — вскинув одну бровь вверх и сложив руки на груди, спросил Томас.

— Да, я думаю, что он ждет. Он хочет, чтобы мы доверились полиции. Возможно, он думает, что мы туда обратимся. Но мы не будем этого делать. Хотя бы потому, что сейчас лучше залечь на дно, как вчера и договаривались, — сделала умозаключение Эбби и встала из-за стола.

— Вот и славненько. Кстати, вы же что-то вчера нашли в этой студии, иначе бы в тебя не стреляли. Что это? — Уилсон решил узнать ответ на давно мучащий его вопрос (ведь за спрос же не бьют в нос, поэтому он сделал это, даже не моргнув глазом).

— Ключи от чьей-то квартиры и письмо. Ключи, скорее всего, от квартиры брата, а вот письмо… — Миллер тяжело вздохнула, вспомнив тот пожелтевший от времени конверт. — Письмо пустое.

— Я бы не был в этом так уверен, — проговорил Томас и попросил Миллер принести его.

Когда же Эбби принесла конверт с письмом, Уилсон подставил его на свет и, поскольку был очень умен, то сразу сообразил, что на листе что-то написано, только сделано это было невидимыми чернилами. Когда-то Томас сам таким занимался в детстве, играя с ребятами со двора в шпионские игры. Он знал, что это письмо несло в себе что-то стоящее, раз адресат не хотел, чтобы все об этом знали. Положив его на стол, он обратился к Миллер:

— Эбби, это, возможно, какое-то послание. Нужно просветить чернила и разузнать. Может, это какая-то подсказка.

— Но, — возражала Миллер. — Мне нужно в академию…

— Не нужно. Ты видела свое плечо? Если мне не изменяет память, то вчера ты получила ранение. Какая академия? Пропустишь по состоянию здоровья, — договорил Уилсон и направился к своей комнате.

— А ты? — не понимая, зачем вообще задала этот вопрос, говорила Эбби.

— У меня сегодня выходной, — послышалось из его комнаты.

Эбби лишь тяжело вздохнула и, взяв письмо, хотела пойти за Уилсоном, но потом вспомнила, что пора будить Нэйтена, а то этот парень проспит академию. Он-то не ранен, а значит, Уилсон не разрешит ему здесь остаться.

Зайдя в зал, где сегодня ночевали друзья, Эбби подошла к Нэйтену, который мирно сопел в подушку, и легонько ткнула его пальцем в плечо. Фостер довольно-таки быстро отреагировал и через пару секунд сидел, выпрямив спину. Потирая сонные глаза, парень пытался что-то сказать, но почему-то у него это не вышло.

— Нэйтен, пора собираться в академию, — сказала Эбби, расчесывая свои рыжие пряди.