Томас улыбается, а затем покидает квартиру, оставив блондинку абсолютно одну.

Она переворачивается на спину, уставившись в белый потолок, моля Бога о том, чтобы это все поскорее закончилось.

На часах уже 12. Эбби, поправляя прядь волос, что выбилась из небрежного пучка, аккуратно водила карандашом по белому листу, иногда нажимая на него, создавая нужные тени и придавая вымышленным объектам жизнь.

Она полностью расслабилась, занимаясь любимым занятием, тем более в таком огромном помещении, которое она получила в подарок от Уилсона. Если честно, то ей бы следовало отдать ключ от мастерской еще при том разговоре в актовом зале, но Миллер не хотела. Она бы и не сделала этого, если бы он и потребовал, потому что она успела сильно прикипеть к этому месту, где практически и поселилась.

Дело в том, что помещение состояло из двух комнат. В одной она рисовала, расположив кисточки, бумагу, краски, мелки и карандаши по нужным ящикам в шкафу, а в другой комнате она спала, когда поздно задерживалась за любимым занятием.

Она не хотела посещать художественную школу, где почти каждый день видела Рафаэль, поэтому попросила Питера Купера перевести ее на домашнее обучение, а тот любезно согласился, поставив ей лишь один ультиматум: сдавать работы в срок. Ну, а с этим у нее нет проблем, тем более что через две недели после успешной сдачи экзаменов у нее будут долгожданные каникулы.

В помещении стало немного душно, поэтому она подошла к окну, через которое пробивались лучи солнца, одним движением повернула ручку, потянув стеклопакет на себя. Вмиг через щель свежий поток воздуха пробился в комнату, а Миллер блаженно закрыла глаза, подставляя лицо ветру.

Так спокойно. Так хорошо. Почти не одиноко.

Почему-то в этот момент перед глазами всплыл портрет Томаса, который, крепко обнимая, что-то шептал ей на ушко, щекоча горячим дыханием. Тогда они стояли на высоком холме, находящемся на окраине города, и любовались розовым закатом. Эбби пыталась сфотографировать красоту, чтобы потом изобразить на бумаге, а мужчина лишь улыбался.

Миллер резко распахнула глаза, пытаясь отогнать от себя такие теплые и далекие воспоминания. Она томно вздохнула, пытаясь сейчас не расплакаться, убеждала себя, что так было правильно, присела за мольберт и взяла в руки простой карандаш, продолжая делать наброски.

Но ее руки дрожали, мешая ровно нарисовать линию, поэтому она обхватила правое запястье, пытаясь унять дрожь, но все выходило тщетно. Она нахмурилась, ведь уже почти пару недель не могла совладать с собой. Она не в силах была подавить странное чувство внутри, не могла справиться даже с собственными эмоциями.

После расставания с Уилсоном она была просто сама не своя. Ей не хотелось есть, поэтому ее лицо знатно исхудало, а скулы сильны выделялись; на щеках больше не пылал тот румянец, что говорил о жизнерадостности девушки; вдобавок к этому у нее наблюдался плохой сон, сопровождающийся кошмарами. Она чувствовала себя паршиво, но почему-то ее женская гордость не позволяла это кому-то сказать. Она даже не принимала ничьей помощи, попросту замкнувшись в этой мастерской.

Когда она поехала домой на Рождество, то родители быстро заметили сильные перемены, но Эбби продолжала настойчиво говорить, что с ней все в порядке и что это предстоящие экзамены на нее так влияют. Она могла обмануть кого угодно, но только не себя. Она знала, что дело вовсе не в чертовых экзаменах, к которым она была готова. Дело было в нем, в его идеальном образе, что отказывался выходить у нее из головы, в его жестах и мимике, которые проявлялись при их совместном времяпрепровождении, в его искренних поступках, которые отпечатались в папке под названием «Любовь».

Сейчас она сидела за мольбертом, рассматривая себя в зеркало, что висело на белой стене. Ей хотелось истерически засмеяться, ведь частично она во всем виновата. Сейчас ей казалось, что слова, брошенные в сторону Уилсона так холодно, были неверны. Да, она вовсе не считала, что их отношения были оплошностью! Она любила его, любит до сих пор, но он об этом уже не узнает, ведь она тщательно избегает попытки поговорить с ним.

Жалеет ли она?

Определенно.

«Так будет лучше», — твердит она себе каждый раз, вспоминая то утро.

Она поднесла руки к бледному лицу, пытаясь сейчас не разрыдаться. Ей больно, больно от того, что она не может быть с ним, не может ему ничего сказать, ведь Рафаэль добилась своего. Они двое сражались за него, и в этой битве однозначно победила блондинка.

Почему?

Да потому что Эбби даже и не пыталась ничего изменить. Она лишь поверила ее словам, не удосужившись найти хотя бы один крошечный факт, который мог бы опровергнуть такую подлую ложь.

Она лежала на коленях, сильно сжимая глаза и пытаясь подавить слезы, пока не уловила чьи-то шаги позади себя. Это заставило ее насторожиться и поднять корпус, поворачивая его где-то на сорок пять градусов.

Она долго хлопала глазами, когда увидела стоящего перед ней человека, сделала пару глубоких вздохов, подавляя дикое желание броситься ему на шею прямо сейчас. Через пару секунд она выпрямилась в осанке, приподнимаясь со стула, а он стоял на месте, пытаясь подавить глупую улыбку.

Миллер некоторое время пребывала в шоке, будучи не в силах вымолвить хотя бы словечка, ведь она чувствовала, как ком подкатывался к горлу, знала, что из ее уст может вырваться жалкое и хриплое слово, поэтому просто молчала, глотая воздух.

Уилсон подошел чуть ближе, значительно сокращая расстояние, после чего Эбби все же начала разговор:

— К-как ты сюда вошел? То есть что ты здесь делаешь?

Томас улыбнулся, чувствуя, как сильно она волнуется. Она ведь так и не училась скрывать свое волнение.

— Я пришел поговорить. И, пожалуйста, не пытайся выгнать меня отсюда, ладно? — абсолютно уверенно говорил он, будто репетировал эту строчку дома.

Эбби лишь слабо кивнула головой, робко подняла свои глаза на него, начиная нервно теребить подол платья.

Нервничает. Даже сильно.

Томас же, напротив, уверенно достал из кармана какую-то вещь — как позже поняла девушка, это был диктофон. Он нажал на «Play» и позволил Миллер прослушать запись.

Эбби даже оживилась, ведь любопытство попросту брало над ней верх, поэтому перестала теребить платье и начала пялиться на диктофон, значительно напрягая слух.

Она слышала знакомый голос, и только через пару секунд осознала, что это говорит Рафаэль.

Значит, он ходил к ней.

От этой мысли становилось неприятно так же, как и от того, что она признавалась ему в любви, но Миллер не подала виду, продолжая слушать следующие строки.

«Я сделала эту липовую справку, потратив на нее большие деньги, только чтобы ты вернулся ко мне», — раздается из динамиков магнитофона.

Значит, это все было ложью.

Эбби мысленно радовалась этому, ей хотелось броситься ему на шею прямо сейчас, зацеловать до смерти, но что-то останавливало ее, даже после того, как она узнала правду. Она чувствовала на себе взгляд Уилсона, который ждал от нее хоть малейшей реакции. Он ждал, что она нарушит эту паршивую тишину и вымолвит хоть словечко, однако этого не происходило.

Вместо этого Миллер просто стояла на месте, устремив свой взгляд куда-то в сторону. Честно говоря, она совершенно не знала, как себя вести, что сказать, поэтому лишь тяжело вздохнула.

— Эбби, скажи хоть что-нибудь, пожалуйста, — умоляюще просил он, медленно подходя к ней.

— Что я должна сказать, Томас? — подняла зеленые глаза на него и вмиг столкнулась с его карими.

— Неужели тебе нечего сказать? Теперь ты знаешь правду, хотя и так должна была до последнего верить мне, — он запустил руки в волосы, начиная нервничать. — Мы можем начать все сначала, ведь никакой преграды больше нет.

— Томас, больше нет никаких нас, понимаешь?

Хочется дать себе смачную пощечину за такие слова. Эбби, какого черта твой язык работает быстрее, чем мозг?